е Рубинштейна. Конечно, Татьяна… С четкостью кинопроекции на экране он видел перед собой белые от ярости глаза Татьяны в этой квартире, в этой комнате. Ее крик с угрозой поломать Чингизу жизнь…
— Если добровольно сдадите свое оружие, — произнес милиционер, — оформим протокол выемки. Советуем вам так поступить.
— Откуда я вас знаю? — невольно вырвалось у Чингиза.
— Откуда? Из гостиницы «Мир» небось, — с готовностью ответил милиционер. — Заходили в гостиницу?
— Никакой гостиницы я не знаю! — вырвалось у Чингиза, и в следующее мгновение он понял, что будет все отрицать, он часто слышал, что в такой ситуации самый правильный ход — отрицаловка, пусть сами обо всем дознаются.
— И пистолета у вас нет? — настороженно спросил опер Киселев.
— И пистолета у меня нет, — жестко отрезал Чингиз.
— Подумайте, Джасоев, пока я не внес это в протокол.
— Нет у меня никакого пистолета!
— А если мы его обнаружим? — напирал опер. — Пятерика вам не миновать, Джасоев. Подумайте. Не спешите с ответом. А мы подождем, все равно пока нет понятых… Сядьте, подумайте.
Чингиз присел на табурет и прикрыл глаза… Ах ты, стерва, Татьяна, ах. ты, курва. Ее работа! Специально постаралась, чтобы в бригаду вошел этот мент, чтобы Чингиз знал, откуда ветер дуст. Для услады своей души. Договорилась в своем ресторане с каким-нибудь чином, мало ли к ней ходит всяких… Ах ты, стерва! Не напрасно сосед Федоров остерегал Чингиза, предупреждал! А может быть, это Федоров стукнул? Нет, нет… Неспроста здесь сидит этот мент, из бывших гостиничных вертухаев… Мысли эти до боли колотились в голове, перемежаясь с мыслями об отце и матери, — что будет с ними?! Так подзалететь! И за что? Какая-то глупость… Нет, нет, надо все отрицать. Все!
— Этот, что ли? — донесся до сознания Чингиза голос Целлулоидова.
Чингиз размежил веки и обвел взглядом комнату. Казалось, комната опустела. Лишь рука Васи Целлулоидова — длинная, вялая, плетью свисала к полу, сжимая пальцами рукоятку пистолета.
— Может, и этот, — проговорил опер Киселев, поднимаясь навстречу Целлулоидову. — Ваше оружие, Джасоев?
Чингиз не успел ответить, как Целлулоидов выкрикнул громко и шпанисто:
— Хрена с два это его сучок! — выкрикнул Целлулоидов. — Мой кнут, понял? Моя собственность.
— Ну, ты! — заревел опер Киселев, под серой кожей его лба напряглась толстая жилка. — Ты мне театр не представляй на своей фартовой фене. Сучок, кнут… Не на киче сидишь.
— Что же ты за следователь, бля, если по фене не понимаешь, — криво усмехнулся Целлулоидов. — Мой это пистоль, ясно? Мой! И другого тут пистолета нет, начальник, ясно? Хоть пол с потолком поменяй местами…
Милиционер резво вскочил с места и дернулся к Целлулоидову.
— Не его эта машинка, Киселев!’— Милиционер ухватил Целлулоидова за плечо и затряс. — Ты что, дурак, делаешь?! Подумай!
— Не пыли, мент, — Целлулоидов вывернулся и шагнул в сторону. Обернулся к оперу, проговорил: — Но учти, я на выем пошел, сам пошел, без всякого шмона. Добровольно. Так и в протокол внеси.
Опер Киселев взял в руки сизый пистолет со скошенной затертой рукояткой, умелым движением выгнал на ладонь бурые патроны, похожие на порубленных дождевых червей.
— Н-да, — проговорил он раздумчиво. — Интересно, за какое большое спасибо ты, Вася, потянул на себя срока Джасоева? А?
— Мой пистолет, начальник. В Тюмени купил, у охотников. Все! Так и вноси в протокол! — истерично, как бывалый многоопытный зек, прокричал Целлулоидов. — Мой! Где там, суки, понятые? Ловишь их, как вошь арканом.
Опер Киселев постучал ребром планшета по столу. Задание у него было конкретное — изъять оружие и доставить владельца незарегистрированного оружия куда следует. Что ж, так он и поступит… Опер раскрыл планшет, вытащил из него паспорт Джасоева, положил его на блюдо, взял паспорт Целлулоидова, достал чистый лист бумаги, ручку и принялся составлять протокол по добровольному выему оружия.
Чингиз ходил по безлюдной квартире. Было так тихо, словно квартира опустилась на дно океана. В углу комнаты лежал кейс. Как его сумел раскрыть Целлулоидов и достать оттуда цистолет? Чингиз и йам с трудом справлялся со своенравным замком, что-то в нем заедало.
В распахнутой пасти кейса валялась записная книжка.
Чингиз подобрал ее, сунул в карман и вернулся на кухню. Кастрюли на плите — кроткие свидетели кулинарных фантазий Васи Целлулоидова — совершенно остыли, отражая начищенными боками свет уходящего дня, что падал от балконной двери… «Надо было дать ему с собой пиво», — подумал Чингиз.
Телефонный аппарат на стене чем-то напоминал ползущего черного жука под тяжелым панцирем.
