— Не бери за горло, Чингиз. А через неделю что ты мне предложишь за место на Московской бирже?
— Ломаный грош, Петр Игнатович. За ту цену, что я вам предлагаю сегодня, можно купить место, и не одно. Но надо ехать в Москву, терять время… Соглашайтесь, Петр Игнатович.
На обратном пути Балашов лишь переставлял ноги, метель сама несла его к заветному подъезду. Подняв ворот тулупа, он чувствовал себя младенцем в люльке. Приятное тепло от принятой водки довершало состояние уюта, и все заботы — вчерашние и завтрашние — перемешались и сгинули. Балашов знал себя: едва он переступит порог конторы, как ни один человек не признает в нем выпившего. А выпил он неслабо. Уходя из столовой, Балашов хотел прихватить еще бутылку у кассирши, Чингиз не дал, сказал: «В стране почти сухой закон, партия требует от граждан трезвости, а вы?! Ай-яй, Петр Игнатович, а еще руководитель малого звена зарождающегося в стране бизнеса». Он, значит, малого звена, а этот пострел — большого… Балашов остановился и, преодолевая снежный заряд, обернулся — стоянка такси пустовала. «Уехал мальчик, уехал», — подумал Балашов и удивился сам себе, с чего это он так размяк…
Балашов добрался до своего подъезда, вяло размышляя о жизненной суете, а больше о погоде, что совсем от рук отбилась, где это слыхано, чтобы в конце ноября напустилось такое ненастье, видно, зима будет злая. А может, выдохнется и в законные свои денечки начнет халтурить, как это нередко бывало в последние годы. Никак, Боженька запил и к обязанностям своим относится спустя рукава…
«Ну вот еще!» — воскликнул вполголоса Балашов, приняв спиной тычок двери подъезда. Видно, Боженька мстит за богохульство.
Свежий запах снежной улицы сменил стойкий дух теплой сырости и кошачьего дерьма. Со стороны ступенек слышался постук чьих-то торопливых подошв, и в темнеющей глотке лестничного марша появился Ашот.
— Все в порядке, — проговорил Ашот. — Обрезная доска ждет, можно брать. А где Чингиз?
— Уехал, — Балашов прижал кнопку вызова лифта и, задрав голову, вглядывался в решетчатую клеть шахты, откуда доносился невнятный шум. — Просил через час ему позвонить. Так что возвращайся обратно.
— Лифт не работает, там вещи грузят. Пошли пешком.
— Пешком так пешком, — покорно согласился Балашов. — Как будто на мне нет груза, сто десять кило таскаю.
Он поднимался следом за Ашотом, примечая взглядом замызганную бахрому на штанинах своего проворного маклера.
— В конторе тихо? — Балашов остановился, справляясь с дыханием.
— Вас ждет какой-то человек. — Ашот не торопился, стараясь приноравливаться к хозяину. — Похожий на мою задницу.
— Кто?
— Тот мужчина.
— А… Я думал, пришли те, за оброком. Сегодня их день.
— Может, их уже посадили.
— Дай-то Бог, — подхватил Балашов. — Да, кстати… Ты собирался рассказать о брате.
— Араме? А что рассказывать? Приехали они к Араму, сказали, будешь платить десять процентов дневной выручки. Арам согласился. Сказал: пусть ваш человек сидит, следит, чтобы я не утаил деньги. Пришел какой-то шакал, сел в углу, ждет… Забежал пионер, пострелял на рубль. Арам снял десять копеек. Забежал другой пионер, пострелял, зашел комсомолец, пострелял… В конце дня шакал скопил три рубля. Встал, бросил Араму на стол те три рубля, ушел. Теперь не знаю, что будет… Слушай, такой холод какой тир-мир может быть?!
Балашов остановился и начал хохотать, придерживая живот руками.
— Они что-нибудь придумают, падлы, — Балашов достал платок и вытер нос. — Возьмут твоего Арама за яйца, пусть не думает, что такой умный… гривенники бросал.
— Придумают, — вздохнул Ашот. — Арам тоже нервничает, выход ищет.
— Найдет?
— Арам найдет. Хочет дискотеку сделать из тира. А в охрану возьмет бандитов у этого Ангела, на процент, — Ашот переступил порог конторы.
— Потом твой Арам сам станет Ангелом, — проворчал Балашов в спину Ашота, следом вступая в контору.
— Может быть, — Ашот снял тулуп и шапку, повесил на вешалку. — Такая страна, да. Люди хотят жить честно, из них делают бандитов, — Ашот направился к телефону, надо воспользоваться, что телефон свободен, позвонить поставщикам.
И Балашов снял полушубок, размотал шарф, огляделся.
В дальнем углу, на кушетке, что стояла подле его стола, нахохлившись, сидел человек в потрепанном милицейском малахае, из-под которого виднелись обычные цивильные штаны. Серая шапка с черными тесемками на башке пришельца как бы подсказывала, что человек заскочил ненадолго, ему некогда. Или просто ему чихать на всех, кто его здесь окружает… Иной раз человек еще и рта не успеет раскрыть, как уже вызывает неприязнь, и все, что бы он ни сказал, заранее принимается в штыки, а тем более, если о чем-то попросит…
Балашов приблизился к племяннице, просмотрел запись регистрации маклеров, потом переместился к бухгалтеру, перелистал счета, поступившие на неделе, с утра собирался. Только проницательный взгляд мог определить, что Петр Игнатович в некоторой степени пьян.
Сидящий на кушетке продолжал ждать, отвернув лицо к окну.
Балашов наконец добрался до своего места, шумно сел, одновременно скрипя стулом, шурша бумагами, выдвигая поочередно ящики стола, высматривая что-то внутри.
