<… > Многие, если не большинство из них, не только не имеют прочного мировоззрения, но не имеют вообще серьезных интересов, веры во что бы то ни было, не знают, что с собой начать и для чего жить. Скептицизм, наивные эпикурейские теории, доктрины „прожигания жизни“ часто пользуются успехом у этих незрелых душ, лишенных нормальных условий духовно-нравственного созревания. Трагедия бедного Френкеля в ее общем, основном духовном содержании есть, по крайней мере – отчасти, трагедия едва ли не большинства подрастающей в эмиграции русской молодежи» (Руль. 1928. № 2251. 22 апреля).
1–85
… в глубокомысленной с гнусным фрейдовским душком беллетристике. – Резко критическое отношение Набокова к фрейдизму сложилось уже в 1920-е годы и оставалось неизменным на протяжении всей его жизни (см. его антифрейдистский фельетон 1931 года «Что всякий должен знать?», напечатанный в парижской «Новой газете»: Набоков 1999–2000: III, 697–699). Отвечая на предложение Струве написать статью о фрейдизме в современной литературе для французского журнала Le Mois, Набоков заметил: «Moe мнение о фрейдизме (от которого меня тошнит) я недавно высказал в „Новой газете“, так что охоты у меня нет писать об этом вновь, да и не подойдет пожалуй к журналу этакая темпераментная руготня. Кроме всего, фрейдизма я, ей-Богу, не вижу в литературе (у модных пошляков, вроде, скажем, Стеф<ана> Цвейга, оного сколько угодно – но ведь это не литература)» (Набоков 2003: 148).
1–86
… носком ноги как бы испытывая слюдяной ледок зажоры … – Согласно словарю Даля, зажора – это подснежная вода в ямине, на дороге.
1–87
В дневниковых своих заметках Яша метко определил взаимоотношения его, Рудольфа и Оли как «треугольник, вписанный в круг». <… > Это был банальный треугольник трагедии, родившийся в идиллическом кольце … – Как было неоднократно замечено, отношения трех молодых людей пародируют скандальные любовные треугольники и тройственные союзы Серебряного века, важный ингредиент символистского и постсимволистского жизнетворчества: Гиппиус – Мережковский – Философов (позже Злобин); Зиновьева-Аннибал – Вяч. Иванов – Городецкий (позже Сабашникова); Глебова-Судейкина (одноименница Ольги Г., девушки, влюбленной в Яшу) – Кузмин – Князев (Сконечная 1996: 211–212; Brodsky 1997; Долинин 2004: 303–304). Некоторые из участников этих сексуальных экспериментов оставили сочинения, как документальные, так и художественные, в которых они пытались осмыслить и обосновать свои нетрадиционные связи. Так, Вс. Г. Князев, любовник Кузмина, застрелившийся от неразделенной любви к Глебовой-Судейкиной, писал стихи, в которых отождествлял себя с несчастным Пьеро, которого не любит Коломбина (о мотивах комедии дель арте в истории Яши см. ниже). Сам Кузмин представил трагедию Князева в виде легкой комедии масок ( «Венецианские безумцы», 1914), где юный красавец Нарчизетто, любовник графа Стелло, увлекшись прелестной актрисой Финеттой, убивает не себя, а своего старшего гомосексуального партнера. По мнению О. Ю. Сконечной, Набоков полемизировал прежде всего с повестью Гиппиус «Перламутровая трость (Опять Мартынов)» (1933) из цикла «Мемуары Мартынова», главный герой которой, утонченный немецкий интеллектуал Франц, в отличие от набоковского Рудольфа, совсем не похожий на «бурша», любит молодого графа Х., ушедшего от него к какой-то пошлой женщине. Другая пошлая женщина, в свою очередь, любит Франца и хочет от него ребенка. Идиллическое кольцо дружбы, в которое вписан набоковский трагический треугольник, Сконечная возводит к пьесе Гиппиус «Зеленое кольцо» (1915), где юноши и девушки увлечены философскими «вечными вопросами» и питают друг к другу исключительно платонические чувства (Сконечная 2015: 199–204). Добавим, что финальная ремарка пьесы – «трое [две девушки и юноша] целуются, обнявшись» – намекает на возможность образования треугольника внутри идиллического «кольца».
Параллели к самоубийству Яши можно усмотреть в повести Зиновьевой-Аннибал «Тридцать три урода» (1906): бывший любовник одной из героинь и бывший жених другой убивает себя, когда обе женщины, полюбившие друг друга, отвергают его; затем кончает с собой старшая из героинь, поняв, что младшая снова меняет сексуальную ориентацию.
Исследователи полагают, что прообразом и моделью тройственных союзов Серебряного века при всех внешних различиях послужили сексуальные отношения «новых людей» 1860-х годов, которые провозглашали принципы свободной любви и нередко практиковали «браки втроем» (см. об этом: Matich 2005: 22–25, 164–194; Егоров 2007: 307; Паперный 2008). Похоже, Набоков тоже чувствовал эту внутреннюю связь и потому дал несчастному самоубийце фамилию Чернышевского, идеолога тройственных союзов, а Ольге Г. – имя жены Николая Гавриловича. Финал «простой и грустной» истории, когда после гибели Яши Рудольф и Ольга, два пошляка, становятся любовниками, травестирует сюжет романа Чернышевского «Что делать?», где Лопухов имитирует самоубийство и уезжает в Америку, чтобы его жена Вера Павловна смогла сойтись с его другом Кирсановым, которого она полюбила (Букс 1998: 165). Кроме того, в истории Яши видели перекличку с романом Тургенева «Новь», где герой, поэт-неудачник Нежданов, кончает жизнь самоубийством, чтобы его невеста Марианна смогла выйти замуж за другого (Маслов 2006: 68).
