Павел опустил тяжелый подбородок на сжатые кулаки, на его мослатых здоровенных плечах топорщились густые рыжеватые волосы, а на лбу темнели пигментные яростные пятна.
— Уйди, — полушепотом произнесла Татьяна. — Дай мне одеться.
— Это… твой хахаль, после долгой паузы проговорил Павел.
— Он мой муж… Я тебе говорила о нем.
— Ты говорила «вроде муж». Когда он возник?
— Утром. Я не ждала. Он вернулся утром из Москвы.
— Такой мозгляк…
Голос Павла, хриплый, рваный со вчерашнего возлияния, крепчал, зрачки рыжих глаз сужались, точно у кошки.
Татьяне знакома была эта картина.
— Моча в голову ударяет? — проговорила она. — Не выделывайся, Павел. Уходи. Я же не касаюсь твоей жизни, — Татьяна откинула одеяло и поднялась.
Тело просвечивало сквозь тонкую вязь ночной рубашки, завернутый подол оголял красивые круглые колени.
Павел зверел.
— Хочу знать, кому ты доверяешь мою дочку?
— Твою дочку? — Татьяна шагнула к столу и приблизила лицо к Павлу, вдохнув терпкий запах грубой кожи. — Чем она твоя? Сунул и вынул?! А потом сбежал?
— Я алименты платил, — буркнул Павел.
— Из тебя их вытаскивали щипцами, пока я и вовсе не отказалась получать эти крохи… Уходи, говорю, не доводи до крика.
— Это моя дочь, слышишь, подстилка кавказская. Чтобы мою дочь отдавать в руки черножопым?!
Татьяна отпрянула от стола и зашлась в сдавленном смехе, прижав ладони к губам.
Павел грохнул о стол кулаком.
— Вот, блин, хозяин нашелся! — в голос крикнула Татьяна. — А ну, выметайся отсюда, пока милицию не вызвала.
Тонкий, капризный со сна голос Маши проколол начатый скандал.
— Ма-а-а… Что опять…
Чингиз не шевелился. Он явно не спал, изгибы одеяла, казалось, отвердели.
Маша приподнялась и увидела рядом раскрытую коробку. И куклу. Удивление и восторг накатились на ее пухлое от сна личико. Откинув со лба волосы, Маша погрузила руки в коробку и, онемев от счастья, приподняла куклу.
— Моя? — пролепетала Маша. — Это Чингиз принес? — Она привыкла к подаркам Чингиза, но чтобы такую куклу…
Воспаленное обидой сознание Павла сорвалось. Он резко поднялся, опрокинул спрямленными ногами табурет и шагнул к кушетке. Перехватил куклу из рук Маши.
— Я куплю тебе такую. Даже лучше. Сейчас побегу и куплю. А эту верни дяде. — Павел швырнул куклу на диван.
Маша молчала. Чутье опасности пересилило в ней обиду. Лишь глазенки наполнились слезами.
Чингиз не шевельнулся. Казалось, его просто нет в комнате, казалось, одеяло покрывало муляж.
Татьяна сорвалась с места, схватила куклу и закричала остервенело:
— Убирайся! Все! Хватит! Или я тебя сейчас заколю этой вилкой! — Она схватила со стола вилку с широкой бронзовой ручкой.
Павел вцепился в край одеяла и сдернул его на пол.
Чингиз лежал, подтянув ноги к животу, сжав коленями ладони. Как ребенок. Открытыми глазами он рассматривал обои.
Павла явно обескуражила его безмятежная поза. И молчание… Но лишь на мгновение.
— Возьми Машу и выйди из комнаты! — заорал Павел. — Я подниму этого черножопого с постели! — В холщовых штанах, с какой-то замысловатой татуировкой на груди, он стоял, точно обугленный от ярости.
— Ну, блин, я тебе покажу, гад! — Татьяна сорвала телефонную трубку.
