(англ.) ] » (Nabokov 1970: 15).
3–67
… двух тем, индийской и бристольской… — В шахматной композиции темой называют определенную стратегию для решения задачи. Индийская тема заключается в том, что белые сначала перекрывают линию атаки собственной главной фигуре, чтобы избежать пата, а затем дают мат. Бристольская тема – это увод атакующей фигуры белых (ладьи или слона) на край доски с целью освободить необходимые поля ферзю, который и матует черного короля.
3–68
… кони выступали испанским шагом. – Испанский шаг – прием высшей школы верховой езды, при котором конь идет под всадником, попеременно поднимая и вытягивая передние ноги, широко вынося их вперед. Следует отметить также, что одним из самых популярных дебютов в шахматах является испанская партия с быстрым развитием коней и слонов.
3–69
… как дошла ты до жизни такой… — расхожая цитата из стихотворения Некрасова «Убогая и нарядная» (1857): «Подзовем-ка ее да расспросим: / „Как дошла ты до жизни такой?“» (Некрасов 1981–2000: II, 38).
3–70
… се лев, а не собака… – крылатое выражение, использующееся в тех случаях, когда приходится пояснять нечто такое, что должно быть понятно без пояснений, но выполнено из рук вон плохо. Восходит к апокрифическому рассказу о неумелом художнике, который не смог как следует нарисовать льва и потому сделал на рисунке пояснительную надпись. В английском переводе «Дара» Набоков ошибочно приписал это выражение Крылову (Nabokov 1991b: 172).
3–71
… беда, коль пироги начнет печи сапожник… — цитата из басни Крылова «Щука и кот» (1813).
3–72
… нужна реформа, а не реформы. – Крылатая фраза из политического дискурса, предшествовавшего первой русской революции, замаскированное требование демократической конституции (чаще в другой форме: «Нам нужны не реформы, а реформа»). Как ни странно, ее пустил в 1904 году консервативный публицист «Нового времени» М. О. Меньшиков (не называя его по фамилии, об этом пишет обозреватель «Русской мысли» (1904. Кн. 11. С. 223): «публицист <… > еще башмаков не износивший с тех пор, как предлагал ввести полицию в гимназии и университеты, один из первых возвестил, что нам нужны не реформы, а нужна реформа»). Однако она была быстро подхвачена либеральной прессой и политиками. Так, П. Б. Струве писал во введении к проекту русской конституции, подготовленному группой членов «Союза освобождения» (1905): «Настоящее решение уже произнесено: нам нужны не реформы, а реформа, обновление России сверху до низу». Эмигрантская пресса изредка пользовалась этой формулой при обсуждении положения в СССР.
3–73
… Федор Константинович <… > раскрыл журнальчик (опять мелькнуло склоненное лицо Н. Г. Чернышевского, о котором он только и знал, что это был «шприц с серной кислотой», – как где-то говорит, кажется, Розанов, – и автор «Что делать?», путавшегося, впрочем, с «Кто виноват?»). – Судя по вводным конструкциям, Годунов-Чердынцев нашел эту недостоверную цитату в какой-то статье Мортуса (см.: [1–171], [3–59]). Хотя в сочинениях Розанова ее обнаружить не удалось, она отсылает к целому ряду его высказываний о Чернышевском, которые имеют несколько точек пересечения с концепцией «Дара». В книге «Уединенное» Розанов сожалел о том, что «кипучая энергия» Чернышевского, из которого мог бы получиться незаурядный практический деятель, осталась невостребованной правительством, из-за чего он был выброшен «в литературу, публицистику, философствующие оттенки и даже в беллетристику: где <… > он переломал все стулья, разбил столы, испачкал жилые удобные комнаты, и вообще совершил „нигилизм“ – и ничего иного совершить не мог» (Розанов 1990: 32). В «Опавших листьях» (см.: [1–132]) он назвал Чернышевского-публициста «отвратительной гнойной мухой» на спине быка (Там же: 287). См. также: [1–90].
Вопросительные заглавия двух главных публицистических романов середины XIX века, «Кто виноват?» А. И. Герцена (1841–1846, отдельное издание – 1847) и «Что делать?» Чернышевского воспринимались левой критикой как центральные политические вопросы эпохи. См., например, в книге П. Н. Сакулина «Русская литература и социализм» о развитии социалистической мысли в России: «Социальная правда, как идеал, сохраняла свою власть над умами, по крайней мере, над более чуткими и искренними. <… > От теоретической проблемы „кто виноват“ переходили к вопросу „что делать“, а потом и „как делать“» (Сакулин 1924: 521).
