) и в автобиографической книге «Другие берега» (Набоков 1999–2000: I, 529–530; III, 177–179; V, 307–308). Поэтому отсутствующий на картине Романова вратарь, которого тем не менее должен увидеть зритель, может быть соотнесен с отсутствующим в романе его автором, увидеть которого должен читатель.
3–85
Шутовать по голу (устар.) – калька с английского «shoot at goal» – то же, что «бить по воротам» в современном спортивном языке.
3–86
Вы должны были мне помочь с одним переводом, вам это передавал Чарский… – Безымянный адвокат, который в первой главе предлагал Федору помочь некоей русской барышне (впоследствии окажется, что это была Зина Мерц) с переводом на немецкий бумаг для бракоразводного процесса (255), получает здесь фамилию героя незаконченной повести Пушкина «Египетские ночи». Пушкинский Чарский – богатый денди, светский человек и в то же время истинный поэт, помогает заезжему итальянскому импровизатору устроить концерт, чтобы заработать денег и «поправить свои домашние обстоятельства». По сути дела, его набоковский однофамилец выступает в сходной функции благодетеля («агента судьбы») по отношению к Федору – тоже бедствующему поэту за границей, но предложение помощи в данном случае остается без последствий.
3–87
В области литературы он высоко ставил «L’homme qui assassina» Клода Фаррера, а в области философии – «Протоколы сионских мудрецов». – «Человек, который убил» (1907) – мелодраматический ориенталистский роман французского писателя К. Фаррера (Claude Farrère, псевдоним Фредерика Шарля Эдуара Баргона, 1876–1957), популярного в 1910–1930-х годах. Действие его происходит в Стамбуле; герой-рассказчик, французский аристократ, военный атташе посольства, переодевшись в костюм турчанки, убивает негодяя-англичанина, чтобы спасти честь женщины, в которую он влюблен, хотя она любит другого. Герою удается остаться безнаказанным и уехать из Турции на родину, поскольку султан, узнав правду о мотивах преступления, решает помиловать убийцу. Русские переводы романа выдержали с 1909 по 1927 год не менее восьми изданий; одно из них вышло в Париже в 1921 году. По свидетельству газеты «Возрождение», «русская анти-большевицкая эмиграция всегда пользовалась симпатиями Клода Фаррера» (1932. № 2532. 8 мая).
Читать Клода Фаррера Набокову советовал в 1936 году в Париже его старый университетский приятель Михаил Калашников, пошляк и антисемит. «Господи, я побывал у Калашниковых, – писал Набоков жене в письме от 3 февраля, – и больше к ним ни ногой (они живут сразу за углом – но этого не знают)<… > Калашников рыдал, много говорил о своих и чужих половых органах, о богатстве (Татьяна разбогатела), о трепанации черепа, которой он дважды подвергался, и советовал мне читать Claude Farrere’a» (Набоков 2018: 244; Nabokov 2015: 245). Тот же Калашников, как утверждал Набоков в «Других берегах», не называя его по имени, пытался подсунуть ему в Кембридже и пресловутые «Протоколы сионских мудрецов» – давно разоблаченную антисемитскую фальшивку, изготовленную агентами русской охранки с целью подтвердить существование всемирного жидомасонского заговора (Набоков 1999–2000: V, 301; Бойд 2001: 214).
3–88
«Эх, кабы у меня было времечко, я бы такой роман накатал… Из настоящей жизни. Вот представьте себе такую историю: старый пес, – но еще в соку, с огнем, с жаждой счастья, знакомится с вдовицей, а у нее дочка, совсем еще девочка <… >И вот, не долго думая, он, видите ли, на вдовице женится. <… > Тут можно без конца описывать – соблазн, вечную пыточку, зуд, безумную надежду. И в общем – просчет. <… > Чувствуете трагедию Достоевского? – Ту же завязку сюжета – герой влюбляется в несовершеннолетнюю девочку и женится на ее матери-вдове, чтобы завладеть ею, – Набоков впоследствии разработает в повести «Волшебник» (1939?) и романе «Лолита» («Lolita», 1955). Достоевский упомянут здесь в связи с темой сексуального влечения к малолетним в его произведениях, прежде всего в «Преступлении и наказании» (Свидригайлов хочет рассказать Раскольникову какой-то «подлый, низкий анекдот» про свою связь с девочкой тринадцати лет и зовет его к своей шестнадцатилетней невесте – «эти детские еще глазки, эта робость и слезинки стыдливости»; ему снится поруганная им четырнадцатилетняя утопленница и пятилетняя девочка с лицом развратной камелии) и в выпущенной из «Бесов» главе «У Тихона (Исповедь Ставрогина)», в которой герой, войдя в доверие к вдове, насилует ее дочь. Устойчивые слухи приписывали тот же грех самому писателю (см.: Александрович 1922). Когда Гумберт Гумберт в «Лолите» принимает решение жениться на Шарлотте, он чувствует, что сквозь искажающую его рот гримасу «усмешечка из Достоевского брезжит, как далекая и ужасная заря» (Набоков 1997–1999: II, 90).
