(ЛН: I, 323–324; запись от 15 ноября 1848 года).
4–95
… чувствовал себя способным на поступки «самые отчаянные, самые безумные». – Размышляя о планах революционных действий (см.: [4–89]), Чернышевский внезапно «почувствовал, что <… > может быть, способен на поступки самые отчаянные, самые смелые, самые безумные» (Там же: 512; запись от 15 мая 1850 года).
4–96
Помаленьку занимался и пропагандой, беседуя то с мужиками, то с невским перевозчиком, то с бойким кондитером. – В разговоре со случайно встреченным мужиком Н. Г., по его словам, «стал вливать в него революционные понятия, расспрашивал, как они живут» (Там же: 435; запись от 20 июня 1849 года). Ср. также: «… перевозчик на Неве сказал, что за пятачок свезет; я сел и говорил с ним об их положении, как притесняют, только вообще говорил, что должно стараться от этого освободиться <… > А когда оттуда ехал за 15 коп. серебром и говорил уже с извозчиками весьма ясно, что (надо) силою, что требовать добром нельзя дождаться» (Там же: 502; запись от 20 февраля 1850 года).
4–97
Вступает тема кондитерских. <… > Там Пушкин залпом пьет лимонад перед дуэлью… — В кондитерской Вольфа (см.: [4–64]) Пушкин перед дуэлью встречался со своим секундантом К. К. Данзасом (см.: [1–32]). Как записал рассказ последнего Аммосов, «выпив стакан лимонада или воды, Данзас не помнит, Пушкин вышел с ним из кондитерской; сели в сани и отправились…» (Вересаев 1936: II, 388).
4–98
… там Перовская и ее товарищи берут по порции (чего? история не успела – ) перед выходом на канал. – Имеется в виду убийство Александра II, совершенное 1 марта 1881 года группой террористов во главе с Софьей Львовной Перовской (1854–1881) на Екатерининском канале в Петербурге. Перед покушением заговорщики «собрались в кондитерской Андреева, помещавшейся на Невском против Гостиного двора, в подвальном этаже, и ждали момента, когда пора будет выходить. Один только Гриневицкий мог спокойно съесть поданную ему порцию» (Ашешов 1920: 104).
4–99
«У вас есть и кондитерская недалеко? Не знаю, найдется ли готовый пирог из грецких орехов – на мой вкус это самый лучший пирог, Марья Алексеевна». – Из разговора Лопухова с матерью Веры Павловны в «Что делать?» (Чернышевский 1939–1953: XI, 84).
4–100
Он пробовал разные, – где газет побольше, где попроще да повольнее. – Кроме Вольфа, Н. Г. посещал и другие кофейни-кондитерские на Невском проспекте, в которых выписывали иностранную прессу: Доминика («там лучше диван, чем у Вольфа <… > всегда дают журналы»), Излера, Иванова («больше журналов») «Пассаж» («кофе весьма хорош»). См.: ЛН: I, 330, 374, 381, 394 и мн. др.
4–101
… у Вольфа «последние оба раза вместо булки его <… > пил кофе с пятикопеечным калачом <… > в последний раз не таясь»… – дневниковая запись от 13 июня 1849 года (Там же: 431).
4–102
… «волнения уже касались нам вверенной России», как выражался царь. – В Манифесте 14 марта 1848 года по поводу революций в Западной Европе Николай I заявлял: «Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает в безумии своем и Нашей, Богом Нам вверенной России» (Северная пчела. 1848. № 59. 15 марта).
4–103
«Эндепенданс Бельж» – «Indépendence belge», умеренно-либеральная бельгийская ежедневная газета (выходила с 1831 года). В дневнике Н. Г. отмечен день, когда она впервые появилась в кондитерской Вольфа: 12 января 1849 года (ЛН: I, 369).
4–104
… (но щелкают выстрелы на Бульвар де Капюсин, революция подступает к Тюльери, – и вот Луи Филипп обращается в бегство: по авеню Нейи, на извозчике). – Речь идет о революции в Париже 23–24 февраля 1848 года, завершившейся отречением от престола короля Луи Филиппа и его бегством из дворца Тюльери. Сигналом к восстанию послужил расстрел демонстрации на бульваре Капуцинов. Как пишет Стеклов, «революция 1848 г. произвела на Чернышевского сильнейшее действие», хотя «нам, к сожалению, неизвестно, как он реагировал <… > на февральские дни во Франции <… > ибо дневник он начал вести только с конца мая этого года» (Стеклов 1928: I, 66–67).
Набоков не вполне точен: Луи-Филипп бежал из дворца не на извозчике, а на простом фиакре из королевских конюшен, запряженном одной лошадью (парадные кареты были разбиты повстанцами), и направился не в замок Нейи, куда вела одноименная дорога, а в замок Сен-Клу (Flers 1891: 153).
