— Такой поднял тарарам, мертвый бы проснулся, — Феликс принялся тряпкой отцеживать воду. — Припухли все, боятся…
Аварийная машина приехала неожиданно быстро. Бригада — сонные, злые грубияны — перекрыли в подвале воду и уехали, буркнув напоследок, чтобы вызвали с утра водопроводчика из жэка. Судя по всему, прорвало магистральную трубу.
Феликс молча сопел и выжимал тряпку в таз. Сворачиваясь жгутом, тряпка выскальзывала из рук, отхлестывая воду на стены кухни, что приводило в ярость Лизу.
— У тебя не руки, а неизвестно что! Лучше бы шел отсюда!
Феликс швырнул тряпку на пол и ушел в кабинет, подгоняемый воплями жены. Надо успокоиться. Мало ему своих неприятностей, а тут еще и эта со своей критикой, со своей дурацкой клизмой, вместо того чтобы взять нормальную тряпку. Не понимает, что он весь на нервах, особенно последние дни, с бесконечными проверками на работе. Неделю выяснялись отношения с ревизорами из КРУ, причем явились старые партийные зубры, с вислыми подбородками и аккуратной стрижкой «под бокс», особенно усердствовал их секретарь, Малыгин, во френче с накладными карманами. Видно, из отставников… До этого, дня три, являлся чин из пожарной инспекции. Затянув дряблые телеса в китель, шуровал по всем четырем комнатам, что занимал Центр, лез и в подвалы, где хранились компьютеры. Это с его подачи директор института, старый хрен Криницын, разнюхал, что подвалы превратили в склад, опасный в пожарном отношении. Словно там не компьютеры, а баки с бензином. Спасибо Рафинаду, увел пожарника, напоил до обалдения и сунул добавку в портфель. Но зато акт получили не строгий…
Шла какая-то облава — контроль за контролем. Но когда экономист Центра Лариса обнаружила пропажу счетов к договорам и еще кое-что по отчетности, все поняли, что облава эта не случайная. Все, что за этим стояло, проявилось как по писаному — хотят свернуть им шею, зарвались, зарабатывают много. Но ничего, на сей раз им это не удастся. Посмотрим еще, чем закончится сегодняшний вызов в райком партии, на ковер…
Феликс взглянул на часы. Только четверть седьмого. Если к девяти подъехать в жэк, можно перехватить водопроводчиков, правда, толку мало — квартира Синицыных наглухо заперта. Феликс прислушался — из коридора доносились голоса. Вероятно, пришли еще соседи…
Феликс накинул халат и вышел.
Верно, то был сосед снизу — старик Журавский. Высокий, худой, со скрипучим голосом въедливого школьного учителя. С тех пор как к их дому на Мойке утром и вечером подъезжала «волга» с крепкими ребятами — увозя и привозя Феликса, старик Журавский зауважал своего юного соседа. А после интервью по телевизору с новыми предпринимателями, среди которых Феликс оказался не последним человеком, старик Журавский при встрече заламывал руки и закатывал глаза. Однажды в лифте Феликс пояснил старику, что он далеко не миллионер. Он хочет им стать. Но пока Феликс — просто председатель Научно-технического молодежного центра при НИИ «Теплоконструкция». Эта должность не выше, чем директор школы. Сосед не поверил. Кто же признается в своем достатке, если в городе, говорят, появились какие-то рэкетиры. А крепкие ребята в «волге»? Ах, это просто сотрудники, которые заезжают за своим шефом, чтобы тот не плелся в свой Центр в метро. Что ж, можете считать, что Журавский поверил, но позвольте ему остаться при своем мнении.
— Что же делать? — хныкал Журавский. — Капает. Потолок на кухне, как в парной. — Журавский шевелил голыми синими пальцами, которые торчали из драных, наспех натянутых носков.
— Делайте то, что делаю я! — Лиза бросила на Феликса огненный взгляд — ушел себе, а я тут корячусь. И она с удвоенной яростью склонилась над мокрым полом.
— Кажется, Синицыны оставляют ключи соседям, у которых собака похожа на Черчилля, — воспрянул Журавский. — Не помню номер квартиры, могу показать.
— Все равно магистраль перекрыта, — проговорил Феликс. — Придет водопроводчик, пусть он и стучится к соседям, у которых черчиллевидная собака.
— Идите, дедушка! — не выдержала Лиза. — Собирайте воду, пока к вам не пришли другие соседи.
Журавский переминался с ноги на ногу. Когда еще представится случай попасть в квартиру миллионера, вон какую дверь поставили, как от сейфа. Он попытался все разглядеть. Кухня как кухня, обычная, болгарская…
— А в комнатах не течет? — с надеждой спросил Журавский.
— Слава Богу, нет. — Феликс разгадал уловку старика, улыбнулся. Феликс был добр и сентиментален. — Можно проверить, — он пошел в глубь коридора, приглашая Журавского.
— Там сухо, я смотрела, — крикнула Лиза.
Старик перебирал ногами с упорством лунохода, его мог остановить только апоплексический удар. «Все как у людей, — думал он. — И буфет. И стол. А ковер — вообще задрипанный. Вот телевизор, правда, иностранный. Так у Альки, внука, такой же… Книг, правда, много, ничего не скажу, видно, есть серьезные».
’ Старик был явно разочарован. Феликс ликовал.
— Да, сухо, — вздохнул Журавский. — А в других комнатах?
— Такая же обстановка, — и, не выдержав, Феликс добавил: — Так живут наши миллионеры.
Журавский приподнял острые плечики под фланелевой пижамой. Люди живут за бронированной дверью. Тратить деньги на такую дверь! И, повернувшись, заспешил к себе.
