Все приглашенные на двенадцать часов.
— А что, Виктор Степанович, говорят, что кредит проклюнулся в Коммунальном банке? — Феликс отыскал глазами Платова.
— Кто это вам сказал? — Громоздкий Платов пытался поудобней поставить свой стул.
— Ворона на хвосте принесла, — хихикнул Остроумов.
— Теперь я понял, почему тебя, Николаша, из КГБ турнули, — пробухтел Платов. — За разглашение тайн.
— Ну и тайна, — нахмурил белесые бровки Остроумов. — Что ж ты мне тайну-то эту раскрыл? — Он вновь захихикал, словно запрыгал воробьем.
— Обещанный кредит еще не кредит. Просили показать бумаги, предъявить залог, — Платов наконец уселся.
Феликс взглянул на Ревунову.
— Залоговая документация подготовлена, — пояснила юрисконсульт. — Для весомости я хотела указать и объект строительства лесного комбината в Тюмени…
— Неужели не хватит других гарантий? — недовольно прервал Феликс, искоса взглянув на Чингиза. — Слава Богу, материальных ценностей на большие миллионы.
— Сибирь далеко, проверить не просто. А на бумаге звучит солидно, — ответила Ревунова. — Психологический фактор.
Феликс пожал плечами.
Весть о том, что генеральный директор собирается оставить свой кабинет, многими воспринимались как «пуля», как хитрый ход, чтобы проявить отношение сотрудников к личности директора. И нечего торопиться, выскакивать со своим мнением. Все может оказаться далеко не так, как представлялось. Лучше помалкивать. Это правило прекрасно усвоили и старый партийный кадр Платов, и вскормленные опытом работы в Комитете госбезопасности Гордый с Остроумовым, и умница юрист Ревунова, и много повидавший бывший студент-химик Толик Збарский, да и вообще все, кто находился сейчас в кабинете. Даже Рафаил Наумович Дорман и Чингиз Григорович Джасоев — которым сам генеральный директор объявил вчера о своей отставке — не очень еще верили в это, делая вид, что не знают о причине, собравшей в кабинете столь широкое представительство. Вдруг за ночь что-то переменилось. Тем более что привычное активное делопроизводство, которое вел с утра Феликс Евгеньевич, как-то не вязалось с его намерением оставить кресло… Кое-кто приглядывался к поведению Гордого. Шеф отдела безопасности должен был бы быть в курсе событий. Но просторная лысина Семена Прокофьевича отражала лишь мутный солнечный блик, а усы спокойно лежали над веселой губой, выказывая обычное благодушие и расположение ко всем, кто находился в кабинете. И Виталий Андронович Забелин — помощник генерального директора по общим вопросам — без малейшего намека на смену власти что-то настойчиво доказывал «генералу», оттеснив в сторону маленького Остроумова. Забелин распорядился завезти на Бадаевский склад две фуры с шампанским, а транспортер второй день на ремонте, работяги отказываются носить ящики на руках, бастуют, требуют дополнительных денег…
— Что же вы хотите? — Феликс смотрел поверх головы своего зама на забавный рыбий плавничок, что венчал светлые воловики помощника. — Я должен решать ваши вопросы, Виталий Андронович?
— Прикажите главбуху, пусть подкинет грузчикам денег.
— Не дам! — легонько топнул ногой Остроумов. — У Забелина имеется свой фонд поощрения, в среднем ящике стола лежит целое состояние. А то на всякие подношения нужным людям хватает, а чтобы разгрузить две фуры, так нет.
— И это вы знаете? — вырвалось у Феликса с намеком на комитетское прошлое главбуха.
В кабинете засмеялись. Громче всех хохотал Гордый, гоняя солнечные блики по своей обширной лысине.
— Полноте, Виталий Андронович, — укорил Феликс помощника. — Что вам стоит достать из стола сотенку-другую, отремонтировать в короткий срок транспортер? Две фуры, это ж богатство. И если учесть, с каким трудом Дорман раздобыл шампанское…
— Все! Вопрос закрыт. К вечеру транспортер должен работать.
Остроумов и Забелин сучили ногами у стола генерального директора, точно петушки лапками, чем-то очень похожие друг на друга.
Вошла Зинаида со стопкой чистой бумаги. Ее приход извещал, что «прозвенел звонок», Зинаида вела стенограмму.
— По местам, по местам, — проговорил Феликс и закрыл папку с бухгалтерской документацией. — Итак, господа… Кажется, собрались все наиболее достойные люди нашей фирмы, — он оглядел присутствующих, задержал взгляд на юрисконсульте, которая собралась выйти покурить.
Ревунова вернула сигарету в коробок и положила коробок с зажигалкой на колено…
— Даже Виктор Степанович надел сегодня новую рубашку, — продолжал Феликс.
Он встал, уперся коленями о стол и застегнул просторный серый пиджак на одну пуговицу.
Вкратце обрисовав состояние дел на фирме — в целом вполне приличное, — Феликс подвел разговор к тому, что пора пополнить состав учредителей до его изначального, причем нечетного, количества, что желательно для решения важных вопросов. А собрал он руководителей фирмы, чтобы избежать кривотолков.
