прозаиком русским» (Белый 1919: 52; курсив оригинала). Приведя несколько примеров из «Капитанской дочки», он пришел к выводу, что у Пушкина преобладает ямб с отдельными анапестическими стопами, причем регулярный метр часто прерывается «толчками и ухабами». Андрею Белому возражал Б. В. Томашевский, считавший, что метрические вкрапления суть «частные виды обычной прозы, лишь случайно совпадающие по расположению ударений с частными формами стиха», и потому не воспринимающиеся нами как стихи; их нельзя объяснять «навыком Пушкина к стихотворной речи», так как они столь же часто встречаются и в нехудожественной прозе, «вплоть до полуграмотных канцелярских уставов» (Томашевский 1929: 281–285). Судя по всему, Набокову больше импонировала точка зрения Андрея Белого.
2–33
Закаляя мускулы музы, он, как с железной палкой, ходил на прогулку… — Сравнение отсылает к биографии Пушкина, который, как пишут многие мемуаристы, любил ходить на прогулки в Михайловском с тяжелой железной палкой в руках, чтобы развивать мускульную силу (см.: Вересаев 1936: I, 272, 276, 284, 285, 286 и др.).
2–34
Навстречу шла Каролина Шмидт, девушка сильно нарумяненная, вида скромного и смиренного, купившая кровать, на которой умер Шонинг. – Отсылка к незавершенной повести Пушкина «Марья Шонинг», основанной на документальном отчете о громком уголовном процессе в Германии по делу о детоубийстве. В статье «„Мария Шонинг“ как этап историко-социального романа Пушкина» Д. П. Якубович показал, что Пушкин, отталкиваясь от источника, ввел в сюжет «массу оригинальных деталей»: конкретизировал образы, придумал новые эпизоды, например сцену продажи с аукциона имущества отца героини, где рядом с реальными лицами появляются вымышленные персонажи (Якубович 1934). На этом аукционе «кровать, на которой умер Шонинг, куплена была Каролиной Шмидт, девушкой сильно нарумяненной, виду скромного и смиренного» (Пушкин 1937–1959: VIII, 396). Таким образом, «Марья Шонинг», вместе с «Путешествием в Арзрум» (см.: [2–21] и [2–25]) и «Капитанской дочкой» (см.: [1–2]), входит в ряд пушкинских текстов, по которым Годунов-Чердынцев учится работать с документальными источниками.
2–35
… похожий на Симеона Вырина смотритель, и так же стояли горшки с бальзамином. – Рассказчик повести Пушкина «Станционный смотритель», описывая свою первую встречу с героем – тогда «человеком лет пятидесяти, свежим и бодрым», – замечает, что в его доме на окнах были «горшки с бальзамином» (см.: Пушкин 1937–1959: VIII, 99).
Набоков называет Вырина Симеоном, а не Самсоном, как принято в современных изданиях «Станционного смотрителя», потому что именно так его имя печаталось во всех авторитетных собраниях сочинений Пушкина с 1880-х по конец 1930-х годов. Основанием для выбора имени «Симеон» редакторам послужило второе издание «Повестей Белкина» в составе сборника «Повести, изданные Александром Пушкиным» (1834), где Вырин именовался Симеоном, а его дочь – Авдотьей Симеоновной. Еще в 1907 году В. И. Чернышев усомнился в правильности этого решения, предложив ориентироваться не на второе, а на первое издание «Повестей Белкина» 1831 года (как поступали первые редакторы пушкинских сочинений В. А. Жуковский, П. В. Анненков и Г. Н. Геннади). В этом издании имя Симеон, напечатанное в тексте, было исправлено на Самсон в списке «погрешностей» (то есть опечаток), а дочь героя носила имя Авдотьи Самсоновны (Чернышев 1907: 21). Точку зрения Чернышева в конце концов принял Томашевский, восстановивший имя героя и отчество его дочери по первому изданию «Повестей Белкина» в однотомном собрании сочинений Пушкина, которое вышло под его редакцией в 1935 году. С ним не согласился Ю. Г. Оксман, писавший в коллективной рецензии на однотомник: «В тексте „Станционного Смотрителя“, вопреки последнему прижизненному изданию „Повестей А. Пушкина“ 1834 г. (стр. 99 и 110), Б. В. Томашевский изменяет имя героя повести (Симеон Вырин) и отчество его дочери (Авдотья Симеоновна) на „Самсон Вырин“ и „Авдотья Самсоновна“ (стр. 499 и 501). Это уклонение от текста, санкционированного самим Пушкиным, хотя и основано на вариантах первого издания „Повестей Белкина“ (в издании 1831 г. имя отца – Симеон – и отчество дочери – Самсоновна – оказались несогласованными, в виду чего в „опечатках“ предлагалось исправить „Симеона“ на „Самсона“), представляется нам редакторской вольностью, особенно неуместной в массовом издании, в котором не может быть специально оговорено и мотивировано это расхождение текста однотомника с текстами всех прочих советских (в том числе и школьных) публикаций „Повестей Белкина“» (Аронсон, Оксман 1936: 411).