— Слушаю вас, — проговорил Балашов, не глядя на посетителя. — С чем пожаловали?
— Я от Ангела, — со значением ответил посетитель. — Поручение исполняю. Жду тебя, понимаешь… Хорошо, погода такая, спешить неохота.
Балашов скосил глаза. Круглое белесое лицо мужчины украшал фингал, пряча правый глаз, на губе лущился шрам, едва прикрытый пластырем…
— Как же тебя величать-то? — в недоумении пожал плечами Балашов.
— Не имеет значения, — отозвался посетитель. — Выполняй уговор, Петр Игнатыч, я уже отогрелся.
— Ты бы маску-то снял, неудобно как-то, — пьяный кураж колобродил в голове Балашова. Не удержался и добавил: — Не цирк тут, не маскарад.
— Какую маску?
— На морде. Или у тебя вывеска такая? Что, у Ангела других бойцов нет? Куда подевались его орлы? Или гэпэу их перехватило?
— Какое гепеу, дед?! — Незнакомец явно нервничал.
Инструкция была предельно проста — являешься по адресу, берешь конверт и уходишь.
— Будет болтать, Петр Игнатович. Выполняй договор!
— А где гарантии, что ты от Ангела? Деньги-то серьезные.
Незнакомец потеребил куцую бородку — довод логичный, к тому же предусмотрен инструкцией — Ангел звонил в контору, хотел предупредить, ему сказали, что Балашов на обеде…
Посетитель поднялся с кушетки, подошел к телефону и прижал ладонью рычаг. Ашот с удивлением посмотрел на посетителя, перевел возмущенный взгляд на хозяина — что за наглость? Он разговаривает с клиентом, еле дозвонился до порта…
— Кончай болтать, Карапет, — развязно проговорил посетитель и вьщернул из рук Ашота трубку. Дождался зумера и, прикрывая аппарат спиной, набрал номер.
— Краюхин это, Егор, — проговорил он в трубку. — Надо личность мою идентифицировать, — козырнул Краюхин профессиональным милицейским словцом, передал трубку Балашову и надменно поджал пухлую нижнюю губу, вздутую от рубца.
Давно Егор Краюхин не чувствовал себя персоной с серьезным заданием. Пожалуй, с тех пор, как ушел из милиции в вытрезвитель, соблазнившись халявой. А ему нравилось ощущать себя персоной, имеющей задание. Это главное, что прельстило его в предложении Ангела. Поначалу Егор покочевряжился. А что кочевряжиться, когда Ангел к стене его припер, говорит, не знал, что стал гонцом, так знай — лахудру твою, Веронику, зарядили ребята на перевоз маковой соломки и наркоты. И ты, стало быть, повязан, никуда не денешься, тем более ты мент, как ни крути, значит, дважды виноват. Но не кручинься, все путем. У нас группа небольшая, но крепкая, правда, одни костоломы, а нужен солидный человек, для деликатных поручений. Тем более с милицейским прошлым. Если что и дельных людей, старых своих дружков по службе, вербанешь. И оружие знаешь, и всякие милицейские секреты. Ничего, что выше сержанта не поднялся, даже хорошо, что выше сержанта не поднялся — меньше гонору, больше толку…
Ангел порешил направить Егора получить должок с маклерской конторы. Егор уже побывал вчера на объекте, в кафе у Политехнического института, прошел крещение. Именно там, в кафе, при виде волнения бармена Краюхин и почувствовал свою удачу, почувствовал, как в нем поднимается злое довольство собой, ощутил себя персоной, имеющей задание. Он тогда без всякого разрешения, на глазах бармена, налил себе бокал какой-то фиговины, да еще обронил нагловато: «Что ж ты, сука, законов не соблюдаешь, торгуешь спиртным, когда вся страна на трезвый путь становится по приказу Горбачева? Или тебе наш Генеральный не указ?!» Бармен и не пикнул, перебздел, клоп пивной. Не выставлялся, jchk этот толстяк Балашов. Но ничего, Краюхин не таких перемалывал в вытрезвителе. А то, что Балашов поддавши, Егор смекнул сразу, по шагам, сказывалась практика.
Как алкаши ни хитрят, ни выеживаются, Краюхина не проведешь…
Краюхин снисходительно поглядывал на Балашова круглыми безресничными глазами, пережидая, когда этот закончит переговоры.
— Что ж ты в игры играешь, — бухтел Балашов в трубку. — Прошлый раз приходил порученец, так сразу было ясно, что за персона. А этот? В какой канаве ты его подобрал?! — Балашов бросил трубку на аппарат и сцепил толстые пальцы рук. Лицо его забурело, налилось тяжестью.
— Кончай кино, Петр Игнатыч, гони должок и гуляй месяц, — Краюхин поднял телефонный аппарат, перенес на стол, за которым сидел Ашот, и проговорил с улыбкой: — Звони, Карапет.
— Я не Карапет, я Ашот, — произнес Ашот. — Ашот Савунц.
— Ты Карапет, — Краюхин повернулся спиной.
— Я — Ашот, — голос маклера деревенел.
— Ты — Карапет. И будешь Карапетом, — Краюхин застегивал пуговицы малахая. — И дети твои будут Карапетами, — он еще что-то хотел добавить, но не успел.
Маленький Ашот вскочил с места, словно катапультировал. Подпрыгнул и сильным ударом сбил шапку с башки Краюхина. Шапка серым ядром скользнула по столу Балашова, сметая бумаги, подставку для карандашей, какие-то листы. Все это с шорохом и стуком попадало на пол. Краюхин в изумлении обернулся. Яростные черные глаза горели перед блеклыми гляделками Краюхина, один из которых, казалось, предусмотрительно спрягался в фиолетовую щель.