), пришедший независимо от Дарвина к идее эволюции и естественного отбора, назван нелепым (ЧвС: III, 152).
4–190
Разбирая в 55-м году какой-то журнал, он хвалит в нем статьи «Термометрическое состояние земли» и «Русские каменноугольные бассейны», решительно бракуя, как слишком специальную, ту единственную, которую хотелось бы прочесть: «Географическое распространение верблюда». – Имеется в виду рецензия на третий том «Магазина землеведения и путешествий», издававшегося Н. Г. Фроловым (Современник. 1855. Т. XLIX. № 1. Отд. IV. С. 21–33; Чернышевский 1939–1953: II, 614–624).
4–191
Чрезвычайно знаменательна в отношении ко всему этому попытка Чернышевского доказать («Современник», 56-й г.), что трехдольный размер стиха языку нашему свойственнее, чем двухдольный. Первый (кроме того случая, когда из него составляется благородный, «священный», а потому ненавистный гекзаметр) казался Чернышевскому естественнее, «здоровее» двухдольного, как плохому наезднику галоп кажется «проще» рыси. – Осенью 1854 года Чернышевский написал стиховедческие статьи: «Какие стопы – 2-сложные или 3-сложные – свойственнее русской версификации» и «О гекзаметре», которые были отклонены редакцией «Отечественных записок» и не сохранились (Чернышевская 1953: 101). Основные их положения, которые Набоков более или менее точно передает и подвергает критике, он изложил в двух работах, напечатанных в «Современнике» в 1855 году < sic!>, – во второй статье об анненковском издании Пушкина и в рецензии на сборник «Пропилеи» П. М. Леонтьева (Современник. 1855. Т. L. № 3. Отд. III. С. 1–34; № 4. Отд. III. С. 53–74; Чернышевский 1939–1953: II, 449–476, 544–579). Согласно главному выводу Чернышевского-стиховеда, «трехсложные стопы и гораздо благозвучнее и допускают большее разнообразие размеров, и наконец, гораздо естественнее в русском языке, нежели ямбы и хорей» (Там же: 472). При этом русскому гекзаметру Чернышевский отказывает в праве на существование, поскольку он представляет собой неестественную смесь дактилей и хореев, «не имеет тех достоинств, какими отличается греческий и совершенно нейдет к системе нашего стихосложения, нарушая коренные требования нашей поэтической речи» (Там же: 553; ср.: [4–18]).
Набоков называет гекзаметр «священным», вспоминая в пику Чернышевскому стих «Гекзаметра священные напевы» из стихотворения Пушкина «Сонет» (1830).
4–192
Сбитый с толку ритмической эмансипацией широко рокочущего некрасовского стиха и кольцовским элементарным анапестом («мужичок»), Чернышевский учуял в трехдольнике что-то демократическое, милое сердцу, «свободное», но и дидактическое, в отличие от аристократизма и антологичности ямба: он полагал, что убеждать следует именно анапестом. – Пристрастие Чернышевского к трехсложным размерам отчасти объясняется тем, что они занимают важное место в метрическом репертуаре двух его любимых поэтов – Кольцова и Некрасова. Так, упомянутое Набоковым хрестоматийное стихотворение А. В. Кольцова «Что ты спишь, мужичок…» (1839), написано двустопным анапестом с мужскими окончаниями. Отстаивая приоритет трехсложных размеров, Чернышевский, не называя Некрасова по имени, апеллировал к его практике: «Не можем не заметить, что у одного из современных русских поэтов – конечно, вовсе не преднамеренно – трехсложные стопы, очевидно, пользуются предпочтительною любовью перед ямбом и хореем» (Там же: 472). Хотя представления Чернышевского (и многих других авторов второй половины XIX – начала ХХ века) о Некрасове как «поэте трехсложников» с точки зрения статистики не вполне верны, ибо их доля составляет у него лишь «чуть больше четверти всех строк» (Гаспаров 1983: 172–173), анапестом и дактилем написаны многие из самых известных и сильных его произведений, благодаря чему трехсложные размеры были окончательно канонизированы русской поэзией.
4–193
… в некрасовском трехдольнике особенно часто слова, попадая на холостую часть стопы, теряют индивидуальность, зато усиливается их сборный ритм: частное приносится в жертву целому. В небольшом стихотворении, например («Надрывается сердце от муки…»), вот сколько слов неударяемых: «плохо», «внемля», «чувству», «в стаде», «птицы», «грохот», – причем слова всё знатные, а не чернь предлогов или союзов, безмолвствующая иногда и в двухдольнике. – Речь идет о так называемых сверхсхемных ударениях на метрически безударных слогах, которые у Некрасова часто начинают анапестический стих. Ср. в упомянутом стихотворении «Надрывается сердце от муки» (1863):
Надрывается сердце от муки,
Плохо верится в силу добра,
Внемля в мире царящие звуки
Барабанов, цепей, топора.
