Феликс присел на свободный стул у входа. Тотчас к нему перебрался Гена Власов. Длинноволосый, с модной стрижкой «под ежика». Гена обычно вызывал своим «капиталистическим видом» раздражение у контролирующей братии. Особенно когда Власов доставал из кармана клетчатых брюк крупный позолоченный брелок, намекая, что рабочий день окончен, пора прятать бумаги в сейф…
— О чем речь? — спросил негромко Феликс.
— Призывают к взаимной любви. Показывают задницу, думают, что мы гомосеки, — ответил Власов, чуть заикаясь.
— А что они тогда такие важные?
— Как же, собрали компромат. Хотят нас опустить прямо в этом кабинете, под портретом Ильича… Кстати, ты опоздал, нас песочили первыми. Вся ревизорская братия. Даже пожарник, сукин сын. Напрасно мы его поили.
— Ты не забыл бумагу из папки?
— Вот еще, — ответил Власов. — Я с ней сплю последнее время.
— Да. Жулье и воры решили стать судьями, — вздохнул Феликс. — А если мы уйдем, а, Гена, встанем и уйдем? Тем более я не нашел водопроводчика.
— А папка с бумагами? — ехидно спросил Власов, поглаживая портфель. — Рафинад обидится.
Их шепот привлек внимание. Виктор Степанович Платов поднял начальственную голову и строго нахмурился.
Положение у Платова было непростое. Он понимал, не дурак, пришло время этих молодых людей — пятый год бурлит страна — возможно, и придется искать работу в их структурах. А с другой стороны… Недавнее выступление Первого, на площади у Спорткомплекса, с призывом к коммунистам «выйти из окопов» в защиту Красного знамени, на котором начертано — Ленин, Октябрь, социализм, — несколько поубавило пыл у сторонников новой демократии, как тогда ему, Платову, показалось. Но через неделю на митинге Народного фронта того же Первого, в сущности, смешали с грязью. Десятки лозунгов: «Борис! Ты не прав!», «Долой коммунистов, загнавших народ в трудовое ярмо!..» Все эти лозунги до сих пор стояли перед глазами Платова. Напряженно-ироническая улыбка Первого скрывала испуганное изумление открытым бунтом. Хоть он и делал вид, что «Борис» не он, а тот, в Москве, которого прогнали с трибуны съезда. Крики многотысячной толпы повергли Платова в ужас — как их ненавидит народ! А за что? Сколько сделано хорошего, полезного. Ну, были отклонения, были. У кого их нет? Придут к власти эти крикуны, тогда и посмотрим. Еще пожалеют о теперешних, пожалеют… Да, время Большого Раскола вот-вот застучит в окно. В Москве-то оно давно стучит в двери, Ленинград отстает, но наверстает… Развалил Меченый систему, такую систему развалил, сука. У чернокнижников так и записано: «Явится меченый, и свет померкнет»… Вот какие мысли одолевали заведующего отделом науки и промышленности райкома партии Платова Виктора Степановича, человека, похожего на попа-расстригу. Он смотрел в глубину своего кабинета и думал, думал… Многие из сидящих здесь молодых людей, руководителей молодежных центров, впервые были в райкоме. Робели, чувствовали себя неуютно. Но хорохорились. За каждым были Деньги. И немалые. А от наличия денег человек наглеет. Какими ручными эти пацаны казались еще год назад. И как стремительно все поменялось… Не повезло Ленинграду с Первым. Откуда его выкопали, бесхарактерного мямлю с эдакой улыбочкой, из какого-то института взяли. Да, Меченый знал, кого ставить во главе Ленинграда, не ошибся, видел, как ослабить себе противление… Вернулся бы в Первые тот, дворовый, с царской фамилией, остался бы Ленинград оплотом партийного дела, скрутили бы писклявое горло новоявленным демократам-капиталистам. И Москва была Ему не указ — очень уж он был зол на Меченого, что обставил его на повороте. Направили бы, как обычно, общественное мнение, подняли бы рабочих, озверевших от пустых полок магазинов, подняли бы ветеранов войны и труда, у них горло луженое, как и у ветеранов партии и комсомола. И, кстати, теперешнему комсомолу не мешало бы место указать, не видят, что сами себе копают могилу, дурачье сопливое, перезрелая плоть в башку ударила. Наездились по заграницам за казенный счет, по линии «Спутника», и решили из Ленинграда сделать Монте-Карло, сучьи дети, перевертыши. Многие уже переметнулись к новым капиталистам, а кое-кто сам встал во главе структур. Как этот Феликс Чернов — неизменный руководитель комсомольских стройотрядов. Как они, опытные партийные волки, не разглядели в былые времена, когда имели силу и власть, что именно комсомольские стройотряды и были предвестниками перемен в стране, своей упрямой башкой помогали пробить бронированную скорлупу строя. Думали, баловство, молодежь выпускает пар, зарабатывает деньжат — дырявые штаны подлатать. А чем обернулось?! Как Усатый Вождь свернул шею кулакам, так и надо было поступить со всякими стройотрядами, шабашниками, кооператорами… Чтобы вместо коровников строили следственные изоляторы. Вот что бы сейчас всерьез пригодилось. Подрубить их заработки бешеные злым контролем, да и заполнить следственные изоляторы своими же строителями. И для болтунов-демократов в тех же изоляторах квоту выделить…
Виктор Степанович прослушал начало выступления члена райкома, директора института «Теплоконструкция» доктора наук К. М. Криницына. Слишком уж сладкие мысли владели Платовым, словно вспоминал голых девок, что недавно, в охотничьем домике на Оредеже, массировали спину своими ласковыми пальчиками. Кстати, домик был в ведении комсомола, и возводил его какой-то стройотряд, взяв подряд на строительство у местного колхоза по указанию райкома партии. Вот как цепь замкнулась. И колхозу хорошо — изнывающих от безделья своих баб и девок трудоустроил. Да, узелок был перетянут туго, и вдруг все полетело кувырком…
А этот тоже, член райкома, директор института, старый пердун. Думает увещеванием пронять саблезубых молодцов-предпринимателей. Иной из них в день зарабатывает столько, сколько директор НИИ в месяц, а то и в квартал. Как они еще сподобились ответить на телефонограммы и приехать в райком. Видно, тоже не очень еще уверены, что мы не вернемся…
Платов пытался сосредоточиться на выступлении Криницына.