1–88
… Aльбpexm Кох тосковал о «золотой логике» в мире безумных … – По всей вероятности, мистификация. В черновой рукописи Набоков сначала написал какую-то другую фамилию, начинающуюся на «Б», затем вычеркнул ее и заменил на «Кох».
«Золотая логика» – это калька с английского выражения «golden logic», которое в XIX – первой половине ХХ века обычно использовалось в значении «безупречная/совершенная логика». Оно, по крайней мере дважды, встречается, например, у английского поэта и прозаика А. Нойеса (Alfred Noyes, 1880–1958), не чуждого мистицизма. Так, в заключительной части его трилогии «Факелоносцы» ( «The Torch Bearers», 1922–1930) поэт, осознавший, что музыка его стихов диктуется ему свыше, спрашивает себя: «… Could he grasp / The whole – record its half-remembered notes, / Each by a golden logic leading on / And up, to a new wonder [Может ли он охватить / Целое – записать его полунезабытые ноты, / Каждую из которых золотая логика ведет вперед / И вверх, к новому чуду (англ.)]» (Noyes 1930: 141).
По-русски до Набокова удалось обнаружить единственную фиксацию этого выражения – в статье-манифесте художника Ю. П. Анненкова «Театр до конца», напечатанной еще до его отъезда из Советской России: «Мой единственный театр, мой первый театр чистого метода, у которого теперь я беру уроки и черпаю премудрость театрального искусства – маленький калейдоскоп. Мой карманный калейдоскоп – прототип того прекрасного театра, который будет. И вот, в тот момент, когда перед вами в огромном зале откроется гигантский, совершенный, творческий калейдоскоп, – вы все, читающие сейчас меня и не верящие мне, раскроете рты в трепете изумления и восторга перед зрелищем вьюг первозданного хаоса, скованного золотой логикой ритма!» (Анненков 1921: 73).
1–89
Я дико влюблен в его душу, – и это так же бесплодно, как влюбиться в луну. – Во французском языке выражение «amoureux de la lune» ( «влюбленный в луну») – синоним мечтателя, человека не от мира сего, Дон Кихота. Набоков, по-видимому, отсылает к сюжету в духе комедии дель арте, популярному в западноевропейской культуре конца XIX – начала ХХ века: Пьеро влюбляется в луну и ради нее отказывается от земной Коломбины. На этот сюжет было написано несколько французских комедий, драматическая фантазия в стихах английского декадента Э. Доусона (Ernest Christopher Dowson, 1867–1900) «Минутный Пьеро» ( «Pierrot of the Minute», 1897), целый ряд сценариев для парижских пантомим и балетов: «Пьеро, влюбленный в луну» ( «Pierrot amoureux de la lune», 1888), «Непостоянный Пьеро» ( «Pierrot inconstant», 1893), «Влюбленности Пьеро» ( «Amours de Pierrot», 1899), «Луна» ( «La lune», 1890) и др. Набоковский «треугольник в круге», по сути дела, представляет собой усложненную модификацию традиционного треугольника «Пьеро – Коломбина – Арлекин», причем Яше в нем отводится роль гомосексуального Пьеро. В русском контексте лунный мотив намекает на Яшину сексуальную ориентацию, так как В. В. Розанов назвал гомосексуалов «людьми лунного света» (Розанов 1913; Сконечная 1996: 209–211; Эткинд 2001: 393–404).
1–90
… мне иногда кажется, что не так уж ненормальна была Яшина страсть, – что его волнение было в конце концов сходно с волнением не одного русского юноши середины прошлого века, трепетавшего от счастья, когда, вскинув шелковые ресницы, наставник с матовым челом, будущий вождь, будущий мученик, обращался к нему … – Имеется в виду Н. Г. Чернышевский. Ту же мысль Годунов-Чердынцев выскажет в своей книге о нем, где будет отмечена «восторженная страсть», с которой к Чернышевскому, как к «наставнику, вот-вот готовому стать вождем», привязывалась молодежь (см.: [4–142] ). Сопоставление гомосексуальной страсти Яши с экзальтированными чувствами юных шестидесятников, как было показано в работах о «Даре», перекликается с замечаниями Розанова, считавшего Чернышевского личностью инфантильно-гомосексуального типа или, в его терминологии, «урнингом», «человеком лунного света», «духовным, спиритуалистическим „S“» (то есть «соло»). «Кто же не обращал внимания, – писал Розанов, – что лицо Рафаэля, безбородое и такое нежное, есть прекраснейшее лицо девушки; и почти так же прекрасно, как лицо Рафаэля, лицо terribile dictu, Чернышевского