— Поступило заявление от руководителя отдела безопасности Семена Прокофьевича Гордого с просьбой ввести его в состав учредителей взамен выбывшего Геннадия Власова, — продолжал Феликс. — Кандидатуру Гордого поддерживает Анатолий Борисович Збарский.
Гордый осмотрелся с обычным веселым выражением, которое щедро отпечатала природа на его лице. Провел ладонью по гладкой своей черепушке. Его вид говорил — вот я, отличный парень, свой в доску. И добрых дел немало свершил для фирмы, успел. Только что лыс не в меру, так это уже от Бога.
Толик Збарский кашлянул, выпрямил высокую спину, сложил руки на груди.
— Семен Прокофьевич не нуждается в особой характеристике. Отдачу от его отдела фирма ощущает с первых дней образования. Лично я еще раз поддерживаю свою рекомендацию. Я за то, чтобы Гордый стал пятым членом держателей акций основного пакета, — Збарский призывно взглянул на Дормана и Джасоева.
В общем-то действительно никаких причин, чтобы проголосовать против, ни у кого из отцов учредителей не было, кандидатура вполне достойная.
— Есть еще одно заявление с просьбой ввести в состав учредителей на свободную вакансию, — ровно проговорил Феликс. — От нашего юрисконсульта Ревуновой Галины Кузьминичны. Вот такие дела.
В кабинете стало тихо. Ревунова сидела с непроницаемым видом, глядя на пачку сигарет и зажигалку, что покоилась на ее коленях.
— Галина Кузьминична тоже не нуждается в особой рекомендации. Всем известен ее профессионализм. Она, можно сказать, стояла у истоков организации фирмы, проводя учредительную документацию.
— За отдельную плату, — уточнила Ревунова.
— Это детали, — улыбнулся Феликс. — Должен заметить, что женское присутствие весьма облагораживает наш мальчишник. Голосуют, естественно, только отцы учредители. Нас четверо… Лично я за кандидатуру Галины Кузьминичны.
— Да, но… странно как-то, — пробормотал Толик Збарский. — Давайте проголосуем, — он обескураженно посмотрел на Дормана и Джасоева.
— Минуту! — поднялся Гордый. — Я снимаю свою кандидатуру, — он поклонился Ревуновой. И было непонятно — улыбается он или совершенно серьезен.
— Вот и хорошо, — подхватил Феликс. — Нет возражений у отцов учредителей? — Феликс сделал паузу. — Нет? Первый вопрос решили. Нас вновь пятеро. Поздравляю, Галина Кузьминична.
Все произошло настолько стремительно, что ни Рафинад, ни Чингиз не успели и порадоваться, отметив растерянное выражение лица Толика Збарского…
— Теперь хочу вернуться к свежей рубашке Виктора Степановича, — Феликс отошел от стола, сделал несколько шагов вдоль стены кабинета. — Платов предвидел праздник.
— Или похороны, — поправил Платов.
— Вот-вот. Ходят слухи о моей добровольной отставке. Я действительно хочу создать «Крону-банк» и на время должен целиком погрузиться в эти заботы. Уверен, что со временем «Крона-банк» снимет вопрос финансовой зависимости «Кроны» от посторонних банков, поможет создать мощную научно-производственную корпорацию «Крона», оставив торгово-закупочную деятельность. Даже людоедские налоги мы сможем смягчить с помощью своего банка. И если кое-кто думает, что я хочу просто больше заработать, он заблуждается. Я преследую стратегические интересы фирмы. И еще! В моем распоряжении контрольный пакет акций — пятьдесят один процент. Я думаю, что такое преимущество не может быть у лица, которое не принимает активного участия в работе фирмы. Это в конечном счете душит фирму, лишает ее, если хотите, нравственной основы. Если получаешь деньги, не заработав, лишаешь себя одного из самых чувственных удовольствий — распоряжаться нормально заработанными деньгами, я в этом уверен… Хочу передать свой пакет акций человеку, который стоял со мной на равных не только в дни организации фирмы, но и был моим личным другом на протяжении всей сознательной жизни. В то время у него не хватило средств на более солидный пакет. Теперь положение изменилось… Я хочу просить своего товарища — Рафаила Наумовича Дормана отдать мне свои девять процентов акций взамен моих пятидесяти одного, это первое. Второе! Хочу рекомендовать отцам акционерам, а косвенно и всем сотрудникам фирмы, принять в должности генерального директора фирмы Рафаила Наумовича. Совершенно уверен в его деловых качествах. Лучшей кандидатуры на должность генерального директора я не вижу.
К четырем часам Чингиз приехал на Охту, в обувной цех. Мастер Ашот Савунц сидел в стеклянной конторке и пил чай. Глаза его ласкали штабеля готовой продукции в серых невзрачных коробках, вперемешку с обувью, просто завернутой в бумагу. В цехе трудились двенадцать отменных сапожников, отобранных Ашотом из числа многих кандидатов. Каждый занимался своим делом на специально купленном оборудовании. Кто кроил верх, кто кроил низ, кто нарезал подошву. Модели — а их было четыре под женскую обувь и три под мужскую — собирались по лекалам самого Ашота Савунца, непререкаемого авторитета. Особенно Ашота радовал новый итальянский дозатор для склейки обуви. С его установкой в один и восемь десятых раза повысилась производительность…
— Что, Ашот, чай пьешь? — поздоровался Чингиз.