3–74
Он углубился в рассмотрение задач и вскоре убедился, что не будь среди них двух гениальных этюдов старого русского мастера <… > журнальчика не стоило бы покупать.<… >тихо стал наслаждаться этюдом, в котором немногочисленные фигуры белых как бы висели над пропастью, а все-таки добивались своего. Отыскалась затем очаровательная четырехходовка американского мастера <… > Зато в одном из советских произведений (П. Митрофанов, Тверь) нашелся прелестный пример того, как можно дать маху: у черных было девять пешек… – В том номере журнала «Шахматы и шашки в рабочем клубе», где была помещена статья о Чернышевском (см.: [3–65]), задачи, о которых идет здесь речь, отсутствуют. Большая подборка этюдов лучшего русского шахматного композитора-этюдиста А. А. Троицкого (1866–1942), который подразумевается здесь (Зубарев 2001: 103), будет напечатана в 18-м номере журнала (Платов 1928). В двух из них немногочисленные фигуры белых добиваются выигрыша несмотря на колоссальный материальный перевес черных.
Никаких реальных аналогов «четырехходовке американского мастера» и нелепому «произведению» с девятью пешками на доске мифического П. Митрофанова из Твери обнаружить не удалось. По остроумному предположению Д. И. Зубарева, инициал и фамилия советского шахматного профана намекают на Митрофана П(ростакова), героя «Недоросля» Фонвизина.
3–74а
Пожилой толстоватый господин <… > спешил на теннис, в городских штанах, в сорочке-пупсик, с тремя серыми мячами в сетке… – По всей вероятности, на господине была рубашка с большим отложным открытым воротником, которая в 1920-х годах входила в модный костюм теннисиста и которую тогда носил сам Набоков. См. его портреты этого времени.
Рубашка этого типа больше известна под названием «апаш», но в повести Л. З. Копелева «На крутых поворотах короткой дороги, или Некоторые события из жизни Василия Петрика» (1982), действие которой происходит в конце 1920-х годов в СССР, ее тоже называют «пупс»: «С Васей пришел один из самых лихих щеголей поселка, – пестрая кепка козырьком на глаза <… > белая рубашка „пупс“ с большим отложным воротником…» (Копелев 2010: 363).
3–75
За ярко раскрашенными насосами, на бензинопое пело радио, а над крышей его павильона выделялись на голубизне неба желтые буквы стойком – название автомобильной фирмы, – причем на второй букве, на «А» (а жаль, что не на первой, на «Д», – получилась бы заставка) сидел живой дрозд, черный, с желтым – из экономии – клювом, и пел громче, чем радио. – Имеется в виду название немецкой автомобильной фирмы «Даймлер» (Daimler Motoren, основана в 1890 году; с 1926 года, после слияния, Daimler-Benz AG). Как явствует из писем Набокова (см. преамбулу, с. 21–22), первоначально он намеревался озаглавить роман утвердительным «Да» (как первые две буквы в названии фирмы). По интересному предположению Г. Дюсембаевой, в пассаже скрыт прощальный поклон Саше Черному, одним из псевдонимов которого было латинское Turdus (‘дрозд’) и который несколько раз упоминал дроздов в своих эмигрантских стихах (Дюсембаева 2005). К этому можно добавить, что Саша Черный был автором популярной «Живой азбуки» для детей, где буквы затевают «превеселый маскарад»: «А – стал аистом, Ц – цаплей, / Е – ежом…» Рассказчик сожалеет, что дрозд не сидит на букве D/Д, потому что именно она является инициалом птицы как по-немецки (нем. дрозд – Drossel), так и по-русски.
По адресу Несторштрассе, 23–25, то есть в двух шагах от дома, где жили Набоковы (см.: [2–208], [3–41], [3–76]), находился берлинский центр автомобильной фирмы «Австро-Даймлер» (Austro-Daimler, 1899–1934), основанной как австрийский филиал немецкого «Даймлера», а затем обретшей самостоятельность. Можно предположить, что при нем действовала бензоколонка, как это было принято в 1920–1930-е годы. См. выше фотографию подобной бензоколонки у въезда в кельнский центр «Даймлер-Бенц» с названием фирмы на крыше павильона.
Ключевые слова романа – «да» и «дар» – спрятаны не только в названии «Даймлер», но и в повторенном слове «радио».
3–76
Дом, где жил Федор Константинович, был угловой и выпирал, как огромный красный корабль, неся на носу стеклянно-сложное сооружение, словно скучный, солидный архитектор внезапно сошел с ума и произвел вылазку в небо. – Как установил Д. Циммер, Набоков описал здесь дом на углу Несторштрассе и Паульсборнерштрассе, в котором он жил с 1932 по 1937 год, во время работы над «Даром» [www.d-e-zimmer.de/Root/nabberlin2002.htm]. Циммеру удалось даже найти фотографию этого дома странной архитектуры, разрушенного во время Второй мировой войны.
3–77
… от всякой родины, кроме той, которая со мной, во мне, пристала, как серебро морского песка к коже подошв… — Обыгрываются (и оспариваются) слова Дантона, отказавшегося перед арестом бежать из Франции: «On n’emporte pas la patrie à la semelle des ses souliers [Родину не унести на подошве башмаков