. tradshuman) называли переводчиков при европейских посольствах на Востоке, посредников в контактах между восточными и европейскими правительствами.
5–70а
Дай руку, дорогой читатель, и войдем со мной в лес. – Набоков пародирует начало рассказа Тургенева «Татьяна Борисовна и ее племянник» (1848) из «Записок охотника»: «Дайте мне руку, любезный читатель, и поедемте вместе со мной» (Тургенев 1978–2014: III, 184; ср. также начало «гоголевского» пассажа во второй главе – [2–210]). По поводу этой фразы Чуковский заметил: «Иногда в своих учтивостях Тургенев доходил чуть не до стихотворного ритма» (Чуковский 1934: 125). Незадолго до Набокова подобное обращение к читателю дважды использовал Зощенко в «Возвращенной молодости» (1933): «Как говорится в старинных романах: дайте руку, уважаемый читатель, мы пойдем с вами, побродим по улицам и покажем вам одну прелюбопытную сценку»; «Дайте руку, уважаемый читатель, – мы поедем с вами в Детское Село и посмотрим, что сделал этот человек, для того чтобы вдохнуть жизнь в свое разрушенное тело и вернуть свою молодость» (цит. по эмигрантскому изданию: Зощенко 1934: 18, 25).
5–70b
Царский чай – как явствует из английского перевода «Дара» (Nabokov 1991b: 331), Набоков имел в виду иван-чай, или кипрей узколистный (лат. Epilobium angustifolium; англ. Willow herb; фр. Herbe de saule; нем. Weidenröschen). Почему он назвал это растение «царским чаем», неясно. Перечень синонимов к «иван-чаю» в словаре Даля (иван-трава, кипрей, копорский чай, скрыпун, курильский чай и др.) такого названия не дает.
5–71
… безработный бродяга <… > спит, прикрыв лицо газетой: философ предпочитает мох розам. – Действие романа Набокова «Отчаяние» начинается с того, что Герман, его герой-рассказчик, случайно наталкивается на спящего бродягу Феликса, прикрывшего лицо картузом. При следующей встрече Герман говорит ему: «Ты, я вижу, философ», на что Феликс, обидевшись, отвечает: «Философия – выдумка богачей» (Набоков 1999–2000: III, 441).
5–72
… архитектор Штокшмайсер с собакой… — см.: [1–103].
5–73
… на них садилась, то нежа в блеске свой рыжий шелк, то плотно складывая крылья, вырезная ванесса, с белой скобочкой на диком исподе… – В английском переводе «Дара» Набоков уточнил, что здесь имеется в виду бабочка не из рода ванесс (Vanessa), а из рода углокрыльниц (Polygonia; англ. Angle Wing – Nabokov 1991b: 332); судя по описанию – углокрыльница С-белое (Polygonia C-album), у которой на нижней стороне задних крыльев имеется белая отметина в форме буквы С или запятой.
В русском тексте бабочка названа ванессой по старинке, так как в начале ХХ века углокрыльниц не выделяли в отдельный род, а относили к роду ванесс (см., например, статью «Углокрыльница» в энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона).
5–74
… А еще выше, над моим запрокинутым лицом, верхи и стволы сосен сложно обменивались тенями <… > я улавливал ощущение, которое должно поразить перелетевшего на другую планету <… > особенно когда проходила вверх ногами семья гуляющих… — Во французской статье «Писатели и эпоха» («Les écrivains et l’époque», 1931) Набоков сравнил попытки художника выйти за пределы настоящего времени и увидеть реальность с точки зрения будущего, как «воскресшее прошлое», с «непривычным смещением пространства <… > когда лежишь навзничь на песке, запрокинув голову, и смотришь на идущих вверх ногами… – и вдруг на мгновение рождается зримое ощущение гравитации» (Набоков 1996b: 46).
5–75
… тех нехитрых воскресных впечатлений <… > из которых состояло для берлинцев понятие «Груневальд»… — Поездки за город, в парки и на общественные пляжи, где загорающим позволялось оголяться в любой степени, были массовым явлением, характерным для немецкой культуры 1920-х годов. Например, 3 мая 1928 года газета «Руль» (№ 2259) в разделе «Хроника» сообщала: «Хорошая погода увлекла почти всех берлинцев за город. Одни только трамваи перевезли свыше 2 миллионов человек». По воспоминаниям английского поэта С. Спендера, который жил тогда в Германии, «тысячи людей отправлялись в бассейны на открытом воздухе или лежали на берегах рек и озер, почти, а иногда и полностью обнаженные…» (Spender 1994: 107).
5–76
… я чувствовал себя <… > тарзаном… — Имеется в виду Тарзан, юноша, живущий в джунглях среди зверей, – герой романа «Тарзан из обезьяннего племени» (1912) и серии его продолжений американского писателя Э. Р. Берроуза (Edgar Rice Burroughs, 1875–1950), по которым были поставлены многочисленные популярные фильмы (первый немой фильм – 1918, звуковой – 1932).
