В два часа ночи приступили к перекличке первых трех тетрадей. Апраксин двор зашевелился. Люди спешно затаптывали костерки и стягивались к лобному месту — строению № 16.
Костры у строения № 32 продолжали гореть. Сидящие вокруг внесены в более далекие списки. Их спины выражали ожидание и зависть… Чингиз поднялся, прихватил ящик, что служил ему табуретом, и пересел поближе к костру.
Русоволосые светлоглазые молчуны сидели у костра, точно первобытные люди, герои любимой книжки детства «Борьба за огонь», Чингиз даже помнил фамилию писателя — Рони-старший…
Костер завораживал. Он словно играл лицами сидящих вокруг — вытягивал носы, кривил губы, смещал глаза, шевелил волосы. Чингиз воскрешал в памяти сегодняшний день. С утра он ремонтировал телефонное гнездо, что вырвал тот болван, Татьянин бывший муж… Впрочем, Павел оказался довольно расторопным мужиком. Он даже разорался на Чингиза за то, что тот так долго ему не звонил. На что Чингиз резонно заметил, что не надо было рвать телефонные провода. Словом, обменявшись любезностями, Чингиз узнал, что Павел нашел людей и те пожелали встретиться с Чингизом. Разговор проходил прямо в магазине в обеденный перерыв, и человек по имени Леха согласился переадресовать десять мотоциклов «ИЖ-юпитер» в направлении, которое Чингиз ему подскажет. Надо успеть из ближайшей партии, сказал Чингиз, «иначе ему нет интереса». Сделаем, кивнул Леха, если к открытию магазина получим все реквизиты покупателя, а также телеграфом оплату на счет магазина и соответствующее вознаграждение. На том и порешили… До открытия магазина оставалось восемь часов. Можно будет, конечно, потянуть до обеденного перерыва, еще часа четыре, но все равно времени очень мало…
— А что, мужики, кто из вас может организовать кубов пятьсот хвойной древесины? — проговорил Чингиз. — Можно и больше.
Люди у костра молчали, точно Чингиз говорил в пустоту.
— Хватил, — наконец отозвался один, что сидел ближе. — Это сколько делянок надо перелопатить? Дело-то государственное.
— Это глядя, какая делянка, — рассудительно подхватил другой молчун. — У нас и так толкутся всякие, лес требуют. Денег сулят. А что нам деньги, бумажки эти.
— Это где у вас? — спросил Чингиз.
— В Тюменском крае. Сам работаю в леспромхозе.
— Кем?
— Сам знаю кем, — неохотно отозвался молчун. — Птиц гоняю.
— А если я предложу твоему начальству десять мотоциклов по себестоимости? С доставкой на дом. Да еще аппаратов «Вятка-автомат» для стирки белья штук пять. Найдется пятьсот кубов хвои для Караганды?
Люди молчали.
Из глубины Апраксина двора периодически доносились вскрики: «Пятнадцать — сорок шесть?!» И в ответ: «Никитин Алексей!» — «Пятнадцать — сорок семь!» Пауза… «Есть пятнадцать — сорок семь?» — «Вычеркивай! Нету!» — «Как нету? Вот я. Ору, не слышите». — «Фамилия?» — «Абульфас Гамидов! А то сразу, вычеркивай! Что, другой веры, да? Вычеркивай?!» — «Пятнадцать — сорок восемь?!»…
Казалось, цифры, как пропитанные мазутом поленья, издали швырялись в костер, у которого сидел Чингиз… Напряжение росло с каждой новой цифрой, страсти распалялись…
И тут сидящий на корточках мужчина в шляпе с ломаными полями переместился к Чингизу, словно танцуя вприсядку. И кивнул, приглашая отойти в сторону. Мужчина поднялся с корточек и направился вслед за Чингизом расхристанной походочкой.
— Вот что, паря, — проговорил он с чуть приблатненным форсом. — Я имею вес, понял? В той же Тюмени у меня есть дружки в начальниках при печатях, — он вытащил толстую записную книжку. — Глянь… Ну, глянь, не ослепнешь, помечай.
Чингиз взял книжку, раскрыл. Страницы были усыпаны фамилиями и именами, номерами телефонов, адресами. И должностями…
— Все мои кореша. Директора и замы по снабжению, начальники автоколонн, лесные братья… Моя фамилия Целлулоидов, небось впервой слышишь такую фамилию. Это особая история, понял? — Он достал паспорт и протянул Чингизу. — Во! Это я. Без шляпы, — он снял шляпу. — Я. Похож?
— Ну, ты, — согласился Чингиз. — Дальше что?
— Говори, что надо. — Целлулоидов спрятал паспорт. — Лес будет. Любой. Говори.
И Чингиз интуитивно понял, что этот уголовный тип сделает все, что надо. Из-под земли достанет…
— Я, понял, в твоем Ленинграде, как хер в носу, никому не нужен, никого не знаю. Были друзья по старым адресам, пропали. Может, опять в моих краях гуляют под присмотром? Всю мою биографию тебе не расскажу. Но поверь — дело сделаю. Пятьсот кубов будут в твоей Караганде — как я перед тобой, понял… Мне лично мотоцикл не нужен, так, для дружка стараюсь. Ему скоро полсотни стукнет, хочу подарок нестыдный поднести.
— Дело серьезное, Целлулоидов, — проговорил Чингиз. — Верняк нужен.
— Во бляха-муха, ни один чин не сделает то, что сделаю я… Ну, как знаешь, — обиделся Целлулоидов. — Посмотрим, что тебе эти мукари сделают.
— Какие мукари?
— Какие-какие… Колхозники! Мукари и есть.