Павел ударил ее по руке, трубка упала на пол.
— Вот тебе телефон! — Павел вырвал из розетки шнур. — Вот тебе милиция!
Чингиз повернулся на спину.
— Что тут происходит? — проговорил он с усмешкой. — Таня, кто этот голый хулиган?!
Павел перешагнул через опрокинутый табурет. Еще мгновение — и он навалится на Чингиза. Татьяна схватила его за руку и потянула на себя.
— Беги, Чингиз! — крикнула она. — Беги в коридор!
— Почему я? — не меняя позы и тона, произнес Чингиз. — Ты хочешь остаться с этим дикарем? Ты больше не любишь меня?
— Умоляю тебя, Чингиз. Беги отсюда.
Татьяна была сильна, и справиться с ее цепкими руками Павлу не удавалось.
— Ну вот что! — Чингиз приподнялся на локтях. — Возьми ребенка и выйди отсюда. Мужчины будут разговаривать.
— Ты… ты на него посмотри! — опешил Павел. — Да я тебя сейчас с говном смешаю, падла!
— Кому я сказал?! — сорвался Чингиз. — Возьми Машу и выйди отсюда.
Татьяна знала Чингиза и поняла, что ей надо поступать именно так.
— Надеюсь, дядя подождет, пока ты это сделаешь, — добавил Чингиз прежним, спокойным тоном.
— Да, подожду, — прохрипел Павел.
Татьяна взяла на руки плачущую Машу и поспешила в коридор.
Оказавшись за дверью, она поставила Машу на ноги. Соседей — никого, все на дачах. Только Федоров дома, да толку от алкаша мало…
Приказав Маше идти на кухню и там сидеть, Татьяна опрометью бросилась к своей комнате.
Тишина, что исходила от дверей комнаты, ее обескуражила. Войти или переждать? Почему так тихо?
И когда раздался выстрел, Татьяна присела от страха. На мгновение ей показалось, что это не в комнате, это с улицы. Или со двора…
Она рванула дверь.
Горклый запах пороха ударил в ноздри.
Первым она увидела Павла. Тот стоял, прижавшись к боковине шкафа. Чингиз по-прежнему лежал на тахте в свободной, ленивой позе. В руках он вертел пистолет. Поодаль, на полу, валялся раскрытый чемоданчик-дипломат». По столу растеклось бледное пятно от расколотой вдребезги бутылки… На полу, под висящим на стене ковром, груда обрушенной штукатурки — пуля пробила ковер и ушла в стену.
— Этот болван думал, что я шучу, — произнес Чингиз. — Не поверил, что в армии я был ворошиловским стрелком… Извини, Танюша, небольшая пристрелка… Паша, друг, отойди от шкафа. Садись, давай поговорим по душам.
— Вот собака, вот собака, — приговаривал Павел деревянными губами.
— Я обижусь, Паша, ты все время меня оскорбляешь, — произнес Чингиз. — Вместо того чтобы расцеловать меня — я по-отечески отношусь к покинутой тобой девочке. Люблю оставленную тобой женщину. Ты нахал, Паша.
Татьяна захохотала. Истерично, громко, откидывая голову. Ухватилась за угол серванта и продолжала хохотать, глядя на Павла, на Чингиза, на груду штукатурки под ковром…
— Ой, не могу… Вот это фокус, — пробивалось сквозь смех. — Ты же мог его убить, к чертям.
Ее смех тронул улыбкой хмурое лицо Чингиза. Павел отлип от шкафа и присел на табурет, бормоча какие-то слова.
— Ты что же, Чингиз, с пистолетом ходишь? Я и не знала, — успокоилась наконец Татьяна. Она зашла в другую комнату, взяла рубашку Павла и, вернувшись, бросила ему на колени, швырнула под ноги туфли с носками. Павел натянул рубашку, просунул ноги в штиблеты. Вид у него был обиженный и высокомерный.