5–77
… влияние солнца восполняет пробел, уравнивает нас в голых правах с природой, и уже загоревшее тело не ощущает стыда. Все это звучит, как брошюрка нюдистов… – В веймарской Германии движение нудистов получило самое широкое распространение (см. об этом: Toepfer 1997: 30–38). Набоков, по всей вероятности, имел в виду книгу одного из идеологов немецкого нудизма Г. Зурена (Hans Surén, 1885–1972) «Человек и солнце» («Der Mensch und die Sonne», 1924), имевшую невероятный успех и выдержавшую только за первые два года более шестидесяти изданий. Зурен в самых восторженных тонах писал о благотворном влиянии солнца на физическое здоровье и психику человека, призывая своих последователей выезжать на природу, чтобы загорать и заниматься гимнастикой обнаженными.
5–78
Золотой, коренастый мотылек, снабженный двумя запятыми… – В английском переводе Набоков уточнил цвет «запятых» на крыльях мотылька: они черные (Nabokov 1991b: 334), – что позволило идентифицировать его как толстоголовку-запятую (Hesperia comma).
5–79
Чувства <… > раздражала возможность сильвийских встреч, мифических умыканий. Le sanglot dont j’étais encore ivre. – Сильвийские (то есть лесные; от лат. silva – лес) эротические грезы Федора ассоциируются со знаменитой эклогой французского поэта-символиста С. Малларме «Послеполуденный отдых Фавна» («L’Après-midi d’un faune», 1876), которая цитируется здесь с заменой du на Le. Лирический герой эклоги – фавн, разнеженный после полуденного сна, – вспоминает среди прочего, как ему почти удалось овладеть двумя прелестными нимфами, которые, однако, в самый последний момент выскользнули из его разжавшихся рук «без жалости к всхлипу, которым я был еще пьян» («Sans pitié du sanglot dont j’étais encore ivre»). Та же цитата – один из лейтмотивов романа Набокова «Под знаком незаконнорожденных» («Bend Sinister», 1947).
5–80
… уходил бродить по лесу, вокруг озера. – Имеется в виду Груневальдское озеро (Grunewaldsee), расположенное недалеко от входа в лесопарк со стороны Берлина.
5–81
Всматриваться он избегал, боясь перехода от Пана к Симплициссимусу. – То есть перехода от античных образов Малларме (в Древнем Риме фавна отождествляли с греческим богом полей и лесов Паном) к немецкой сатире. Симплициссимус(лат. простак) – герой одноименного сатирического романа немецкого писателя Х. Я. К. фон Гриммельсгаузена (1621–1676) и название берлинского сатирического еженедельника (1896–1944).
Один из лучших карикатуристов «Симплициссимуса» Г. Цилле (Heinrich Zille, 1858–1929) славился своими гротескными изображениями пляжной жизни Берлина, к которым, возможно, отсылает здесь Набоков.
5–81а
… он с отвращением видел измятые, выкрученные, искривленные норд-остом жизни, голые и полураздетые – вторые были страшнее – тела купальщиков (мелких мещан, праздных рабочих), шевелившихся в грязно-сером песке. <… > Серые, в наростах и вздутых жилах, старческие ноги, какая-нибудь плоская ступня и янтарная, туземная мозоль, розовое, как свинья, пузо, мокрые, бледные от воды, хриплоголосые подростки, глобусы грудей и тяжелые гузна, рыхлые, в голубых подтеках, ляжки, гусиная кожа, прыщавые лопатки кривоногих дев, крепкие шеи и ягодицы мускулистых хулиганов, безнадежная, безбожная тупость довольных лиц, возня, гогот, плеск – все это сливалось в апофеоз того славного немецкого добродушия, которое с такой естественной легкостью может в любую минуту обернуться бешеным улюлюканием. – Этот пассаж вызвал отклик журналиста пронацистской берлинской газеты «Новое слово» (1933–1944) Андрея Грефа, обрушившегося на Набокова с яростными нападками: «В современной Германии, где спорт стал национальным культом, где молодежь проходит такую тренировку, как нигде в мире, в Германии, оказавшейся победительницей на Олимпиаде почти во всех видах спорта, – Сирин не увидел ничего, кроме „хриплоголосых подростков, глобусы грудей и тяжелые гузна, рыхлые в голубых подтеках ляжки, прыщавые лопатки кривоногих дев и проч.“. Автор, сам того не подозревая, дал довольно верную картину груневальдского пляжа, но не современной, спортивно закаленной Германии, а Германии периода инфляции, когда пляжи были сплошь заполнены представителями расы, никогда ни спортивностью, ни красотой форм не отличавшейся и перенесшей теперь на берега Сены и „глобусы грудей и прыщавые лопатки кривоногих дев“» (Новое слово. 1938. № 12. 20 марта. С. 6–7; цит. по: Мельников 2000: 150).
Как объяснил Н