Тем не менее в дальнейшем «Станционного смотрителя» стали печатать только в редакции Томашевского. Наблюдения С. М. Бонди над беловой рукописью «Станционного смотрителя» подтвердили, что Томашевский был прав: Пушкин написал имя «Самсон» неясно, из-за чего переписчик или наборщик сделал ошибку (Бонди 1978: 207).
2–36
Лазоревый сарафан барышни-крестьянки мелькал среди ольховых кустов. – Перифраз того места повести Пушкина «Барышня-крестьянка», где Алексей Берестов, придя на свидание с понравившейся ему крестьянской девушкой, «наконец <… > увидел меж кустарника мелькнувший синий сарафан и бросился навстречу милой Акулины» (Там же: 116).
2–37
Он находился в том состоянии чувств и души, когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосонья… — Переадресованная герою с помощью замены «Я» на «Он» цитата из второй главы «Капитанской дочки», где эта фраза вводит пророческий сон Гринева (Там же: 289).
2–38
… откуда была Арина Родионовна, – из-за Гатчины, с Суйды <… > и она тоже говорила «эдак певком». – Вспоминая любимую няню Пушкина Арину Родионовну, кучер Петр из Михайловского в 1850-е годы рассказывал: «… она ведь из Гатчины, с Суйды, там эдак все певком говорят» (Вересаев 1936: I, 284). Суйда была главным имением Ганнибалов в Петербургской губернии, близ Гатчины.
2–39
Он слышал, как <… > отец с классическим пафосом повторял то, что считал прекраснейшим из всех когда-либо в мире написанных стихов: «Тут Аполлон – идеал, там Ниобея – печаль», и рыжим крылом да перламутром ниобея мелькала над скабиозами прибрежной лужайки, где в первых числах июня попадался изредка маленький «черный» аполлон. – Отец Федора цитирует стихотворение Пушкина «Художнику» (1836; Пушкин 1937–1959: III, 416), где речь идет об изваяниях древнегреческих богов. Имена Аполлон и Ниобея одновременно являются лепидоптерoлогическими названиями, что обыгрывает здесь Набоков. Аполлоны – это бабочки рода Parnassius семейства парусников; ниобея – перламутровка Ниоба (лат. Fabriciana niobe). «Черным» аполлоном называется парусник Мнемозина (лат. Parnassius [ныне Driopa] mnemosyne) и, следовательно, его появление связано с темами памяти и поэзии, предвосхищая стихотворение Федора, в котором он назовет Зину «полу-Мнемозиной» (см.: [3–27]). В одной из «Экскурсий» В. В. Мазаракия (см.: [1–45]) указывалось, что «черный» аполлон был замечен в Лужском уезде 21 мая (Мазаракий 1903: XLII).
2–39а
Ученые книги <… > лежали рядом со старыми русскими журналами, где он искал пушкинский отблеск. Там он однажды наткнулся на замечательные «Очерки прошлого» А. Н. Сухощокова… – Вымышленные мемуары вымышленного лица, которому Набоков дал фамилию из списка Яковлева (см. преамбулу, с. 19). «Очерки прошлого» – стандартное заглавие мемуарных и исторических сочинений второй половины XIX – начала ХХ века. Просматривая старые журналы в поисках материалов для биографии Чернышевского, Набоков должен был видеть, например, «Очерки прошлого» графа Г. А. де Воллана (1847–1916), печатавшиеся в 1914–1916 годах в «Русской старине» и «Голосе минувшего», или статьи и архивные публикации И. С. Беляева (1860–1918) под общим заглавием «Бытовые очерки прошлого» в «Историческом вестнике» и «Русской старине». Особое пристрастие к этому заглавию питал украинский писатель А. С. Афанасьев-Чужбинский (наст. фамилия Афанасьев, 1816–1875), помещавший свои «очерки прошлого» в журналах 1860–1870-х годов («Время», «Заря» и др.) и составивший из них большой одноименный сборник (1-е изд. в четырех частях – 1863; 2-е изд. в двух томах – 1870; в трех частях – 1874).
2–40
О, нет, мне жизнь не надоела, / Я жить хочу, я жить люблю. / Душа не вовсе охладела, / Утратя молодость свою. // Еще судьба меня согреет, / Романом гения упьюсь, / Мицкевич пусть еще созреет, / Кой-чем я сам еще займусь. – Первые четыре стиха взяты из чернового наброска Пушкина в редакции А. Ф. Онегина (1887), переставившего во втором стихе параллельные члены синтаксического ряда для улучшения рифмы. Именно так они печатались во всех авторитетных собраниях сочинений Пушкина первой трети ХХ века (см., например: Пушкин 1910: 51; Пушкин 1916: 232). Однако Набоков, вероятно, знал полную транскрипцию наброска, подготовленную Б. М. Энгельгардтом для сборника «Неизданный Пушкин. Собрание А. Ф. Онегина», поскольку второе четверостишие представляет собой стилизацию, основанную на зачеркнутых Пушкиным словах, которые приведены в этой транскрипции: [Еще мне будет], [Роман], [Мицкевич еще созреет] (Пушкин 1922: 80–82). Не законченная Пушкиным вторая строфа в реконструкции Энгельгардта читается следующим образом: «Еще хранятся наслажденья / Для любопытства моего / Для милых снов воображенья / [Для чувств] всего»