— Накорми человека, куда он пойдет голодным в выходной день, — сказал Чингиз. — А я еще поваляюсь, не выспался.
Татьяна взяла чайник и вышла в коридор. На кухне она застала Федорова, что топтался подле Маши. Вид у Федорова был перепуганный, тапки то и дело соскальзывали, и он, ворча, их нашаривал.
— Мама, Федоров говорит, что у нас стреляли, — проговорила Маша.
— Что?! — Татьяна вскинула брови.
— Я слышал. Это был выстрел. Я точно знаю. И я не пьян, — шамкал Федоров. — И в квартире никого, кроме нас с вами.
— Ах, вот что?! Да, я слышала, — прикинулась Татьяна. — Так это был выстрел?
— Самый настоящий.
— А я подумала — что там такое. С улицы. Или со двора… Ну и время. И вправду перестройка-перестрелка, — Татьяна оглядела полки шкафа, взяла банку соленых огурцов, сайру. Сгущенное молоко доверила нести Маше. Захлопнула створки шкафа. Следом за матерью поплелась Маша, лукаво взглянув на обескураженного Федорова.
Павел сидел за столом, хмуро пялясь в окно. Чингиз лежал на тахте, упрятав обе руки под одеяло.
— Подумай, Паша, — продолжал разговор Чингиз после паузы. — Две тысячи сверх за десять мотоциклов, чистых, без коляски, это очень неплохое предложение.
— Интересно, откуда ты знаешь, что я работал в Спортгорге? — прервал Павел.
— А что, тайна? — вмешалась Татьяна. — Я рассказала. Я еще много чего порассказала о нашей с тобой, Павлуша, счастливой жизни.
— Жили, как все живут, — обиженно отозвался Павел. Татьяна усадила Машу в кресло, подала ей куклу и принялась сгребать в кучу бутылочные осколки.
— Дело верное. — Чингиз погладывал, как Маша возится с куклой. — И деньги нестыдные. Почти четверть стоимости мотоцикла. Двести рублей на каждом мотоцикле заработаете.
— Надо поговорить с ребятами, — вздохнул Павел. — Не просто. Там общественная комиссия, за каждым мотором смотрят.
— Поговори. Отстегни себе с каждого мотоцикла рублей полета, остальные кинь ребятам. Надо-то всего штук десять.
— Не просто, — мямлил Павел.
— Есть и другой вариант. Магазин за эти десять машин получит, скажем, стройматериалы для своих нужд. Они что-нибудь строят?
— Который год склад не могут достроить на Бадаевке, — оживился Павел. — Товар под небом хранят, прямо в Апраксином, на охрану денег тратят, уже два склада можно было запустить.
— Так вот, — кивнул Чингиз. — Гарантирую необходимый стройматериал… Тогда без тех денег, забудем о двух тысячах, я ими лучше стройматериал смажу, чтобы до вас довезли.
— Не-е-е, — махнул рукой Павел. — Лучше деньгами. Пусть о складах торг думает.
— Как хочешь, мне все равно. Только ответ мне нужен срочно. Завтра, до обеда. Я позвоню, оставь телефон.
— Ладно, поговорю с ребятами, — Павел озабоченно похлопал по карманам рубашки, достал огрызок карандаша и накорябал на салфетке номер телефона. Его глаза зыркали по столу, приглядывая, с чего начать. Хотелось чаю. Но попросить Татьяну он не решался, удивляясь самому себе и злясь на себя. — Может, чайку? — пересилил себя Павел.
Татьяна усмехнулась и, не выдержав, произнесла:
— Экий ты стал робкий, Павел, — и налила чай. — Придется и мне раздобыть пистолет.
— Хватит! — оборвал Чингиз. — Забыли!
Татьяна подняла на Чингиза удивленные глаза. Павел, обжигаясь, отхлебывал чай. Ему хотелось поскорее убраться…