Ср.: [1–90]. Как отмечал А. Н. Пыпин, некоторые из саратовских учеников Чернышевского, «окончив курс, поступили в педагогический институт в Петербурге и явились к нему, когда и сам он <… > переселился в Петербург и окончательно отдался литературе. Эти старые ученики-земляки приходили к нему по воскресеньям <… > и приводили с собой товарищей, которым успели передать свои большие симпатии к прежнему учителю <… > Этот кружок молодых людей, без сомнения, и основал большую популярность Чернышевского в кружках молодежи…» (Пыпин 1910: 89–90).
4–143
… что насчет «словесности», то, по совести говоря, справляться с запятыми он питомцев своих не научил. – Ср.: «… давая ученикам своим широкое общее образование и обогащая их ум политическими сведениями, Чернышевский, по-видимому, мало обращал внимания на требования тогдашней школьной программы, грамматические правила и т. п.» (Там же: 99).
4–144
Когда же погребальное шествие остановилось было у здания саратовской гимназии, чтобы отслужить литию, директор выслал сказать священнику, что это, знаете, нежелательно… — Ср. рассказ М. Н. Пыпина (см.: [4–40]) о похоронах Чернышевского: «… все громче и громче стали раздаваться голоса, чтобы служить литию у гимназии, но директор, очевидно ожидая этого, выслал сказать священнику, что он не желает, чтобы у гимназии служили литию, и священник отказался ее служить» (Чернышевский 1907: 143).
4–145
… его учительство по перемещении в Петербург, где в течение нескольких месяцев 54-го года он преподавал во втором кадетском корпусе. <… > Не очень разговоришься тут о монтаньярах! Как-то была перемена, в одном из классов шумели, дежурный офицер вошел, гаркнул и оставил за собой относительный порядок, а тут шум поднялся в другом классе, куда (перемена кончилась) с портфелем подмышкой входил Чернышевский. Оборотясь к офицеру, он его остановил прикосновением кисти и со сдержанным раздражением сказал, взглянув поверх очков: «А теперь вам сюда нельзя-с». Офицер оскорбился, учитель извиниться не пожелал и вышел в отставку. – Чернышевский состоял на службе во Втором кадетском корпусе с января 1854 года по 1 мая 1855 года. По воспоминаниям одного из учителей-сослуживцев, «… однажды разыгрался следующий эпизод: была перемена, воспитанники зашумели в одном классе, дежурный офицер (из финляндцев) вошел и водворил в классе порядок; зашумели в другом, между тем уже перемена кончилась и учителя пошли по классам; в шумящий класс, вслед за Чернышевским, который шел туда на лекцию, вошел тот же офицер для водворения порядка; вдруг Н. Г. оборачивается и, останавливая слегка рукою офицера, говорит: „а теперь вам войти сюда нельзя!“ – Это чрезвычайно оскорбило офицера. После окончания классов он принес инспектору и директору жалобу и требовал, чтобы Н. Г. извинился. Тщетно инспектор классов <… > старался склонить Н. Г. к извинению: тот подтверждал справедливость изложения дела со стороны офицера, но наотрез отказался перед обиженным извиниться и подал в отставку» (Смирнов 1889: 451; Ветринский 1923: 112).
Монтаньяры (фр. montagnards) – радикально настроенные депутаты французского Конвента, сторонники Робеспьера.
4–146
Из его рецензии на «Комнатную Магию» Амарантова явствует, что он у себя дома проверил эту увеселительную физику и один из лучших фокусов, а именно «переноску воды в решете», дополнил собственной поправкой… — Имеется в виду рецензия в «Современнике» (1854) на книгу «Комнатная магия, или Увеселительные фокусы и опыты, основанные на физике и химии. Сочинение Г. Ф. Амарантова» (Современник. 1854. Т. XLVII. № 10. Отд. IV. С. 76; Чернышевский 1939–1953: II, 419–420). Набокова могло позабавить дополнение Чернышевского, который установил, что «погружать решето надобно боком, а вынимать не наклоняя на бок».
4–147
Он любил читать календари, отмечая для общего сведения подписчиков «Современника» (1855): гинея – 6 руб. 47 с пол. коп.; североамериканский доллар – 1 руб. 31 коп. серебром; или сообщал, что «между Одессой и Очаковым построены на счет пожертвований телеграфические башни». – Все приведенные здесь сведения содержались в выписках из «Новороссийского календаря на 1856 год, издаваемого от Ришельевского лицея» (Одесса, 1856), напечатанных в библиографическом разделе «Современника» (1856. Т. LVI. № 3. Отд. IV. С. 33–34; Чернышевский 1939–1953: III, 483).
