Формула «передать разговор» встречается у большинства русских прозаиков второй половины XIX века, от Писемского до Горького. Среди многочисленных примеров отметим сходное словоупотребление в «Несчастной»: «Я бросился к нему <… > и, передав ему в двух словах мой разговор с Сусанной, – вручил ему ее тетрадку» (Тургенев 1978–2014: VIII, 119; ср. [5–95]).
3–145
«Ужин ребенку и гробик отцу» – искаженная цитата (вместо «Гробик ребенку и ужин отцу») из стихотворения Некрасова «Еду ли ночью по улице темной…» (1847). В английском переводе Набоков поясняет, что в стихотворении речь идет о «героической женщине, которая продает себя, чтобы добыть ужин мужу» (Nabokov 1991b: 208) и – добавим – похоронить ребенка.
3–146
… сама вселенная лишь атом, или, правильнее будет сказать, какая-либо триллионная часть атома. Это еще геньяльный Блэз Паскаль интуитивно познавал. – Имеется в виду рассуждение в «Мыслях» Б. Паскаля (№ 84 по изданию Жака Шевалье) о «несоразмерности человека». Согласно Паскалю, «весь зримый мир – лишь едва приметный штрих в необъятном лоне природы. Человеческой мысли не под силу охватить ее. Сколько бы мы ни раздвигали пределы наших пространственных представлений, все равно в сравнении с сущим мы порождаем только атомы». С другой стороны, в пределах одного мельчайшего атома содержатся «неисчислимые вселенные, и у каждой – свой небосвод, и свои планеты и своя Земля, и те же соотношении, что и в нашем видимом мире…» (Паскаль 1999: 30–31). На полях рукописи английского перевода «Дара» Набоков отметил, что «Буш в своей гротескной манере высказывает глубокую и важную теорию» (Гришакова 2000: 323; Leving 2011: 406).
3–147
… звуки гренадерского марша: ‘Пра-ащай, Луиза… ’ — переложение старинной немецкой солдатской песни на слова Виллибальда Алексиса и музыку Карла Леве: «Nun adieu, Lowise, wisch ab das Gesicht, / Eine jede Kugel die trifft ja nicht… [Ну так прощай, Луиза, утри слезы с лица, / Не всякая пуля попадает в цель (нем.)]».
3–148
… гробианов-философов! – Гробиан(от нем. grob – ‘грубый’) – грубиян, невежда, хам; по имени вымышленного святого, покровителя поклоняющихся ему хамов и грубиянов, которого выдумал Себастьян Брант (1458–1521) в своей сатире «Корабль дураков» («Narrenschiff», 1494).
3–149
Список им уже изданных книг был мал, но чрезвычайно разнообразен: <… > «Отравительница» Аделаиды Светозаровой, сборник анекдотов, анонимная поэма «Аз»… — По предположению А. Энгель-Брауншмидт (Engel-Braunschmidt 1993: 712), название поэмы – насмешка над стихотворным циклом Маяковского «Я» (1913). В пользу этого предположения говорит и то, что последнее стихотворение цикла «Несколько слов обо мне самом» («Я люблю смотреть, как умирают дети…») заканчивается рифмой на «-аз»: «Хоть ты, хромой богомаз <… > Я одинок, как последний глаз…» (Маяковский 1955–1961: I, 49). К Маяковскому, возможно, отсылает и семантически близкая фамилия Светозарова.
3–150
… но среди этого хлама были две-три настоящие книги, как, например, прекрасная «Лестница в Облаках» Германа Лянде и его же «Метаморфозы Мысли». – Фамилия вымышленного автора двух «настоящих книг» явно перекликается с фамилией Delalande, которой Набоков подписал эпиграф к «Приглашению на казнь». Апофегмы «французского мыслителя Delalande» будут приведены в пятой главе «Дара» (см.: [5–18]). Как заметил Г. Шапиро, одним из возможных прототипов Лянде и Delalande следует считать философа и публициста Г. А. Ландау (1877–1941), активного сотрудника редакции газеты «Руль», с которым Набоков был близко знаком по Берлину (см.: Shapiro 1996). Набокову, безусловно, должна была запомниться некрологическая статья Ландау о его отце, где В. Д. Набоков определялся как человек «естественной, саморазумеющейся простоты», которая в русской культуре ассоциируется с Пушкиным. «Но уже давно вышла из тени всезаслоняющая достоевско-розановская проблематика, и изощренный излом „модернизма“ дробит твердыни былого. Правда, Пушкин остался – как угрызение или обетование – мечтой для Достоевского и стилизацией в модернизме; но, быть может, никогда он в такой мере не перестал быть жизненно-действенным, как когда стал излюбленным объектом изучения и перетолкования. <… > Если – по знаменитому слову – на явление Петра Россия через столетие ответила Пушкиным, то она возразила на него Толстым. Против пушкинской простоты – слияния культуры с природой во вторую природу – пошел стихийный протест толстовского опрощения, пошла скудная простоватость разночинца от Чернышевского. Среди опрощения и простоватости, среди проблематики и излома – гаснет пушкинский свет; и быть может, к последним все редеющим отблескам его относится простота – личная и общественная, политическая и духовная – Набокова» (Ландау 1922). В этих размышлениях Ландау нетрудно увидеть корни всей концепции русской культуры в «Даре» и – прежде всего – отождествления отца Годунова-Чердынцева с Пушкиным.
