(Гоголь 1937–1952: VI, 331).
2–211
Расстояние от старого до нового жилья было примерно такое, как где-нибудь в России от Пушкинской – до улицы Гоголя. – Имеются в виду, соответственно, последняя и первая улицы, отходящие в западном направлении от главной части Невского проспекта (между Адмиралтейским проспектом и Знаменской площадью) в Петербурге. Расстояние между ними примерно равно 2,5 км. Упоминание о них отмечает переход от пушкинских тем, доминирующих во второй главе романа, к темам гоголевским, которые выходят на первый план в дальнейшем.
Улица Гоголя, получившая свое название в 1902 году в связи с пятидесятилетием смерти писателя, в 1993 году была по дурости городских властей переименована обратно в Малую Морскую, как она называлась в XIX веке.
Глава третья
3–1
… еще сохранились рифмы, богатенькие вперемежку с нищими: поцелуя – тоскуя, лип – скрип, аллея – алея (листья или закат?). – Рифма «алея – аллея» использована в юношеском стихотворении Набокова «Ласка»: «Ласкаясь к лазури, прозрачно алея, / Стыдился, смеясь, изумительный день; / Змеей золотистой казалась аллея; / Крылом голубиным – лиловая тень», где действительно остается неясным, что именно алеет: осенние «румяные листья» или же закат (Набоков 2002: 471–472). В том же сборнике 1916 года «Стихи», где была напечатана «Ласка», есть несколько вариантов рифмы к «поцелуя»: ликуя, танцуя, ревную, а также глагольная рифма «тоскуют – целуют» (Там же: 468, 478, 481, 491). Что же касается рифмы «лип – скрип», то в ученических опытах Набокова она не встречается, но обнаруживается во многих текстах поэтов Серебряного века – Брюсова, Бунина, С. М. Соловьева, Ахматовой и др. Из них на садово-парковую эротическую лирику Годунова-Чердынцева больше всего похожи «Летний бал» Брюсова (1910) и «Тихой ночью поздний месяц вышел…» Бунина (1916).
3–2
… тетя Ксения, та писала стихи только по-французски <… > ее излияния были очень популярны в петербургском свете, особенно поэма «La femme et la panthère»… – Название и тема поэмы «Женщина и пантера» ведут свое происхождение от французского изобразительного искусства второй половины XIX – начала ХХ века и, подобно многим живописным работам на этот сюжет, имеют отчетливые эротические коннотации. См., например, картину Камиля Коро (Jean-Baptiste-Camille Corot, 1796–1875) «La Bacchante à la Panthère» («Вакханка с пантерой», 1860) или «Нимфу и пантеру» («Nymphe et panthère», 1895) художника-символиста Пьера-Эмиля Корнийе (Pierre-Émile Cornillier, 1862–1948).
Особую популярность сюжет приобрел в графике и скульптуре ар-деко. Из многочисленных примеров приведем лишь рекламный плакат ювелирной фирмы «Картье» (1914) работы графика Жоржа Барбье (George Barbier, 1882–1932).
Литературным источником поэмы мог бы быть эффектный эпизод новеллы Ж. А. Барбе д’Оревильи (Jules Amédée Barbey d’Aurevilly, 1808–1889) «Le Bonheur dans le crime» («Счастье в преступлении») из сборника «Les diaboliques» («Дьяволицы», 1874). Рассказчик и его приятель, немолодой доктор, прогуливаются по аллеям зверинца в парижском Саду растений (Jardin des plantes) и обращают внимание на прекрасную черную пантеру, которая с царственным презрением смотрит из клетки на людей. В это время к клетке подходит необычная пара – мужчина и женщина благородного вида, одетые в черное, высокие и очень красивые. Женщина вперяет взгляд прямо в глаза пантеры и не отводит его, пока та не прикрывает веки, побежденная магнетической силой. Тогда женщина снимает одну перчатку и, просунув руку в клетку, щелкает пантеру этой перчаткой по морде. Пантера молниеносно открывает и захлопывает пасть, но ей удается схватить только перчатку. Впоследствии выясняется, что женщина, победившая пантеру, – убийца: она, простолюдинка, отравила жену своего любовника, графа де Савиньи, вышла за него замуж, и они живут в счастливом браке.
3–3
… а также перевод из Апухтина: Le gros grec d’Odessа, le juif de Varsovie, / Le jeune lieutenant, le général âgé, / Tous ils cherchaient en elle un peu de folle vie, / Et sur son sein rêvait leur amour passager. – Тетя Ксения перевела на дурной французский язык знаменитый романс А. Н. Апухтина «Пара гнедых (Из Донаурова)» (опубл. 1895; буквальный перевод приведенной строфы: «Толстый грек из Одессы, еврей из Варшавы, / молодой лейтенант и старый генерал – / Все они искали в ней немножечко шальной жизни, / И на ее груди дремала их мимолетная любовь»). Соответствующая строфа романса Апухтина читается так: «Грек из Одессы и жид из Варшавы, / Юный корнет и седой генерал – / Каждый искал в ней любви и забавы / И на груди у нее засыпал» (Апухтин 1991: 209–210). Ирония заключается в том, что «Пара гнедых» – это, в свою очередь, перевод французского романса С. И. Донаурова (1838–1897) «Pauvres chevaux».
