Целлулоидов отломил горбушку, прошкрябал ею по донцу сковороды, подгребая желто-золотистые остатки.
— Ты что, Вася, разговаривать со мной не хочешь? — опешил Чингиз. — Я тебя как брата ждал, — голос Чингиза дрогнул, он пересилил себя. — Ты до сих пор обижен на меня? Извини, брат, я знаю, это Гордый разнюхал о лесном нашем деле. У него друг комитетский в Тюмени работает… Извини, Вася, кто же мог подумать?
Целлулоидов отодвинул сковороду. Встал из-за стола, вышел в гостиную. Чингиз слышал, как поскрипывают половицы под его ногами. Ходил Вася недолго, а вернувшись на кухню, держал в руках свой фибровый чемоданчик с металлическими углами. Все дни, что Целлулоидов проводил в следственном изоляторе, чемоданчик ждал его под кроватью, храня Васино добро — майки, трусы, папиросы. И еще записную книжку с номерами телефонов людей, имеющих «вес» в Тюмени…
— Одолжи денег, рублей сто, — промолвил Целлулоидов. — Прилечу, сразу вышлю.
— Ты что, Вася! Тебе ж зарплата полагается, ты и за прошлый месяц не получил, — торопился Чингиз, безотчетно презирая себя, сам пока не понимая за что.
— Мне сейчас нужны деньги, — глухо проговорил Целлулоидов.
Чингиз достал портмоне, отделил сотенную купюру. Рука с зажатыми в пальцах деньгами зависла над столом.
— Положи на край, — сказал Целлулоидов.
— Не хочешь брать из моих рук? — уязвленно произнес Чингиз.
— Положи на край стола, — повторил Целлулоидов.
Чингиз положил деньги и убрал руку. Целлулоидов подобрал их, сунул в боковой карман серого мятого-перемятого пиджака. Чингиз отметил про себя, что уводили Васю в приличном темно-синем пиджаке. Видно, поменял в камере. Или заставили поменять. И вообще, облик Васи Целлулоидова изменился, он чем-то сейчас походил на… свою фамилию. Чингиз не мог понять, в чем дело. И лишь когда Целлулоидов прошел в коридор, понял — на Васе не было его темной шляпы. Предмет вожделения, атрибут его вертлявой, приблатненной внешности. Когда опера выводили Целлулоидова из квартиры, шляпа на нем была, Чингиз хорошо помнил…
Целлулоидов достал из кармана квартирные ключи, бросил на подоконник и, сухо сплюнув, вышел, хлопнув наружной дверью…
Позже, на стопке газет, Чингиз обнаружил гербовую нотариальную бумагу. Ту самую купчую, которой он, Чингиз Джасоев, жаловал блатаря на вольняшке Васю Целлулоидова пятой частью своего права на выруб и вывоз древесины по лесобилету.
Глава пятаяСТРЕЛКА
Ростральные колонны стрелки Васильевского острова казались Егору Краюхину двумя могучими рогами на каменной башке гигантского буйвола, что спустился к Неве на водопой.
В свое время, когда проходил он службу в милицейском дивизионе, Егорушку Краюхина дернули по тревоге из казармы на Измайловском проспекте и направили в Ставропольский край утихомиривать каких-то крикунов. До драки дело не дошло, а вот буйволов Краюхин повидал. И всякий раз, когда попадал он к знаменитым колоннам, вознесшим над площадью медные ростры волшебных кораблей, Краюхину вспоминались рога буйволов. Наваждение, и только.
Хотелось курить. Краюхин достал сигарету из мятой пачки. Пальцы его ознобливо дрожали, уводя пламя зажигалки от кончика сигареты, пришлось напрячься, усмирить дрожь. Задание у Краюхина было не сложное, даже пустяковое — топтаться у Биржевой лестницы и следить, нет ли на пустынной по-воскресному площади подозрительных движений? Внимание Краюхина привлекал высокий мужчина в спортивной кепке с утиным козырьком. Мужчина прохаживался по. ту сторону широкой Биржевой лестницы, то исчезая, то возникая вновь.
Краюхин сомневался, правильно ли он понял по телефону задание: явиться к семи часам вечера на стрелку и наблюдать за обстановкой, — потому как никого из примелькавшихся рож в поле зрения не было видно, словно над Краюхиным пошутили. Почему именно это место выбрали для своих разборок криминальные группировки города, непонятно. Или прельщал простор — можно при опасности удрать на своих скоростных автомашинах. Или умиротворял вид, что открывался взору со стороны стрелки Васильевского острова. Тихим звоном, точно от лопнувшей струны, исходил далекий берег, мозаично выложенный каменными громадами домов. Ажурной перемычкой тянулся Кировский мост с левого берега к Петропавловской крепости, что золотой иглой прошивала низкое небо… Впрочем, вряд ли на бандитских толковищах обращали внимание на красоту творений великих зодчих, со своими проблемами бы разобраться.
