— Хватит, хватит, — мягко произнес Феликс. — Рыбу-то пожарила?
— Пожарила, — вздохнула Лиза. — Хочешь?
— Конечно. Игорек спит?
— Уснул, поросенок… А выпить хочешь?
— Кажется, хочу, — кивнул Феликс. — Устроим небольшой пикник.
— Тебе завтра вставать в семь.
— Встану позже. Я не генеральный директор, можно расслабиться. Пусть теперь Рафаил встает в семь.
— Да, подсуропил ты ему, — Лиза устремилась вперед вытянутым извилистым коридором, стараясь упредить возможные вопросы Феликса.
А Феликс и не хотел задавать вопросы, пустое. Он хотел поскорее занять свое место в углу просторной и уютной кухни, есть рыбу и пить вино большими глотками, хотел отойти от фильма…
Вино оказалось кисловатым. Но все равно — холодное, оно остужало горло и льдисто ухало куда-то в глубь живота, тотчас разливаясь жаром.
— Хорошо сидим, — Феликс выбрал сочный кусок рыбы и переложил на свою тарелку. — Представляю, какой едой будут завтра вечером угощать на свадьбе, — он лукаво взглянул на жену.
— Почему завтра? Уже Сегодня, — произнесла Лиза. — Но только не меня. Хочешь — иди, я не против.
— Лиза-а-а, — протянул Феликс. — Ты ведь умница.
— Все, все! Только не об этом, — резко прервала Лиза. Феликс вскинул руки и развернул ладони — сдаюсь, молчу, не буду.
— Не состоял, не участвовал, не родился, — дурашливо проговорил он. — Всякий раз, общаясь с тобой, мне кажется, я составляю анкету на благонадежность. Это утомительно, Лизок.
— Жена Рафаила тоже будет на свадьбе?
— Думаю, что да, — ответил Феликс после неуловимой паузы.
— Ты неравнодушен к этой особе, — усмехнулась Лиза.
— Почему ты так думаешь?
— Женщина не думает, она чувствует.
— Ну, знаешь, — резко взвинтил себя Феликс. — Совсем уже… готова ревновать меня к телеграфному столбу.
— Ну… судя по твоему описанию, она не такой уж и столб, эта Инга.
— Ли-и-иза…
— Почему, почему ты принял ее на должность директора магазина?!
— Магазин в ведении Дормана, подчиняется торговому отделу. И Дорман сам вправе распоряжаться кадрами.
— Без твоей резолюции?
— Не мог же я ему отказать в таком пустяке, — с досадой проговорил Феликс и отодвинул тарелку. — Полно костей, а тут еще ты… В кои веки раз сидим с тобой.
— Едим рыбу, пьем вино, — засмеялась Лиза. — Успокойся. Может быть, мне нравится, что мой тюлень расшевелился, приударил за другой женщиной, пусть даже и женой приятеля.
— Ты просто больна, — вскипел Феликс. Его реакция, резкая, ужаленная, невольно выдала душевное смятение. Нижняя губа зависла, показывая розовые десны, на щеках выступили пятна, превратив приветливое и мягкое лицо в маску отчаяния.
— Вуаля! — с растерянной насмешливостью произнесла Лиза, не ожидавшая такого ответа на, казалось, невинные свои слова…
Феликс закинул руки за голову — в подобной позе сон наступал быстрее. Пододеяльник источал запах свежести и крахмала. В этом отношении Лиза была на высоте — новинки бытовой химии тотчас занимали достойное место в ее хозяйстве, серьезно сокращая зарплату. Даже мать Феликса — чистюля и аккуратистка Ксения Михайловна — тут опускала руки…
Чеканные дубовые листья на обоях барельефно выпирали из стены, освещенные предутренним размытым светом. Феликсу казалось, что он спрятался в шалаш и никто никогда его здесь не найдет. Но быстрые шаги Лизы развеяли иллюзию.
— Теперь я понимаю, почему ты решил заняться банком, — громко говорила Лиза, укладываясь в постель. — Ты оставил «Крону», чтобы не искушать себя этой дамочкой.
— Мелко, Лизок. Спи, скоро рассвет, — протянул Феликс нарочито сонным голосом. — Такое может придумать только извращенный ум.
— Извращенный ум?! — воскликнула Лиза. — Кто тебе звонил домой в тот вечер, когда ты, пьяный, устроил мне сцену и отправился ночевать к своей мамаше? Не эта ли особа?
— Вспомнила! — изумился Феликс и, приподнявшись, посмотрел на Лизу. — Прошла целая вечность, а ты все помнишь?!
Ее расширенные в гневе глаза светлячками светились в сизых сумерках комнаты. Ночная рубашка сползла, оголив плечо и грудь с темным соском.
— Это просто расточительство, — продолжал Феликс серьезным тоном. — Такое невостребованное богатство! — Он легко перегнулся и прильнул ко рту Лизы, обратив в невнятное мычание ее бранчливые слова.
Лиза крутила головой, пытаясь увернуться, договорить, но безуспешно — ее тут же подлавливали большие и жадные губы Феликса, в то время как руки жестко и уверенно покоряли мечущееся тело, ловко стягивая крепкую ткань ночной рубашки. Лиза особенно и не сопротивлялась. Продолжая что-то выговаривать, она помогала Феликсу, податливо подставляя себя, — казалось, в ней борются два существа: та, добрая, влекущая, с испуганным взором у погасшего экрана телевизора в гостиной, и другая — неуживчивая, подозрительная, с горящими угольками в глазах. Внезапно ее тело обмякло, сдалось, растянулось на белой простыне, принимая на себя горячее и упругое тело Феликса.