Чингиз раскрыл записную книжку, отыскал нужную страницу и, придерживая плечом трубку, набрал номер…
Голос Наргиз заставил его улыбнуться. Конечно, он хочет ее видеть, все зависит только от нее самой — Чингиз шутил коряво, через силу. И Наргиз это почувствовала. Тон ее стал суше, официальней. Прервав Чингиза на полуслове, Наргиз позвала отца…
— У меня неприятности, дядя Курбан, — Чингиз принялся рассказывать о том, что произошло, подробно, без утайки.
— Он что, нужный тебе человек этот Вася? — спросил дядя.
— Иначе я бы вам не звонил. Я готов заплатить сколько угодно, чтобы замять это дело.
— Говоришь, опера фамилия Киселев? Подожди, я возьму ручку, — в трубке слышался шорох. — Ладно. Думаю, мы тебе поможем, спустим на тормозах… Тебе, Чингиз, вообще повезло с дядей. Приходи. У Наргизки скоро концерт. Хочу тебя видеть.
Глава втораяЗАПАХ ДЕНЕГ
Окна магазина были забраны узорными решетками. Толик Збарский заказывал решетки у приятеля на заводе художественного литья. Подобных решеток в городе больше не было: стальные листья венком складывали слово «Крона».
В распахнутую форточку порыв весеннего ветра вогнал гнилостно-сладкий дух мясокомбината.
— Ну и место выбрали, — проговорил крепыш в пятнистом «афгане» с широким командирским поясом. Он шагнул и прикрыл форточку. — Сюда не только рэкетиры, сюда и покупатель нос не сунет.
Продавец по имени Фима, сын юрисконсульта Ревуновой, — высокий детина с круглой физиономией любителя и выпить, и закусить — сверял с накладной количество упаковок в коробке. Товар пришел из Праги, по бартеру: бижутерия, краска для волос, шампуни и лосьоны. В трех коробках Фима обнаружил недовложение, надо составить акт. Он уже составлял акт на недокомплект дискеток для компьютеров, знал, как это делается, но все равно маета, Фима не любил писанину, Фима любил футбол и езду на автомобиле.
— Подпишешь акт? — проговорил Фима. — Не хватает комплекта в трех коробках.
— Как мое дежурство, так у вас не хватает, — проворчал крепыш из службы охраны. — Мое дело следить, чтобы в магазин не залетела бандитская пуля. Гордый запретил нам вмешиваться в торговлю.
— Как жрать, вы тут как тут, — Фима знал, чем попенять охране: в обеденный перерыв те садились за общак в подсобке, с аппетитом уплетая все, что приготовляла тетя Варя, уборщица и повариха. Ха! Ну и работенка — сиди и жди бандитскую пулю.
— Ладно, ладно, — отмахнулся крепыш. — На Черной речке взорвали коммерческий магазин. Да нам только за страх надо молоко давать.
— Это нам надо за страх молоко выдавать, — Фима готовил к осмотру следующую коробку. — Вам за страх и так платят, а для нас, продавцов, страх вроде издержек производства, — Фима поднял глаза на бархатный звон колокольчика: в магазин вошел молодой мужчина. Невысокая фигура, укутанная в кожаный плащ, казалась подрубленной. В руках посетитель держал яркую пластиковую сумку. Толстые, слегка навыворот губы разлепились, показывая крепкие широкие зубы, — казалось, он с удивлением оглядывает размещенные на стеллажах образцы компьютеров, электронную технику вперемешку с ширпотребом.
— Компьютеры сегодня не продаются, консультант заболел, — упредил покупателя крепыш из охраны. — Завтра приходите.
— Инга тут работает? — спросил посетитель с сильным кавказским акцентом.
Фима оглядел посетителя с выражением какой-то обиды и недоумения.
— Инга Михайловна? — спросил Фима. — Заведующая?
— Инга… ну такая… блондинка, — ответил посетитель. — Сказала, что здесь работает, адрес дала. Заведующая?
— Занята сейчас. У нее начальство из фирмы.
— Скажи, Сулейман пришел. Как договорились.
Фима исчез в подсобке, а вернувшись, молча поднял деревянную перекладину, что отделяла торговый зал…
Низкий потолок коридора полосовали трубы. Лампочки в железных сетках тускло освещали ящики с импортной маркировкой. Пахло сырой известью и кошками. Местами пол коридора нырял в стоячую воду, поверх которой пластался деревянный настил. Вода хлюпала, чавкала и плескалась в стены под тяжелыми шагами Сулеймана. Он приподнял сумку, чтобы не заляпать.
Кабинет заведующей оказался за поворотом.
Сулейман узнал Ингу не сразу. Та сидела за столом, а по другую сторону стола, спиной к двери, в кресле расположился какой-то тип — над спинкой кресла высился лишь светловолосый затылок.
— А… Сулейманчик! — Инга шагнула к порогу.
Ямочка на левой щеке, казалось, запала еще глубже, придавая чертам особую женственность и доброту. А лицо пылало жаром. Приход Сулеймана поверг Ингу в смятение, словно Фима, продавец, ее и не предупредил…
Сулейман протянул руки и упрятал в смуглых жестких ладонях ее маленькую мягкую кисть. Он рад Инге, это было написано на его широком лице с выбритыми до синевы щеками.
— Слушай… какая заведующая? Какой магазин? — бормотал Сулейман. — Думал, он шутит, — Сулейман повел головой в сторону, где за стеной угадывался торговый зал с продавцом Фимой.
— Видишь, сколько перемен произошло, Сулейманчик, — натужно смеялась Инга. — И это еще не все. Познакомься, мой муж.
Сулейман от неожиданности опустил руки и приоткрыл пухлый рот. В своем кожаном пальто он сейчас напоминал большую обезьяну.
— Амы знакомы, — обернулся тот, кто сидел в кресле.