— Смеетесь? Ну, смейтесь, смейтесь, — и Криницын весело и открыто засмеялся, по-стариковски раззявя рот с прекрасно сработанным протезом. — А вот и Чернов что-то хочет сказать в свое оправдание!
Феликс сделал несколько шагов к центру кабинета, но передумал и вернулся к Власову.
— Пользуясь веселым настроением… — проговорил Феликс и умолк, пережидая.
— Говорите, говорите, — вмешался Платов. — Тише, товарищи.
— Что касается мебели, — начал Феликс с ерническим тоном, — верно, завезли. И диваны тоже. Потому как работаем помногу. Иной раз нет смысла возвращаться домой. Прокемаришь час-другой — и опять работа.
— Понятно какая, — подначил Криницын. — На диване.
— Вы это напрасно, Кузьма Михайлович, — всерьез проговорил Феликс. — После такой работы сил остается лишь до дивана добраться. И подкрепиться не мешает, заработок позволяет. И балычок попробовать, и икорочку. Калорийная пища! Гораздо практичней, чем жевать колбасу из туалетной бумаги за два двадцать. Мы специально и экономку держим. Платим ей полторы тысячи в месяц.
— Ого! — воскликнул Криницын. — Три моих оклада.
— И пользы больше, — хамовато поддали из кабинета. Криницын метнул злой взгляд, но промолчал.
— Что касается злосчастных презервативов, — ровно продолжал Феликс, — то ваша уборщица-стукачка и права, и нет. Верно, презервативы она выметает. И мы их используем. На макетах. Как изоляционные колпачки под электролиты. Удобно, быстро и безопасно… Насчет шлюх, что вылетают утром из лаборатории, вы не совсем точно информированы. Это наши девочки-лаборантки, что нередко ночами испытывают схемы. Заказчики торопят, они нам платят хорошие деньги. А одеты девочки изысканно, потому как зарплата позволяет. Некоторые моды прямо из Парижа, от Сен-Лорана, между прочим. Зачуханным сотрудницам вашего института такое и не снилось, уважаемый Кузьма Михайлович, — голос Феликса едва скрывал нервный озноб. — Вы, Кузьма Михайлович, выступаете так резко… И впрямь, наш Центр в институте словно кость в горле.
— Почему же?! — перебил Криницын. — Работайте. Только совесть имейте. Переманивая заказчиков, вы ставите коллектив института в унизительное положение. Нам зарплату платить нечем.
— Это ваши проблемы! — крикнули из глубины кабинета.
Феликс повысил голос, стараясь пересилить ропот. Сивые затылки старых партийцев из ревизорских служб, казалось, набухают в возмущении.
— Теперь дальше, — продолжал Феликс. — Фискально-покровительственные отношения института и Центра становятся слишком накладными для нас. Свободное предпринимательство не терпит узды. И компьютеры — наша забота, мы за них платим свои, честно заработанные деньги…
— Честно? — съязвил Криницын.
— Да, честно, — произнес Феликс. — Насколько честным может вообще быть бизнес.
— Вот именно! — Криницын орлом взглянул на сидящих в кабинете, выпрямил спину.
— Поэтому я хотел бы предупредить вас, Кузьма Михайлович, что Центр вынужден будет подыскать себе другое помещение, благо, средств на аренду нам хватит.
Криницын насупился. Лишаясь арендной платы Центра, институт создавал себе серьезные финансовые трудности.
— Ну и молодежь пошла, — проговорил Криницын.
— Куда уж там! — закивали «сивые затылки». — Умельцы…
— Вот-вот, — прорвался строгий баритон Малыгина, секретаря контрольно-ревизионного управления. — Умельцы за счет сокрытия доходов, полученных от текстильного комбината. Как бы вам, Чернов, из института не перебраться в камеру с решетками на окнах, где-нибудь в «Крестах». Где смета на два миллиона рублей?
— Кстати, о смете, — голос Феликса приобрел определенно сладострастный оттенок, словно на последнем витке изнеможения, за которым наступает верх блаженства. Надо только чуть продержаться, продлить секунды. Для остроты. Если, конечно, хватит сил…
— Где там наш коллега из «Катрана»? Женя! Нефедов! — произнес Феликс. — Куда ты подевался? Или обиделся на жуликов и лгунов из КРУ? — В кабинете настороженно притихли. — А ну-ка, поднимись, пособник роста инфляции в стране. Акула капитализма, могильщик нашего справедливого строя.
Из рядов поднялся узкоплечий белобрысый Нефедов.
— Что вы там болтаете?! — бросил Малыгин. — Что болтаете?
Феликс с пренебрежением отмахнулся от секретаря КРУ.
— Они, Женя, шьют нам криминал. Хотят нас, чертей, в «Кресты» загнать, партийные ангелы. Ты говоришь, после рейда в «Катран» пропали акты и сметы? Не пропали они, Женя, их слямзили. Чтобы накорябать компромат. Чтобы мы приутихли, уступили дорогу.
Феликс взял из рук Гены Власова плотную стопку листов и поднял над головой:
— Вот, товарищ Малыгин! Сметы к договору с текстильщиками, деньги по которым нами получены. Копейка в копейку. И пропавшие акты на полтора миллиона, заключенные со строительным трестом. Только они не пропали у нас. Их украли. Украл кто-то из ваших честных сотрудников, пользуясь нашим доверием.
Малыгин вскочил на ноги. Скулы его деревенского лица заострились. Уши пылали рубиновым цветом.