— Какого черта ты его впустил в квартиру?! — воскликнула Лиза. — Я ведь все уже оглядела.
— Дед бы умер в прихожей, пока не посмотрел, как живет миллионер, — ответил Феликс.
— Ладно, — улыбнулась Лиза, у нее был отходчивый характер. — Придется тебе пойти за водопроводчиком. От меня толку будет мало. И в полдевятого начнется селекторное совещание, — Лиза работала в управлении Октябрьской дороги, ведала какой-то коммуникативной связью.
— Как это все некстати, — буркнул Феликс. — Но, может, я управлюсь до двенадцати часов. Мне надо быть в райкоме партии.
Где?! — Лиза в изумлении раскрыла зеленые глаза и откинула со лба влажную прядь. — Они еще трепыхаются? Ты-то при чем? Ты ведь беспартийный.
— Готовят нам холодный душ. Прямо из райкома в кутузку.
— Шутки у тебя.
— Я не шучу. Ты ведь знаешь, как нас трепали контролеры. Теперь время платить по счетам.
— Ну… ты говорил, что Рафинад что-то там раскрутил…
Феликс не ответил и покинул кухню.
Он любил просматривать деловые бумаги, лежа в постели. Предложение из Барнаула уже обсуждалось на совете Центра. Разработка поточной линии для монтажа плат определения температур. НИИ «Теплоконструкция», при котором и числился Молодежный центр, запросил у барнаульцев пять миллионов рублей, предложив при этом годовой срок выполнения заказа. Ребята Феликса, пронюхав о таком заказе, переманили барнаульцев, запросив три миллиона рублей, да и срок сулили — три-четыре месяца. Заказчики переметнулись к Феликсу, оставив НИИ с носом, что, естественно, вызвало гнев руководства НИИ, а у директора — доктора наук и профессора Криницына — на нервной почве появилась какая-то сыпь на руках и шее. О чем и сообщила секретарша директора, влюбленная в Феликса. Еще она сообщила, что «старый хрен» собирается в райкоме поставить на место нахалов из Молодежного центра…
Мысль о предстоящем визите в райком отвлекала внимание Феликса. Он отложил бумаги барнаульцев и прикрыл глаза. Представить только, какую бочку на него покатит «лауреат всех премий Криницын». Жаль, что не будет рядом Рафинада. Он по достоинству бы оценил предстоящее ристалище. А может, позвать Рафинада? Не пойдет. Он с утра собирался по своим «компьютерным делам». Сегодня из Америки два рейса, и Дорману предстояла работа. Он разработал свою систему, скупая компьютеры прямо в аэропорту. Чтобы Рафинад лишился своих комиссионных из-за какой-то суетни в райкоме… Он просто пошлет Феликса подальше и на этом разговор закончит.
Последнее время судьба его стародавнего друга занимала Феликса все больше. И тревожила, как тревожит судьба младшего брата, — Феликс был старше Рафаила Дормана на два года, хоть и учились они на одном курсе: Феликсу перебежала дорогу армия. Дормана освободили от службы из-за какой-то хвори в почках. Хворь была серьезная. Рафинад нет-нет да и полеживал в больнице, но выходил — и по-прежнему без удержу бросался во все радости жизни: пил, ел без особого разбора и безоглядно увлекался женщинами, чему, честно говоря, Феликс исподтишка завидовал. Кому, как не ему — здоровому, сильному, пусть не красавцу, но вполне видному молодому человеку, увлекаться всем, что увлекало щуплого, неприметного Рафинада. Однако в этом Феликс никогда не признается, мешает гордость потомка рода князей Шаховских. Он и женился рано, без особой любви. Признаться, и не заметил, как женился… В очередной стройотрядовский рейд — они строили какой-то цех под Самаркандом, и Феликс был командиром отряда — на строительство прислали группу студентов из Института связи. Так появилась Лиза. Деньги на строительстве шли шальные, вольные. И в душном, рано темнеющем Самарканде студенческий стройотряд прославился не только трудовыми подвигами, но и весельем, закоперщиком которого неизменно был комиссар отряда Рафаил Дорман. С наступлением вечера в лагерь стройотряда подтягивалась и местная молодежь, особенно девицы. Комиссар Дорман был убежден, что любовные увлечения придают комсомольской стройке особый азарт и греховную привлекательность. Комиссар личным примером демонстрировал ненасытность в любви. Засыпал он с одной девицей в палатке у арыка, просыпался с другой, в другой палатке, у другого арыка. Когда он успевал менять палатки в кромешной тьме азиатской ночи, проколотой лишь тощим серпиком луны, оставалось загадкой. Кажется, он и сам этого толком не знал, точно лунатик. Рафинад избегал трубить о своих победах и всячески скрывал их, если бы не сами девицы. Им почему-то не терпелось поделиться друг с другом рассказами о великих достоинствах и неутомимости комиссара Дормана. Что обостряло у подруг любопытство…
Феликс не раз пытался положить конец необузданной страсти своего комиссара, которая вызывала волнение ревнивых местных молодых людей и оборачивалась крикливыми разборками на грани мордобоя. Он даже подумывал отправить Рафаила в Ленинград. Но если Феликс был мозгом строительства, его организатором, то Рафинад являлся энергией строительства, его двигателем. Он, к примеру, умудрился поменять чужих баранов на кирпич, цемент — на сгущенное молоко. При этом основная часть стройматериалов осела в отряде, высвобождая значительные суммы денег, предназначенные для законной закупки. Сгущенное молоко шло по бартеру, через местный винзавод, в детский сад, для детишек сотрудников завода. А вино возвращалось в бараньи отары, оседая частично и в палатках стройотряда…