– Немецких наименований в эмигрантской поэзии совсем немного. Достаточно сказать, что в трех сборниках берлинских поэтов – «Новоселье», «Роща» и «Невод» – берлинские топонимы встречаются только в заглавии триптиха Н. И. Эльяшова (1907–1941, убит в вильнюсском или каунасском гетто) «Fehrbelliner Platz» (Роща 1932: 52; Невод 1933: 57–58; см.: [5–31] ) и в первой строке третьего из «Стихов к Пушкину» В. Л. Корвина-Пиотровского (1891–1966), чей поэтический дар Набоков высоко ценил (см. его рецензию на книгу «Беатриче» [Набоков 1999–2000: III, 681–683] ): «Шарлоттенбург, Курфюрстендам, – не верю, – / Я выдумал, проснусь и не пойму – / Спой песенку, задумчивая Мэри, / Как пела Дженни другу своему – / Блестит асфальт. Бессонница, как птица, / Во мглу витрин закинула крыло, – / Вон, в зеркале, бледнеет и томится / Еще одно поникшее чело. / За ним – другой. Насмешливый повеса, / Иль призрак ночи, иль убийца? Что ж, / Когда поэт на Пушкина похож, / То тень его похожа на Дантеса» (Новоселье 1931: 39; впервые: Руль. 1928. № 2187. 5 февраля). Кроме того, Набоков мог знать и стихотворение другого своего знакомца по Берлину, Ю. А. Джанумова (1907–1965), «И вновь над Берлином сентябрьская просинь …», в котором есть строфа: «И вспомним тебя, неприютный, громоздкий, / Огромный пакгауз … Ваннзейские воды, / Угрюмый Тиргартен, огни перекрестков, – / Мы вспомним, Берлин, эти хмурые годы …» (цит. по: Якорь 1936: 192).
Говоря об оперном сладкозвучии названий итальянских улиц, Набоков, вероятно, намекает на стихотворение М. А. Кузмина «Катакомбы» ( «Пурпурные трауры ирисов приторно ранят …», 1921), в четных строфах которого многократно повторяется название «Via Appia» – Аппиева дорога в Риме:
О via Appia! О, via Appia!
Блаженный мученик, святой Калликст!
Какой прозрачною и легкой памятью,
Как мед растопленный, душа хранит.
О via Appia! О, via Appia!
Тебе привет!
О via Appia! О, via Appia!
О, душ пристанище! могильный путь!
Твоим оплаканным, прелестным пастбищем
Ты нам расплавила скупую грудь,
О via Appia! О, via Appia! —
Любя, вздохнуть.
Повторы и зияния «и-а-а» и «и-а-о» придают звучанию этих строф оперный характер. Введение кузминского подтекста здесь мотивировано сексуальной ориентацией Яши Чернышевского.
1–76
… обращения на «вы» к другу, как на «вы» обращается больной француз к Богу или молодая русская поэтесса к любимому господину. – Сарказм Набокова по поводу лицемерной набожности французов здесь безоснователен, так как различия в обращении к Богу у молящихся объяснялись не состоянием здоровья, а конфессией: протестанты обычно обращаются к Богу на «Ты», а католики до XXI Вселенского собора (1962–1965) использовали исключительно «Вы» (за эту справку я признателен профессору Е. Кушкину. – А. Д.). Что же касается русских поэтесс, то в рецензии на сборник «Зодчий» Набоков отметил у Е. Л. Таубер «черту, присущую всем поэтессам. Это обращение не на „ты“, а на „вы“» (Набоков 1999–2000: II, 648). Ср. также в «Подвиге» о дилетантских стихах Аллы Черносвитовой: «такие звучные, такие пряные, всегда обращались к мужчине на „вы“» (Там же: III, 117). Как отметил О. Ронен, подобных обращений немало у Ахматовой, причем в ее стихотворении «Вечерняя комната» (1911) есть и классический пример французского обращения на «Вы» к Богу – цитата первого стиха литании Святейшему имени Иисуса, соответствующего русскому «Господи, помилуй нас»: «А над кроватью надпись по-французски / Гласит: „Seigneur, ayez pitié de nous“» (Ронен 2001: 252). В любовной лирике Цветаевой обращения на «Вы» встречаются еще чаще.
1–77
… «октябрь» занимал три места в стихотворной строке, заплатив лишь за два … — аналогичные погрешности Набоков отмечал в стихах А. Булкина (Набоков 1999–2000: II, 635) и Поплавского, для которого, по его словам, характерна «неряшливость слуха, которая, удваивая последний слог в слове, оканчивающийся на две согласных, занимает под него два места в стихе: „октяберь“, „оркестер“, „пюпитыр“, „дирижабель“, „корабель“ …» (Набоков 1999–2000: III, 696).
1–78
… «пожарище» означало большой пожар … — эту ошибку допустил младший брат и крестник Набокова Кирилл (1911–1964) в одном из своих стихотворений, за что получил нагоняй от брата в письме: «„Огонь пожарищ“: ты напрасно думаешь, что пожарище значит „большой пожар“. Это значит „место, где произошел пожар“» (Набоков 1985: 119).