— Что выявили комиссии? — Криницын взглянул на сидящего в конце кабинета Феликса Чернова. — К примеру. Молодежный центр моего института. Он бросает тень на весь институт. Не стану вновь все переговаривать, надеюсь, Чернову об этом сообщат. И об отсутствии смет на договорные работы с текстильным комбинатом. И другое. А деньги получены. Два миллиона. Такие деньги! И без сметы. Уголовное дело… А история, что произошла в другом Центре — «Катране»! Мне сообщил директор института, при котором работает «Катран». И впрямь, акульи привычки приобретает наша молодежь.
— Это неправда! — приподнялся с места председатель «Катрана», белобрысый, нескладный Нефедов. — Сметы были. Но исчезли. После работы контрольной комиссии исполкома.
— Не понял, — строго прервал Виктор Степанович. — Что вы хотите сказать?
— То, что после налета молодцов из КРУ исчезли не только сметы по договорам, но и несколько актов, заключенных с предприятиями, — отважно повторил Нефедов.
— А у нас телефон пропал, как корова языком, — поддал кто-то со стороны.
В кабинете грохнул смех.
«Не боятся, стервецы», — Криницын посмотрел на Платова. Тот взглянул на Малыгина, секретаря контрольно-ревизионного управления, статного, усатого, в сером френче с накладными карманами.
— Опять вы за свое, Нефедов, — капризно проговорил Малыгин. — Я уже отвечал на ваши претензии. Не может быть того, чего не было. У нас работают честные, преданные делу люди…
— А телефон? — не успокоился веселый голос.
Малыгин отмахнулся, не до шуток.
— Зачем нам изымать ваши документы? — Он в упор смотрел на Нефедова честным взглядом.
— Чтобы загнать нас в угол! — выкрикнул девичий голос.
— Да. Пришить уголовщину, — поддержал Нефедов, — и разогнать центры. Мы стали поперек горла госструктурам… И, кстати, почему на совещании нет никого из райкома комсомола?
— Вас пригласил райком партии, — исчерпывающе ответил Платов.
— Вы просто хотите внести раскол между нами, — не унимался Нефедов. — Перетянуть центры на свою сторону. Или вообще закрыть как рассадник капитализма.
— И правильно! — подхватил Криницын. — Вы не только рассадник капитализма. Вы подрываете экономику страны. Способствуете росту инфляции…
В кабинете раздался смех, кто-то тихонечко свистнул.
— Да, да… Вы перекачиваете безналичные деньги ваших счетов в наличные. На руках у ваших людей огромные суммы. Покупаете компьютеры, технику у частных лиц. Собираетесь ими спекулировать, — окончательно сорвался член райкома и «лауреат всех премий» Криницын. — Пьете, жрете, как другим и не снилось. И это в наши дни! Развратничаете… Да, да! Есть факты. Ваши центры — ночные притоны. Думаете, никто ничего не знает?! Видели ваших шлюх, что по утрам выскакивают чуть ли не голыми из лабораторий.
Виктор Степанович постучал карандашом, пытаясь успокоить директора института.
— Да, да, — неукротимо продолжал Криницын. — Почему Чернов завез к себе новую мебель? Два широких дивана! — Криницын уже не слышал откровенного хохота, казалось, он впал в истерику — допекли его молодые люди из Центра. — А в холодильниках у них? Чего только нет! Икра, водка, коньяк… Уборщица докладывает, что по утрам выметает, простите меня, презервативы!
— Прощаем, прощаем! — отозвались из глубины кабинета.
— Успокойтесь, Кузьма Михайлович, — не выдержал Платов. — Это к делу не относится.
— Относится! — отрубил Криницын.
— Вы хотите, Кузьма Михайлович, — задыхаясь от смеха, выдавил кто-то, — чтобы мы не только работали сутками бесплатно, но еще и заболели СПИДом? Подумаешь, презервативы!
— Да откуда он знает? Он и забыл, что это такое! — веселились молодые люди.
— Да, забыл! — по-петушиному, срываясь, выкрикнул Криницын. — И никогда не знал, что это такое, представьте себе.
Старый директор в гневе окончательно запутал себя.
В кабинете валились от хохота. Даже Платов не выдержал.
Криницын крепился. Кажется, его повело не в ту сторону: опытный руководитель — и допустил такую промашку, а все нервы, совсем его загнали эти сопляки.