— Ладно, рискну, — засмеялся Чингиз. — Я, как ты понимаешь, «по фене не ботаю», все книжки читаю.
— Я и так вижу, — снисходительно кивнул Целлулоидов.
Они покинули Апраксин двор.
Ночь плавала в светлых разводьях облаков. Улицы были пустынны и прямы. Трамвайные рельсы серебряными нитями подбивали Гостиный двор, утекая к Невскому, что оживал на мгновение редкими автомобилями, которые пересекали Садовую улицу, оставляя далекий шорох шин.
— Красивый у вас город, — проговорил Целлулоидов. — Даже дышать боязно. Я первый раз в Питере.
— Ну, а с… «хрустом» как? «Хрусты» есть у тебя? — фартово поинтересовался Чингиз.
— Полна пазуха, — Целлулоидов сунул руку во внутренний карман пиджака и достал плотную пачку денег. — На мотоцикл хватит.
Он шел вольно, как человек, презирающий всякие уличные неприятности. И вместе с тем в его расхристанной походке сквозила робость.
— Значит, так, — наставлял Чингиз. — Мы сходим с тобой на Главтелеграф. Закажем разговор, с кем ты находишь нужным, из записной книжки. Кто тоже имеет вес.
Целлулоидов степенно кивнул.
— Ты ему объяснишь… Необходимо послать гарантийное письмо в Караганду, я дам адрес. Что готовы отгрузить пятьсот кубов хвойной крепежной древесины… Впрочем, дашь мне трубку, я сам скажу… И насчет обещанных мотоциклов.
— И стиральных машин, — проговорил Целлулоидов, — как договорились.
— Само собой, — согласился Чингиз. — Главное, чтобы перечислили деньги за мотоциклы на расчетный счет Апраксинова магазина. Телеграфом… Словом, я им все скажу. Только чтобы толковый был мужик, с полуслова все понимал. И чтобы имел вес.
— Ну дак! — Целлулоидов достал записную книжку. — Не без того.
Переговоры с Тюменью оказались довольно обнадеживающими. Солидный голос заверил Чингиза, что дело сделает. Все будет, как надо. Немедленно распорядится, несмотря на то что еще темно на дворе. «На ушах стоять будут, как узнают про «Вятку-автомат», а о мотоциклах так вообще… На одном участке месяц стоят несколько вагонов хвойной древесины. И никто не знает, что с ними делать. Отправим с первым же попутным товарняком. Только получим согласие Караганды…»
— Я тебе говорил, что у меня вес, — Целлулоидов был счастлив.
Вскоре они расстались. Целлулоидов укатил в такси на Охту, где снимал угол у какой-то старухи, взяв предварительно телефон общаги, где проживал Чингиз.
Оставшись один, Чингиз медленно побрел к себе, В сквере у Казанского собора было непривычно пусто. Обычно тут ночами гужевались молодые люди, чей гогот слышен был в общежитии…
Чингиз присел на мокрую от росы скамейку, возвращаясь мыслями в контору Балашова. Он давно уже решил оставить своего хозяина. Надо начинать свое дело. Найти солидную организацию для «крыши» и начинать понемногу. Одному, конечно, не просто. И в который раз он подумал о Рафинаде, о Феликсе Чернове… Давно они не виделись. Завтра же надо позвонить и встретиться. Впрочем, уже сегодня. На думских часах стрелки слились в ровную линию — было шесть утра.
Глава третьяФЕЛИКС
Феликс Евгеньевич Чернов — далекий отпрыск славного рода князей Шаховских — с утра остался дома, ждал водопроводчика.
Ночью его разбудила жена Лиза, торкнула в бок и выдохнула мертвым голосом:
— На кухне… Слышишь… кто-то…
Феликс мгновенно овладел плывущим со сна сознанием. В глубине квартиры чувствовалось необычное, чужое.
— Бабка на даче, — шепотом произнес он, определенно зная, что Мария Александровна на даче с Игорьком, а кроме них в квартире никого быть не могло. Еще вспомнил, что газовый пистолет в комнате, а все наказывал себе хранить его под рукой, в спальне, да Лиза протестовала — выстрелит случайно, все, к черту, поотравимся, в комнате вообще газовым оружием пользуются только идиоты. Да и кто к нам полезет — двери стальные, снарядом не прошибешь.
— Я стану у окна, если что, разобью стекло, заору, — прошептала Лиза. — А ты захлопни дверь спальни. И звони в милицию.
— Звуки какие-то… Может, мыши? — ответил Феликс. — Елки-палки, да это же капает. С потолка, наверное. — Он вскочил с постели и метнулся на кухню.
Включил свет. С Набухшего потолка, подгоняя друг друга, скатывались мутные капли. Ударяясь о клеенку стола, они шлепались на пол.
— Мерзавцы! Подонки! Только сделали ремонт, — прокричала за спиной Лиза. — Беги к этим, Синицыным.
— На даче, наверно… Подставляй тазы. Вызови аварийку! — Босиком, в одних трусах, Феликс выскочил из квартиры, метая гневные матюганы по ночной лестнице.
Дверь верхних соседей глухо пропускала звонки и удары кулаком. В соседней квартире трубно заполошил пес. Феликс вспомнил, что и Синицыны держали какую-то шавку. Раз голос не подает, значит, все укатили за город.
На площадку выходило еще три двери. Но никто не появлялся, даже из той квартиры, где бесновался пес.
Феликс побежал вниз, к себе.
— Может, Синицыны у соседей оставили ключи? — Лиза резиновой грушей отсасывала воду и впрыскивала в газ. — Столько денег вгрохали в ремонт! Постучи соседям.