По-английски название первой книги Лянде передано как «Stairway to the Clouds», то есть «Лестница в облака» (Nabokov 1991b: 211), что сближает его с библейской лестницей в небо, которую во сне видел Иаков: «И увидел во сне: вот лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней» (Быт. 28: 12).
Метаморфозы мысли – выражение повторяется в рассказе Набокова «Лик» (1939), написанном после «Дара». Ср.: «Лик мог бы надеяться, что в один смутно прекрасный вечер он посреди привычной игры попадет как бы на топкое место, что-то поддастся, и он <… > очутится в невероятно нежном мире, сизом, легком, где возможны сказочные приключения чувств, неслыханные метаморфозы мысли» (Набоков 1999–2000: V, 381).
3–151
… как балерина вылетает на сиренево освещенные подмостки. – Очередной «сиреневый», то есть «сиринский» след, знак незримого присутствия в романе его «подлинного» автора (ср.: [1–104]).
Глава четвертая
4–1
… с вышитым поясом на большом животе о. Гавриил … – Цитируя неуказанные источники, Н. А. Алексеев пишет в примечаниях к автобиографии Чернышевского, что его отец (см.: [1–81]) был «высокого роста, очень представительный», дома носил «вышитый пояс», а в своих священнических одеждах «был чинен» (ЛН: I, 708).
4–2
… привлекательный мальчик: розовый, неуклюжий, нежный. <… > Волосы с рыжинкой, веснушки на лобике, в глазах ангельская ясность, свойственная близоруким детям. – Портрет основан на воспоминаниях И. У. Палимпсестова, чей брат Федор был другом Чернышевского по семинарии: «Я нередко видел, как Гавриил Иванович вел за руку своего малютку, идя из церкви <… > Врезались в моей памяти черты лица этого малютки, которого называли не иначе как херувимчиком. Чистое, белое личико с легкою тенью румянца и едва заметными веснушками, открытый лобик, кроткие пытливые глаза <… > шелковистые рыжеватые кудерьки» (Палимпсестов 1890: 555; Стеклов 1928: I, 5). «Необыкновенно нежное, женственное лицо» юного Чернышевского и его «крайнюю близорукость» отмечает другой мемуарист, А. И. Розанов (Розанов 1889: 499; Стеклов 1928: I, 6).
4–3
Кипарисовы, Парадизовы, Златорунные. – Павел Кипарисов и Александр Парадизов, вместе с Чернышевским, значатся в списке «низшего второго отделения» Саратовской семинарии за 1844 год (Ляцкий 1908а: 66, примеч. 3). В дневнике Чернышевский однажды упоминает Златорунного, еще одного своего соученика по семинарии, который, как он пишет, был похож на лисицу (ЛН: I, 339; запись от 6 декабря 1848 года). Утверждения, что Парадизов – это вымышленная фамилия и, следовательно, явление формы, которое «дематериализует» материал, ошибочны (Паперно 1997: 502–503; Leving 2011: 193).
4–4
Николя вновь надевает шляпу – серенький пуховый цилиндр… – деталь из мемуаров А. Ф. Раева (1823–1901), дальнего родственника и земляка Чернышевского, которого он помнил еще мальчиком «в светлом пуховом цилиндре, в светло-сером костюме» (ЛН: I, 711; НГЧ: 124).
4–5
… протоиерей, не чуждый садоводничеству, занимает нас обсуждением саратовских вишень, слив, глив. – В словаре Даля слово «глива» (сорт груши, бергамот) имеет пометы «южное» и «саратовское». Набоков мог знать его из письма Гоголя М. А. Максимовичу от 12 февраля 1834 года, в котором Гоголь живописал прелести киевской жизни: «А воздух! а гливы! а рогиз! а соняшники! а паслин! а цыбуля! а вино хлебное, как говорит приятель наш Ушаков. Тополи, груши, яблони, сливы, морели, дерен, вареники, борщ, лопух…» (Гоголь 1937–1952: X, 297). В примечании первый биограф Гоголя П. А. Кулиш объясняет: «Все это лакомства малороссийских простолюдинов, кроме воздуха и глив (баргамот). Гоголь вспомнил язык диканьского пасичника» (Кулиш 1856: I, 131).
… мальчик был пожирателем книг. – В автобиографических заметках Чернышевский писал: «Я сделался библиофагом, пожирателем книг, очень рано» (ЛН: I, 67; Стеклов 1928: I, 6).
4–6
«Государю твоему повинуйся, чти его и будь послушным законам», – тщательно воспроизводил он первую пропись… – Цитируется (не вполне точно) изречение из второй ученической тетрадки Чернышевского с прописями (Ляцкий 1908a: 60).
4–7
… довольно знал языки, чтобы читать Байрона…