В последнее время Краюхин все чаще подумывал о том, что пора завязывать с бандитским промыслом, не в его годы водиться с этими круторожими парнями, да и нрав у него, в сущности, был мирный, незлобивый. Правда, Краюхина особенно и не приобщали к своим грубым делам, но, как говорится, на карандаше у Ангела он значился. Выполнял мелкие поручения по сбору подати от ларечников, барменов и прочей шушеры. Дело спокойное, неторопливое. Являлся как инкассатор, брал заранее подготовленные пакеты с деньгами и уходил. Раз в месяц, со всех точек, обложенных налогом. Если возникали проблемы, сообщал старику Халдею, бывшему официанту ресторана «Метрополь». Халдей постоянно сидел дома, в своей квартире на улице Пестеля и являлся связником между рядовыми бойцами и руководством банды. Ему Краюхин и сдавал собранные деньги, по ведомости, Где аккуратно проставлены адреса точек, фамилии терпил и контрольные даты получения налога. Если, не дай Бог, время окажется просроченным, включался «счетчик», наподобие пени. И ждут, конечно, до разумных пределов, потом принимают меры. Но «меры» пока не принимались — терпилы платили исправно.
Еще год назад, когда судьба свела Краюхина с Ангелом и его ребятней, отношения в банде были куда более простецкие, никаких бюрократических инстанций в лице Халдея — в любое время суток можно было поднять с постели самого Ангела. Теперь все осложнилось. Случай с Нефедовым особый, слишком большими деньгами пахло, поэтому Ангел лично соизволил встретиться с терпилой. А теперь Ангел как бы отошел в сторону. И это очень не нравилось Краюхину, понимал, что Ангел подстраховывает себя — дает сильный козырь будущему адвокату. А Краюхину-то зачем ждать адвоката с прокурором? Краюхин и так может заработать себе на хлеб с маслом, не калека и не алкаш синеносый. И Вероника требовала, чтобы Краюхин порвал с бандитами, к добру не приведет, дурные сны ей об этом вещают. Сама Краюхина втянула в эту компанию, а теперь трубит отбой. Кто, как не Вероника, просила доставить посылки с азиатским зельем на Гражданку, к универсаму, радовалась, что хорошие деньги платят, а теперь трубит отбой. Правда, давно что-то к ее вагону не подносили посылок, видать, похватали тех косарей маковой соломки…
Краюхин отстранил сигарету и всей пятерней почесал горло, волосы бороденки трещали, словно сухие дрова в печи. В последнее время Краюхина донимала аллергия, нервничал Краюхин, терял покой. А после истории с племянником соседки Агафьи Львовны особенно. Напрасно он ввязался в это дело — навара никакого, сплошная нервотрепка. Правда, ему положен процент за наколку, но пока деньгами не пахнет — то ли Нефедов не выполнил обязательств перед Ангелом, то ли Ангел темнит, жадится, хоть это на него не похоже, — обычно после работы Краюхин без задержки получал свою долю. Или старый Халдей выплату зажимает? И спросить неловко, говорят, Ангел не любит, когда его достают с такими вопросами. Конечно, можно узнать у самого Женьки Нефедова, только тот слинял со всем семейством, спрятался за городом, на даче родителей жены, в Тосно. Краюхин хотел его навестить, даже адрес выведал у Агафьи Львовны, ссылаясь на то, что необходимо Нефедову важную информацию передать, а потом раздумал — не надо паниковать, Ангел Денег не замотает, не водится за ним такое, придет время — отдаст…
Краюхин тыльной стороной ладони погладил горло, стараясь успокоить зуд. Совсем он расклеился — и сердце ноет, и в правом боку пощипывает, под ребрами. Пожалуй, на это и можно будет сослаться, болею, мол, не могу такую нервную работу работать. Хорошо бы в больницу лечь, на обследование, а там, глядишь, и отстанут круторожие, забудут, что живет на свете Егор Краюхин, бывший санитар медвытрезвителя…
Краюхин огляделся. Все тот же пейзаж, все те же по-воскресному сиротливые автомобили, все тот же мужик в спортивном кепаре с утиным козырьком, что маячил с другой стороны широкой Биржевой лестницы. И тут Краюхина осенило — он даже присел от неожиданности, — а что, если именно этот тип и есть нежелательный соглядатай, присутствие которого на стрелке и должно быть выявлено?!
Краюхин втянул голову в поднятые плечи, перекинул сигарету в угол рта и, сунув руки в карманы куртки, направился расхристанной походкой вдоль Биржевой лестницы.
Мужчина стоял спиной, глядя в сторону Дворцового моста. И лишь Краюхин поравнялся, как мужчина резко обернулся, словно ждал. Лицо его формой напоминало остов гитары — суженное в висках, расширялось к подбородку. Раз увиденное, такое лицо надолго запоминалось…
— Парамоша?! — невольно воскликнул Краюхин. — Ты ли, нет?
Мужчина метнул в Краюхина быстрый взгляд, приподнял в удивлении брови, отчего низкий его лоб зарылся в складки морщин.
— Не узнаю что-то, — произнес мужчина, названный Парамошей.
— Так это я, Егорка Краюхин, просто бороду завел и усы, — наседал Краюхин, в то же время не очень желая тормошить память Парамоши.
— А… дружок Вероники? — без особой радости пробормотал Парамоша, видно, и ему эта встреча сейчас была чем-то в тягость. — Что же ты тут делаешь? Гуляешь?
— Гуляю, — подхватил Краюхин и добавил: — Жду тут одного… Как ты живешь, Парамоша, век тебя не видел.
— Ничего живу, — быстро ответил Парамоша. — Нормально.
— Не катаешься больше?
— Откатался. А ты как?
— Да вот, понимаешь, — замялся Краюхин. — Работаю на одной фирме, помогают кому делать нечего, — Краюхин заметил, что просторный карман джинсовой куртки Парамоши тяжело оттягивает пенал радиопереговорного устройства, Краюхин и сам не раз пользовался таким аппаратом, когда служил в дивизионе.