4–148
… мечтал составить «критический словарь идей и фактов» (что напоминает флоберовскую карикатуру, тот «dictionnaire des idées reçues», иронический эпиграф к которому – «большинство всегда право». – Чернышевский выставил бы всерьез). – В письме к жене из Петропавловской крепости от 5 октября 1862 года Чернышевский сообщал ей о задуманных больших трудах, среди которых – многотомный «Критический словарь идей и фактов», где «будут перебраны и разобраны все мысли обо всех важных вещах, и при каждом случае будет указываться истинная точка зрения» (ЛН: II, 412). Этот проект напомнил Набокову незавершенный «Лексикон прописных истин», часть собранной Г. Флобером «коллекции глупостей», которая, по его замыслу, должна была составить второй том «Бувара и Пекюше» (см.: [4–112]). Обычно «Лексикон» печатается с двумя эпиграфами: «Vox populi – vox dei. Sagesse des nations [Глас народа – глас божий. Народная мудрость(фр.)]» и «Il y a à parier que toute idée publique, toute convention reçue, est une sottise, car elle a convenu au plus grand nombre. Chamfort, Maximes [Можно побиться об заклад, что всякая широко распространенная идея, всякая общепринятая условность есть глупость, ибо она принята наибольшим числом людей. Шамфор, Максимы (фр.)]». Набоков спутал эти эпиграфы с объяснением замысла «Лексикона прописных истин» в письме Флобера к Луизе Коле от 17 декабря 1852 года: «… я возвращаюсь к старой своей идее, к „Лексикону прописных истин“ (ты знаешь, что это такое?). Особенно увлекает меня предисловие; а задумано оно так (предполагается целая книга), что никакой закон не сможет ко мне придраться, несмотря на то, что я решительно на все нападаю. Это произведение должно быть историческим прославлением всего общепринятого; я покажу, что большинство всегда право, а меньшинство ошибается. Великих людей я выставлю на посмешище глупцам, мучеников предам палачам, и все это сделаю стилистически преувеличенно, осложненно. Так, в отношении литературы я установлю, – это нетрудно, – что посредственные произведения, как самые доступные, являются наиболее законными, а потому все оригинальное должно быть с позором изгнано, ибо оно опасно, нелепо и пр. Такая апология человеческой низости во всех ее проявлениях, от начала до конца ироническая и вопящая, пересыпанная цитатами, доказательствами (от противного) и страшными примерами (это сделать легко), имеет целью покончить со всякими эксцентричностями» (Флобер 1956: V, 83).
4–149
… познакомившись за год до смерти со словарем Брокгауза <… > он возжаждал Брокгауза перевести (а то «напихают туда всякой дряни, вроде мелких немецких художников»), почитал такой труд венцом своей жизни; оказалось, что и это уже предпринято. – Неточность. Десятое издание немецкого энциклопедического словаря Брокгауза было у Чернышевского в Сибири (ЛН: II, 548), а осенью 1884 года в Астрахани он заказал и получил новое издание (ЛН: III, 78). В 1888 году, то есть за год до смерти, ему пришла в голову мысль заняться переделкой энциклопедии для русской публики. «У меня есть план огромного издания, которое даст большой доход, – писал он жене; – я хочу заняться переделкою Conversation-Lexicon’a Брокгауза для русской публики, это те 15 больших томов, которые стоят у меня на этажерке. <… > В моей переделке словарь Брокгауза стал бы таков, что следующие (непрерывно выходящие одно за другим) издания немецкого подлинника стали бы переделываемы по моему русскому изданию (ЛН: III, 263). Как сообщил К. М. Федоров, секретарь Чернышевского в Астрахани, издать перевод Брокгауза было его «самой заветной мечтой», и он «был весьма опечален, когда узнал из газет, что Брокгауз сам предпринимает это издание на русском языке». По словам Федорова, Н. Г. говорил одному из своих астраханских знакомых: «Все это хорошо <… > пускай издают, одно только скверно: напихают они туда, с позволения сказать, всякой дряни, в роде, напр., мелких немецких художников, скульпторов и т. д. Ну, а для чего это? Разве это нужно?» (Федоров 1904: 66–67).
4–150
Еще в начале журнального поприща он писал о Лессинге, который родился ровно за сто лет до него и сходство с которым он сам сознавал: «Для таких натур существует служение более милое, нежели служение любимой науке, – это служение развитию своего народа». – Цитируется работа Чернышевского «Лессинг, его время, его жизнь и деятельность» (1856–1857), в которой автор стремится отождествить себя с немецким просветителем, придавая ему черты своего идеального биографического двойника (Чернышевский 1939–1953: IV, 190; Стеклов 1928: I, 162). Лессинг родился не за сто, а за девяносто девять лет до Чернышевского: 22 января 1729 года.
4–151
Помня, что у Лессинга жена умерла от родов, он боялся за Ольгу Сократовну, о первой беременности которой писал отцу по-латыни, точно так же, как Лессинг, сто лет перед тем, писал по-латыни и своему батюшке. – Н. Г. сообщил отцу о беременности жены в письме от 21 декабря 1853 года. Соответствующий абзац, действительно, написан по-латыни