3–4
… был и один «настоящий» поэт <… > князь Волховской, издавший <… > весь в итальянских виноградных виньетках, том томных стихотворений «Зори и Звезды» <… > Стихи были разбиты на отделы: Ноктюрны, Осенние мотивы, Струны любви. Над большинством был герб эпиграфа, а под каждым – точная дата и место написания: «Сорренто», «Ай-Тодор» или «В поезде». Я ничего не помню из этих пьесок, кроме часто повторяющегося слова «экстаз»… – Набоков создает составной портрет поэта-дилетанта 1890–1910-х годов. Среди таких поэтов было несколько титулованных особ и прежде всего, конечно, великий князь Константин Константинович, известный под псевдонимом К. Р. Именно в его сборниках стихотворения были распределены по разделам («У берегов», «Весна и лето», «В ночи», «Осень», «В строю» и т. п.) и под каждым указывались дата и место написания, например: «Афины», «Палермо», «Фрегат „Герцог Эдинбургский“», «Близ станции Бологое», «Крым», «Павловск», «В карауле в Зимнем Дворце». Гумилев в «Письмах о русской поэзии» упоминает и других поэтов-любителей с титулом – барона Н. А. Врангеля, князя Д. П. Святополк-Мирского (будущего критика), князя Г. С. Гагарина, графа А. А. Салтыкова[25](Гумилев 1990: 115, 116, 194).
Князья Волховские – угасший в XIX веке боярский род, который вел свое происхождение от Рюрика. Фамилия нередко встречается в литературе XIX века. Например, Вера Волховская – возлюбленная героя в поэме Баратынского «Наложница» (1831), Иван Петрович Волховской – ее дядя, князь Волховской – герой пьесы М. И. Чайковского «День в Петербурге. Сцены старинной жизни» (1892) и т. п.
Название сборника тоже составное, сопрягающее не слишком многочисленные «зори» и «звезды» подлинных названий. Ср. «Зори вечерние» А. Баулиной (СПб., 1910), «Робкие зори» Гейнриха Круппа (Псков, 1914), «Сиреневые зори» Филиппа Родина (Пг., 1916)[26] ; «Звезды: (Мерцание юности)» Ильи Виленского (Бобруйск, 1910), «Звезды угасшие» А. В. Жуковского (Юрьев, 1914), «Звезды и море» А. Ивановой (СПб., 1907), «Ночь и звезды» С. И. Кудрявцева (Владикавказ, 1910), «Звезды и лотосы» Леонида Невского (Ростов-Ярославский, 1915). О моде на определенные названия поэтических сборников см.: [1–10], а также Тименчик 2016: 154–187.
Слово «экстаз» входило в поэтический словарь Серебряного века (ср. знаменитую «Поэму экстаза» Скрябина, для которой композитор сам написал поэтический текст). Из известных поэтов им злоупотребляли Брюсов, Волошин и Северянин. У самого Набокова в юношеском стихотворении «Хочется так много, хочется так мало…» есть строфа: «Хочется так мало, хочется так много, / Хочется экстаза огненных ночей; / Хочется увидеть жизнь свою и Бога / В черных бриллиантах любящих очей» (Набоков 2002: 491–492).
По наблюдению Г. А. Левинтона, «итальянские виноградные виньетки» – это двуязычный каламбур, так как слово «виньетка» (ит. vignetta; фр. vignette) этимологически происходит от ит. vigna (фр. vigne) – «виноградник». Сходная игра обнаруживается в «Шуме времени» Мандельштама: «на виньетках виноградные кисти» (Мандельштам 1990: II, 356; Левинтон 2007: 62).
3–5
Мой отец мало интересовался стихами, делая исключение только для Пушкина <… > Еще он цитировал <… > несравненную «Бабочку» Фета и тютчевские «Тени сизые»… — Стихотворение Фета «Бабочка» см. в коммент.: [1–182]. В стихотворении Тютчева «Тени сизые смесились…» (1835) также есть «лепидоптерологические» строки: «Мотылька полет незримый / Слышен в воздухе ночном… / Час тоски невыразимой!.. / Все во мне, и я во всем!..» (Тютчев 1966: I, 75).
3–6
… попал на самое скверное у самого лучшего из них (там, где появляется невозможный, невыносимый «джентльмен» и рифмуется «ковер» и «сёр»)… – Имеется в виду стихотворение Блока «Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный…» (1912) из цикла «Страшный мир». В первой его строфе слово «джентльмен» стоит в такой позиции, что в нем должен произноситься «невозможный» лишний слог («Вошел тот джент[е]льмен. За ним лохматый пес»), во второй – рифмуются «ковер – сëр» (вместо «сэр»): «На кресло у огня уселся гость устало, / И пес у ног его разлегся на ковер. / Гость вежливо сказал: «Ужель еще вам мало? / Пред Гением Судьбы пора смириться, сëр»