По замечанию И. П. Смирнова, рассказ Щеголева, выдающий его желание овладеть падчерицей, намекает на историю Вяч. Иванова, который после смерти своей жены, Лидии Зиновьевой-Аннибал, женился на ее дочери Вере Шварсалон (Смирнов 2016: 235).
3–89
… перенимал что-то от прустовского Свана. – Сван – трагический герой цикла романов Пруста «В поисках утраченного времени» (1913–1927). Богатый рафинированный еврей, принятый в лучшем аристократическом обществе, он женится на своей любовнице Одетте, которая вовлекает его в вульгарную буржуазную среду. После смерти Свана Одетта выходит замуж и становится хозяйкой фешенебельного салона.
3–90
Презирала она и свою службу, даром что ее шеф был еврей <… > Аэр ее службы чем-то напоминал ему Диккенса <… > полусумасшедший мир мрачных дылд и отталкивающих толстячков, каверзы, теснота теней, страшные носы, пыль, вонь и женские слезы. Начиналось с темной, крутой, невероятно запущенной лестницы, которой вполне соответствовала зловещая ветхость помещения конторы, что не относилось лишь к кабинету главного адвоката, где жирные кресла и стеклянный стол-гигант резко отличались от обстановки прочих комнат. <… > особенно был страшен диван <… > выброшенный, как на свалку, после постепенного прохождения через кабинет всех трех директоров – Траума, Баума и Кэзебира. – Прочитав это описание адвокатской конторы в «Современных записках», юрист А. А. Гольденвейзер, добрый знакомый Набокова по Берлину, писал ему в 1938 году: «Нынешний отрывок „Дара“ особенно хорош. В мои берлинские годы я нередко посещал адвокатскую контору Траума, Баума и Кезебира и могу поэтому удостоверить, что Вы великолепно изобразили живой и мертвый инвентарь этой конторы. Так же, как Вашу героиню, меня всегда поражал разительный контраст между внешним видом лестницы и канцелярии, напоминавшей камеры наших мировых судей, и сравнительно роскошной обстановкой кабинетов шефов» (Глушанок 2007: 121). Гольденвейзер в шутку называет набоковскими вымышленными именами берлинских адвокатов, в чьей фирме «Вайль, Ганс и Дикман» (Weil, Gans und Dieckmann) до 1933 года служила секретарем В. Е. Набокова (Бойд 2001: 415; Schiff 2000: 63–64; Leving 2011: 116–117). Главным партнером фирмы и непосредственным шефом Веры Евсеевны был еврей Б. Вайль (Bruno Weil, 1883–1961), юрисконсульт французского консульства. В 1935 году он эмигрировал в Аргентину, потом некоторое время жил в Париже, а с 1940 года – в США.
Номинативные предложения в описании диккенсоподобного «аэра» (то есть атмосферы, от фр. и англ. air) адвокатской конторы, по наблюдению Г. А. Левинтона, напоминают начало третьей строфы стихотворения Мандельштама «Домби и сын»: «Дожди и слезы…» (Левинтон 2007: 63). Набоков, как и Мандельштам, синтезирует образы юридических учреждений из нескольких романов Диккенса.
3–91
… он высоко ценился хозяевами, Траумом, Баумом и Кэзебиром (целая немецкая идиллия, со столиками в зелени и чудным видом). – Все три немецкие фамилии значимы: Traum – мечта; Baum – дерево; Käse + Bier – сыр + пиво – и соответствуют описанной «немецкой идиллии». В лекциях о романе Диккенса «Холодный дом» Набоков обратил особое внимание на игру с «эмблематическими именами» трех владельцев лондонской адвокатской конторы: Chizzle, Mizzle, Drizzle (Nabokov 1982a: 72).
Смешную сыро-пивную фамилию Кэзебир, по предположению И. П. Смирнова, Набоков мог позаимствовать из сатирического романа немецкой журналистки Г. Тергит (Gabriele Tergit, настоящее имя Elise Reifenberg, урожд. Hirschmann, 1894–1982) «Кэзебир завоевывает Курфюрстендамм» («Käsebier erobert den Kurfürstendamm», 1931). Главный герой романа – безвестный певец из народа – волею прессы, рекламы и банкиров на некоторое время становится национальным кумиром, а затем, во время экономического кризиса, снова оказывается никому не нужным. Любопытно, что свою карьеру он заканчивает в провинциальном Коттбусе, городе, упомянутом в «Даре» в связи с одним из бракоразводных дел, которое ведет адвокатская контора, где работает Зина: «Некто в Коттбусе, разводясь с женщиной, по его словам ненормальной, обвинял ее в сожительстве с догом…» (372; [3–97]). И. П. Смирнов полагает, что роман Тергит был одним из набоковских источников и содержит целый ряд параллелей к «Дару».
3–91а
… Стены были до потолка заставлены исполинскими регалами с грудой грубо-синих папок в каждом гнезде… – Регал (нем. Regal) – стеллаж, полка.
3–92
Главный хозяин, Траум, был коротенький человек, с пробором займом <… > от служащих он требовал, чтобы его супругу называли «ди гнедиге фрау» («барыня звонили», «барыня просили»