Но люблю я, весна золотая,
Твой сплошной, чудно-смешанный шум;
Ты ликуешь, на миг не смолкая,
Как дитя, без заботы и дум.
В обаянии счастья и славы
Чувству жизни ты вся предана, —
Что-то шепчут зелёные травы,
Говорливо струится волна;
В стаде весело ржет жеребенок,
Бык с землей вырывает траву,
А в лесу белокурый ребенок —
Чу! кричит: «Парасковья, ау!»
По холмам, по лесам, над долиной
Птицы севера вьются, кричат,
Разом слышны – напев соловьиный
И нестройные писки галчат,
Грохот тройки, скрипенье подводы,
Крик лягушек, жужжание ос,
Треск кобылок, – в просторе свободы
Всё в гармонию жизни слилось…
Я наслушался шума инова…
Оглушенный, подавленный им,
Мать-природа! иду к тебе снова
Со всегдашним желаньем моим —
Заглуши эту музыку злобы!
Чтоб душа ощутила покой
И прозревшее око могло бы
Насладиться твоей красотой.
Как можно убедиться, Набоков указал не все случаи сверхсхемных ударений в данном тексте. В английском переводе «Дара» он заменил пример на переведенный им анапестический стих «Волга, Волга, весной многоводной» из «Размышлений у парадного подъезда»: «… as for instance in the anapaestic line „Volga, Vólga, in spríng overflówing“ where the first „Volga“ occupies the two depressions of the first foot: Volga, Vól» (Nabokov 1991b: 241).
Как полагает Набоков, знаменательные односложные и двухсложные слова, попадая на анапестическую анакрузу, теряют ударение (атонируются). Это утверждение противоречит тому, как сверхсхемное ударение в первой стопе анапеста – характерный для Некрасова (и, добавим, Фета) прием – описывалось стиховедением 1920-х годов. Назвав его «внеметрическим отягчением» первого неударного слога, В. М. Жирмунский в работе «Введение в метрику. Теория стиха» (1925) отметил, что такое отягчение «бывает различной силы в зависимости от степени самостоятельности, от смыслового веса соответствующего начального слова» (цит. по: Жирмунский 1975: 48). Приведенные Набоковым «знатные» слова являются самостоятельными и обладают большим смысловым весом; следовательно, они не атонируются, а образуют максимально сильные «отягчения», оставаясь полноударными.
4–194
… любопытно, что в собственных стихах, производившихся им в сибирские ночи, в том страшном трехдольнике, который в самой своей аляповатости отзывает безумием, Чернышевский, словно пародируя и до абсурда доводя некрасовский прием, побил рекорд неударяемости: «в стране гор, в стране роз, равнин полночи дочь» (стихи к жене, 75-й год). – В письме к Ольге Сократовне от 18 марта 1875 года Чернышевский процитировал четверостишие из поздравительной поэмы, которую он писал ко дню ее рождения и от которой, по его словам, «не отказались бы ни Лермонтов, ни Пушкин»: «Волоса и глаза твои черны как ночь; / И сияние солнца во взгляде твоем, / О царица сердец в царстве солнца святом, / В стране гор, стране роз, равнин полночи дочь» (ЧвС: I, 149). Обратив внимание на это четверостишие, В. В. Гиппиус заметил в работе «Чернышевский-стиховед» (1926), что последняя строка «должна была бы убедить Чернышевского, что и трехдольный метр не всегда означает сочетание одного ударного слога с двумя безударными: здесь на 12 слогов приходится вместо нормальных четырех – целых семь ударений» (цит. по: Гиппиус 1966: 294).
4–195
… он не <… > разумел и ямба, самого гибкого из всех размеров как раз в силу превращения ударений в удаления, в те ритмические удаления от метра, которые Чернышевскому казались беззаконными по семинарской памяти; не понимал, наконец, ритма русской прозы; естественно поэтому, что самый метод, им примененный, тут же отомстил ему: в приведенных им отрывках прозы он разделил количество слогов на количество ударений и получил тройку, а не двойку, которую, дескать, получил бы, будь двухдольник приличнее русскому языку; но он не учел главного: пэонов! ибо как раз в приведенных отрывках целые куски фраз звучат наподобие белого стиха, белой кости среди размеров, т. е. именно ямба! – Касаясь проблемы пропущенных ударений (пиррихиев) в двухсложных метрах, Чернышевский заметил: «Если в ямбических и хореических стихах принято разрешение некоторые стопы оставлять без ударений, то это признавалось „вольностью“, которой по мере возможности старались избегать; следовательно, затруднительность размера не отстранялась этим. Кроме того, допускаясь без всяких определенных правил, эта вольность разрушает стройность стиха: в наших так называемых четырехстопных ямбах, собственно читаемых с двумя ударениями как двухстопные стихи (двухстопные пеонические), беспрестанно встречается необходимость считать и три ударения, а иногда и все четыре; этот беспорядок не оскорбляет нас только потому, что слишком привычен нам»