Обхватив шею Феликса руками, теперь уже она ловила его губы и лепетала какие-то слова. Влекомый сладостной дрожью, Феликс приподнял голову, вбирая взором близкие знакомые черты лица. Черты эти, казалось, непостижимым образом меняли свою форму, превращаясь в другой облик — желанный, запретный облик Инги. Превращение это распаляло, придавая особую страсть. Лишь боязнь произнести вслух другое имя сковывала и пугала. Сердце его колотилось.
И тут сознание приняло посторонний звук — резкий и тревожный.
— Телефон, — прошептала Лиза. — Что-то случилось. Телефон звонит.
— Какой телефон? — в забытьи пробормотал Феликс.
— Телефон, не слышишь?! Что-то случилось, — голос Лизы тревожно трезвел.
— Какая-нибудь ошибка, — отозвался Феликс, но тело уже отяжелело.
Досада и злость охватили его. Протянув руку к стоящему подле постели аппарату, Феликс снял трубку.
— Включи радио! — раздался голос Рафинада. — «Свободу»! Быстро! — и Рафинад повесил трубку.
Розыгрыш?! Не может быть. На часах четверть пятого утра.
Лиза молчала, зарыв подбородок в одеяло…
Предчувствие беды выбросило Феликса из кровати. Радиоприемник темнел на секретере. Искать волну не пришлось — частота «Свободы» отслежена давно и прочно.
— Что случилось? — прошептала Лиза.
Феликс усилил звук. Далекий мюнхенский диктор глуховатым голосом передавал сообщение московского корреспондента радиостанции «Свобода»:
«Танки движутся к Москве… Отдан приказ войскам… В шесть утра ожидается заявление Советского правительства о низложении Президента Горбачева… Военно-политический путч… Реставрация коммунистического режима… Образован Государственный комитет по чрезвычайному положению — ГКЧП… Президент арестован и, вероятно, убит…»
— Боже мой, — обомлела Лиза.
— Доигрались, сукины дети, — выдохнул Феликс и присел на край серванта. За стеклом хрустально звякнули бокалы.
— Осторожно! — вскрикнула Лиза. — Разобьешь!
Феликс поднялся, придвинул стул и тяжело опустился на него.
— Доигрались в демократию, болтуны, тряпки, демагоги, фигляры, — шептал Феликс, приблизив ухо к рифленой ткани динамика. Он впитывал каждую фразу прилежного диктора. Гнев душил Феликса. — Красовались друг перед другом, петухи кастрированные… Теперь эти ребята покажут кузькину мать, пересажают к чертям собачьим, перестреляют. Они-то не станут церемониться. Хватит, поиграли в демократию…
Лиза, босая, в накинутой на плечи ночной рубашке, подошла и встала рядом, отстранив от уха светлую прядь.
— Розыгрыш, — проговорила Лиза. — Продолжение кинофильма. Не может быть подобного совпадения. Что они, идиоты — показывать такой фильм перед переворотом? Чистый розыгрыш…
«Но почему молчат наши радиостанции? — метались в панике Лизины мысли. — Неужели и вправду убили Президента?»
— Помолчи! — цыкнул Феликс. Сообщение повторялось. Словно кружение колеса. Все тот же глуховатый, доброжелательный голос предвещал долгую ночь, которая опускается на Европу…
Феликс выключил радио, лег в постель. Легла и Лиза.
Тишина обволакивала комнату. Тишина густела, закладывала уши, смеживала веки…
— Продумай, какие вещи мы возьмем с собой, — промолвил Феликс в тишину. — Возможно, придется бежать к финнам. На машине доберемся часа за три.
— Ты серьезно?
— Как никогда. Не понимаешь, что происходит? Первой костью, которую бросят они народу, будем мы, предприниматели-кровососы.
Лиза сдавила пальцами лоб.
— А квартира? — прошептала она. — Только сделали ремонт.
— Вот и скажи им об этом, — Феликс обернулся и посмотрел на Лизу долгим взглядом — шутит она или прикидывается? Затем встал и направился в коридор.
На кухне приглушенно хрипел круглый ретранслятор. Феликс повернул тумблер.
«…идя навстречу требованию широких слоев населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе… ввести чрезвычайное положение… на срок шесть месяцев с четырех часов утра по московскому времени девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года…»
Феликс взглянул на часы. Было десять минут седьмого. Выходит, он уже два часа и десять минут живет при новой власти…
Внутренний двор дома по улице Гоголя, в котором размещалась «Крона», напоминал пруд под сильным дождем. Беспорядочно переходя от одной группы к другой, кучковались люди. И в каждой группе, подобно кругам на воде, распространялись новые слухи, версии, факты… Ждали генерального директора Рафаила Дормана. Тот ушел к Мариинскому дворцу прояснять обстановку, предварительно разогнав по объектам сотрудников, чьи рабочие места находились в других районах города, — предупредить воровство и грабежи в такой мутной водице.
Последней со двора уехала Инга, к себе, в магазин на Московском шоссе. Спать уже не хотелось, она хорошо вздремнула у Рафаила в кабинете на двух креслах, составленных вместе.
На фирму они ввалились сразу же, как свели пролеты Дворцового моста. А все упрямство Рафаила — ведь рядом были две крыши — ее комната и на худой конец квартира на площади Труда, у родителей. Нет, решил Рафаил, в такой ситуации он обязан быть в конторе.