— Весь этот компромат был обнаружен в общем отделе КРУ, в исполкоме. На столе. В серой папке с кнопками, — продолжал Феликс. — Кстати, в нашей фирменной папке, что мы дружески подарили контролерам. Они даже не удосужились поместить изъятые документы в другую папку.
Молчание после обвинений Феликса было подобно громовому раскату.
— Провокация! — бросился в атаку Малыгин. — Этого не может быть. Покажите документы.
— Нет уж, — Феликс убрал бумаги за спину. — Мы их теперь предоставим повторной комиссии. Или суду, если дело дойдет до суда. Теперь мы будем умнее…
Феликс пытался успокоить себя, не поддаться искушению рассказать, каким образом документы оказались у него в руках. Так и подмывало, из озорства. К тому же со всех сторон кабинета его просили об этом… Может, действительно надо рассказать, чтобы придать факту большую значительность. В конце концов, они вернули то, что было их по праву.
— Нет, рассказывать не стану, — подавил искушение Феликс. — Это не только мой секрет. Даже не столько мой, сколько другого человека. А тебе, Женя, советую — возьми ребят и немедленно отправляйтесь в исполком, в общий отдел КРУ: Требуй показать дела по факту ревизии в «Катране». И глаз не спускай с Малыгина, не дай ему позвонить в исполком, предупредить.
И, не простившись, Феликс направился к выходу из кабинета. Вид его говорил, что делать ему здесь больше нечего. Что он прав и независим. Следом двинулся и Гена Власов в своих клетчатых штанах, ссутулившись от пережитого волнения.
Они шли пустым райкомовским коридором.
— Молодец, эффектно. Я бы не смог, — радовался Власов, обнимая Феликса за плечи. — Жаль, не слышал Рафинад. Вот кто бы оценил твою эскападу.
— Да, — согласился Феликс. — Жаль, что его тут не было, — и Феликс засмеялся. Он представил, как расскажет Дорману о завершении его затеи. Как будет радоваться его приятель. По такому поводу не мешало бы выпить-закусить в каком-нибудь нестыдном ресторанчике. И угостить Рафинада, черт бы побрал этого авантюриста…
— Ты вот что, Гена. Поезжай на фирму, расскажи как есть. А я вернусь домой. Поищу водопроводчика за живые деньги, — Феликс направился к своей машине. — Если Рафаил заглянет на фирму, скажи, что я его ищу, пусть мне позвонит.
Они сидели за столиком в глубине, казалось, приплюснутого зала. Фонарь за окном накладывал оранжевый свет на блики разноцветных лампочек, что перекрещивали низкий потолок. Бесшумный вентилятор гнал прохладу из дальнего угла, шевеля малиновый подол скатерти. Все было вкусно и даже изысканно — особенно осетрина, «жаренная ломтями с луком гриль». Замечено, что вкусная еда притупляет слух, ослабляет внимание, поэтому серьезных тем надо касаться до или после еды…
— У него новое увлечение? — Феликс развалил ножом розовый, пахнувший свежестью, нежный ломтик осетрины.
— Вероятно, — Чингиз был верен своим вкусам, он заказал бастурму из баранины. — К девяти он вообще собирается слинять.
— Тогда почему он бегает к телефону?
— Подстраховывается. Видно, не очень уверен. Что-то я его таким не помню, — Чингиз наполнил бокал желтым соком. — Я не совсем понял: как ему удалось изъять эти акты?
— Как-как… Ты что, не слышал?
— Я пришел, когда вы чокались за общую победу, — Чингиз смотрел на Феликса прямым взглядом. Феликс выглядел неважно. Обычно холеное лицо посерело, под глазами темнели круги…
— У тебя все в порядке? — обронил Чингиз.
— Трудный был день, — уклончиво ответил Феликс. — Я слышал от Рафаила, что ты хочешь открыть свое дело?
— Задумал заняться брокерством всерьез. И приглашаю вас. Тебя и Рафаила. На равных. Понимаю, у тебя за спиной Центр. Но ты можешь войти в дело как соучредитель.
Феликс отодвинул тарелку и поднял бокал с соком. В оранжевом оконном свете желтоватый сок проявлялся зеленоватым тоном.
— Я решил выйти из Центра, — произнес Феликс.
Чингиз удивленно поднял брови.
— Ты первый, кого я в это посвящаю. Даже Рафинад не знает. Я окончательно решил только сейчас. Все эти дни мне что-то мешало. А после тусовки в райкоме я понял — надо оставить Центр. Центр, объективно, не имеет перспективы — он себя изжил. Нормальный бизнес требует свободы…
— Вот и попробуй брокерство, — проговорил Чингиз. — Дело того стоит. Именно сейчас, когда в экономике такой бардак. Страна привыкла к централизованному планированию, а его похерили. Предприятия в растерянности, не знают, как выкручиваться. Самое время развивать брокерство.
Феликс накручивал на вилку длинный завиток жареного лука.
— Я определенно понял — надо уходить из Центра. Что делать дальше — не знаю. Возможно и брокерство, возможно и другое…
— Мне нужно составить команду как можно быстрей, — перебил Чингиз. — Дорог каждый день. Если мы сегодня не будем в Ленинграде первыми, то завтра окажемся последними. Я в этом убежден. В Москве начинать брокерское дело уже бессмысленно — первые места заняты, а становиться в очередь — рискованно, первачи этому препятствуют. Один мой приятель — медведь, надумал открыть свое дело…