1–79
… мне запомнилось трогательное упоминание о «фресках Врублева» – прелестный гибрид … – Этот забавный «гибрид» обнаруживается в стихотворении Ильи Британа (см. о нем выше: [1–71] и ниже: [1–140] ) «В Лавре» ( «Мой отдых у липы недолог …»), напечатанном в «Руле». Его третья строфа читается так: «Холодная правда сурова, / Бесцельна житейская пыль; / Но тихие фрески Врублева / Смирили лукавую быль» (1926. № 1651. 9 мая).
1–80
… лучший Яшин галстук <… > с еще заметной петербургской маркой «Джокей Клуб» … – Имеется в виду дорогой магазин мужского белья и галстуков «Жокей-клуб»
1–81
… деда его в царствование Николая Первого крестил, – в Вольске, кажется, – отец знаменитого Чернышевского, толстый, энергичный священник, любивший миссионерствовать среди евреев и в придачу к духовному благу дававший им свою фамилию … – Гавриил Иванович Чернышевский (1793–1861), саратовский протоиерей, в 1844 году был командирован в город Вольск для обращения в православие военных кантонистов и крестил 15 евреев (Стеклов 1928: I, 4, примеч. 2). Обращаемым и воспринимаемым он давал свою фамилию и отчество Гаврилович, откуда пошли выкресты Чернышевские в Саратовской губернии (Ляцкий 1908а: 51).
1–82
… я все предвижу возраженья на предложение мое … – Искаженная цитата из «Евгения Онегина»: «Я не предвижу возражений / На представление мое» (6, XXVII; Пушкин 1937–1959: VI, 128). Чернышевский путает слова Онегина с другой пушкинской строкой из «Разговора книгопродавца с поэтом»: «Предвижу ваше возраженье» (Там же: II, 329).
1–83
Иной мыслящий пошляк, беллетрист в роговых очках, – домашний врач Европы и сейсмограф социальных потрясений … — Круглые роговые очки носил в эмиграции известный философ С. Л. Франк, чью статью «Трагедия русской молодежи» Набоков высмеивает ниже (см. след. коммент.). В книге Франка «Крушение кумиров» ставится неутешительный диагноз европейской культуре после Первой мировой войны: в ней заметны «всеобщее смятение и маразм»; она, «своей пошлостью, унынием, безнадежностью серых будней», вызывает у русских законное раздражение и злобу; развитие науки и техники больше не радует, ибо ведет к войнам и духовному обнищанию: человек превращается в «раба вещей, машин, телефонов и всяческих иных мертвых средств его собственной деятельности»; человечество приходит к состоянию «нового варварства»; «Европа чадит и тлеет и <… > кто знает, не вспыхнет ли еще в том или ином ее месте этот подземный жар ярким пламенем анархии и гражданской войны» (Франк 1924: 35–50). Сходных взглядов придерживался и Д. С. Мережковский, предсказавший неминуемую гибель Европы, подобную гибели мифической Атлантиды, в книге «Атлантида – Европа» (1931). На публикацию главы из этой книги в альманахе «Числа» (1930) Набоков откликнулся в статье «Молодые поэты», где назвал Мережковского «писателем, углубившимся в сомнительную мистику» и советовал молодым поэтам не увлекаться модными рассуждениями «о Содоме и конце мира» (Набоков 1999–2000: III, 693, 695). О неприятии Набоковым эсхатологических оценок современности см.: Долинин 2004: 177–198.
1–84
… нашел бы в этой истории <… > нечто в высшей степени характерное для «настроений молодежи в послевоенные годы» <… > вульгарный и мрачный вздор, о симптомах века и трагедиях юношества. – Как установила Энн Несбет (Nesbet 1991), в истории Яши Чернышевского отразилось двойное самоубийство молодых русских эмигрантов в Берлине, о котором газета «Руль» впервые сообщила 19 апреля 1928 года в заметке «Русская драма»: «В Груневальде русский студент медик Алексей Френкель 21 года застрелил свою подругу, ученицу художественной школы Веру Каминскую 22 лет, после чего застрелился сам. Вторая молодая девушка Татьяна Занфтлебен, которая должна была также покончить с собой, в последнюю минуту не решилась и, оставив обоих своих друзей лежащими на полу, выбежала на улицу и, встретив полицейский патруль, сообщила о катастрофе …» На следующий день газета уточнила имя и фамилию убитой, которую на самом деле звали Валерия Каменская, а также место происшествия – берег Чертова озера в Груневальдском лесу (Руль. 1928. № 2249. 20 апреля).
В статье «Трагедия русской молодежи» Франк, лично знавший Френкеля и его друзей, назвал эту историю «поучительным показателем болезненного состояния духа, овладевшего частью русской эмигрантской молодежи». Согласно Франку, Френкель осуществил идею коллективного самоубийства без всяких на то причин, «в форме внезапного дикого озорства», и оно было мотивировано «только общей опустошенностью души, потерей интереса к жизни и веры в какие-либо идеалы». «Нельзя, к сожалению, отрицать и не следует замалчивать, – писал Франк, – что настроение, ярким выразителем которого был этот несчастный юноша, в своей основе близко и легкодоступно целому поколению русской эмигрантской молодежи.