4–105
«Питаясь чуть не жестию, я часто ощущал такую индижестию, что умереть желал. А тут ходьба далекая… Я по ночам зубрил; каморка невысокая, я в ней курил, курил»… — цитата из комической пьесы в стихах Некрасова «Забракованные» (1859; Некрасов 1981–2000: VI, 199–200) – о трех юношах, не выдержавших экзамена в университет и вернувшихся домой, в село Пьяново. Один из них, сын уездного приказного, произносит монолог о тяготах столичной жизни.
4–106
… Николай Гаврилович, впрочем, курил не зря, – именно «жуковиной» и лечил желудок (а также зубы). – Дешевый трубочный табак фабрики Жукова в просторечии называли «жуковиной». В романе Писемского «Люди сороковых годов» (см.: [1–157] и [1–158]), например, один из персонажей отказывается от сигары, потому что «по невежеству своему он любил курить только жуковину» (Писемский 1895–1896: XI, 164). Н. Г. мазал табаком зубы, когда они болели (ЛН: II, 165; запись от 6 марта 1850 года), и курил трубку «для поправления желудка» (Там же: I, 446 и мн. др.).
4–107
Кроме курения, он лечился ромом с водой, горячим маслом, английской солью, златотысячником с померанцевым листом… – Все эти средства Н. Г. употреблял для лечения желудка (ЛН: I, 442, 452, 454). В позднейшем издании дневника Чернышевского фраза «дали натереться мне горячим маслом» исправлена на «тереться дали мне горчичным маслом» (Чернышевский 1939–1953: I, 299), что больше соответствует медицинской практике XIX века. Написание «златотысячник» принадлежит Набокову. В источнике: общепринятое «золототысячник» – трава, настой которой, согласно гомеопатическому справочнику, «удаляет газы, нездоровые вещества из желудка и действует благотворно на желудочные соки…» (Кнейпп 1898: 156).
4–108
… добросовестно, с каким-то странным смаком, пользовался римским приемом… – «После обеда стало нехорошо, и я вздумал воспользоваться средством заставить, чтобы вырвало, запустив пальцы в горло…»; «… на минуту я сделал, чтобы вырвало, и выбрал для этого парк, а не кусты…»; «Итак, сделал два раза, чтобы вырвало»; «На дороге должен был сделать, чтобы вырвало <… > снова стало дурно, и я должен был сделать это в другой раз»; «Я думал, что снова должен буду сделать, чтобы вырвало и пошел, чтобы помочь желудку»; «… я на дороге сделал, чтобы меня вырвало, однако, не весьма много»; «Так как наелся постного, весьма нехорошо для желудка, то должен был сделать, чтобы вырвало; тоже и 25-го и ныне также…» (ЛН: II, 451, 452, 466, 486).
4–109
Однажды он бросился за большой нуждой в дом на Гороховой (следует многословное, со спохватками, описание расположения дома) и уже оправлялся, когда «какая-то девушка в красном» отворила дверь <… > «даже не полюбопытствовал, хороша ли она». – Ср.: «Когда я шел из университета, захотелось сильно на двор за большой нуждой, и я зашел на Гороховой в дом в третьем проулке, т. е. тот, который перед Красным мостом, там сходил, но, когда застегивался, какая-то девушка в красном платьи отворила дверь и, увидев мою руку, которую я протянул, чтобы удержать дверь, вскрикнула, как это бывает обыкновенно; я не почувствовал при этом никакого движения и даже не полюбопытствовал, хороша ли она» (ЛН: I, 295–296; запись от 7 октября 1848 года).
4–110
… как он радуется, когда, трижды целуя во сне гантированную ручку «весьма светло-русой» дамы (матери подразумеваемого ученика <… > нечто во вкусе Жан-Жака), он не может себя упрекнуть ни в какой плотской мысли. – Дневниковая запись от 14 июля 1849 года: «… мне снилась долгая история о том, что я поступил в какое-то знатное семейство учителем сына (лет 7 или 8), и собственно потому, что мы с этою дамою любим друг друга <… > я также люблю ее <… > Она белокурая высокая, волоса даже весьма светло-русые, золотистые, такая прекрасная. Я у нее целовал 2–3 раза руку <… > Итак, я чувствовал себя весьма радостным от этой любви с ней, с наслаждением целовал ее руку (которая, кажется, была в перчатке и еще темного цвета). <… > Никакой мысли плотской не было (каким образом, это странно), решительно никакой плотской мысли, а только радость на душе…» (ЛН: I, 444). Любовь молодого учителя-разночинца и покровительствующей ему женщины из высшего общества ассоциируется с сюжетом романа Ж.-Ж. Руссо «Новая Элоиза» и с его же откровенной «Исповедью». Чернышевский, который, кстати, переводил «Исповедь» на русский язык, в молодости строил свой образ по руссоистским моделям (см. об этом: Paperno 1988: 94–95).
4–111
… в письме из Сибири, он вспоминает девушку-ангела, замеченную однажды в юности на выставке Промышленности и Земледелия: «Идет какое-то аристократическое семейство <… > Понравилась мне эта девушка, понравилась… Я пошел шагах в трех сбоку и любовался