ругой стороны, наоборот, Егор ждал телефонного звонка, чтобы избавиться от неизвестности.
Вот и сейчас ему казалось, что телефонный аппарат присел на полке, точно жаба, и следит за ним всеми своими десятью дырочками-глазами. Егор даже отвернулся, чтобы не встретиться с ним взглядом, и старался прошмыгнуть мимо побыстрее.
Но телефон его окликнул. Зло, тревожно, гораздо резче и звонче обычного.
Егор так и замер с чайником в руке. Поднять трубку или нет? Мог бы и не поднимать — нет никого дома, и все! Тем более действительно соседки сейчас дома нет, а Егор и так почти неживой от дум своих скорбных.
Звон умолк.
«И слава Богу, — подумал Егор. — Разрешилось само собой…» Но через мгновение звонок возобновился, видно, на том конце решили, что ошиблись номером, не туда попали, что уверены — тот, кому они звонят, — дома.
Егор поднял трубку и, взяв себя в руки, дерзко объявился. Голос в трубке был совершенно Егору незнаком, вежливый и даже с какой-то интеллигентной интонацией. Что озадачило Егора Краюхина. Убедившись, что разговаривает именно с Егором, а не со случайным абонентом, голос отвердел, казалось, он пророс колючками, охрип и устал. «Вот что, гнида ты паршивая, слушай внимательно. За то, что сдал своих ребят чеченам, тебе вынесли кранты. Но у тебя есть шанс вылезти из дерьма, в котором увяз из-за своей жадности. Единственный шанс. На площадке твоей квартиры, на подоконнике, стоит сейчас коробка. Сходи возьми ее, пока кто-нибудь тебя не опередил, а я подожду у телефона. Ну, шевелись!»
Егор положил трубку. Он ничего не чувствовал: ни страха, ни злости — ничего. Словно влез в шкуру чужого человека…
Он отпер дверь и выглянул на площадку. Действительно, на подоконнике лежала картонная коробка, немного больше обувной. Жуткая мысль овладела Егором — вдруг ему подкинули такое, что… С виду коробка казалась ничем не приметной. Егор вернулся в прихожую, взял швабру и, прикрываясь дверью, осторожно тронул шваброй коробку. Ничего не произошло. Осмелев, Егор поволок шваброй коробку по подоконнику. Переждал. Вышел из-за двери, оставил швабру и подобрал коробку. Оказалась не тяжелая, килограмма три, не больше. Егор занес коробку в прихожую и вернулся к телефону.
«Слушай дальше, — приказал незнакомец. — Коробку отнесешь по адресу. Записывать не надо, так запомни. Когда вскроешь коробку, увидишь красную кнопку. Нажмешь ее до упора. В твоем распоряжении будет полторы минуты. Ты должен успеть подальше убраться. Понял? Вернешься — позвони, сам знаешь кому, отчитайся. Теперь запоминай, куда тебе надо отнести гостинец от наших ребят. Чтобы поняли — мы не шутим и не забываем. Это магазин от фирмы «Крона», которая нам подлянку кинула. Пусть знают на этой «Кроне», что «крыша» у нее не такая уж прочная. Понял? Магазин этот на Московском шоссе…»
Егор Краюхин, окаменев, слушал незнакомца. Потом положил трубку и плюхнулся на табурет. Руки и ноги стали чужими, ватными.
«Парамоша, Парамоша… Парамоша сдал меня Ангелу! — Догадка эта обернулась уверенностью, словно Егор Краюхин прочел обо всем в газете. — Решил заработать на мне, двойной агент Парамоша. И от меня получить за посредничество, и за меня получить от Ангела».
Срывая палец с диска, Краюхин набрал номер телефона бывшего приятеля, а ныне ненавистного предателя Парамоши.
— Что же ты, Парамоша, — сдерживая слезы, укорил Егор, едва услышав в трубке знакомое покашливание.
И по тому, как Парамоша раскричался, отбиваясь от упреков, было ясно, что Егор попал в точку — предал его Парамоша, сдал с потрохами Ангелу, сшиб копейку. Краюхин положил трубку: к чему разговаривать без толку. Надо свое положение обдумать…
Краюхин поднял с пола коробку, поставил на полку, приоткрыл крышку.
В стеариновом жирном наплыве, заполнившем нутро коробки, торчала красная нашлепка, размером с копейку.
Краюхин уставился незрячим взором в потолок. Тени на белесом потолке представлялись ему стеариновым наплывом. А плоская тарелка светильника той самой красной нашлепкой.
Постепенно глаза привыкли к темноте, и предметы обрели свои знакомые очертания. Надо успокоиться, не мандражировать, все обдумать. То, что он завтра отправится на Московское шоссе, Краюхин знал определенно, какие бы он ни придумывал сейчас уловки и ходы, но… Почему его инструктировал не Халдей, а какой-то незнакомый человек? И коробку оставил на подоконнике подъезда, в то время как он был дома? Не хотят лишних свидетелей, если история всплывет. А телефонный разговор, тем более с неизвестным человеком, к делу не пришьешь. Как ни странно, эти размышления успокоили Краюхина. Если бы бандюги его и впрямь к крантам Приговорили, то прятаться бы не стали. К чему прятаться перед кандидатом в мертвяки, наоборот, с интересом бы с ним поимели душевный разговор, утехи ради…
Краюхин подумал и о другом. На Московское шоссе шел автобус № 50 от станции метро «Московская». Давно не доводилось быть в тех местах, может, что и изменилось. Можно, конечно, взять такси, но не хотелось привлекать внимание, поедет на автобусе.
Успокоенный, Егор Краюхин уснул.
Рафинад не торопился. Все сложилось вполне удачно, и торопиться больше не было причины. Полдня он провел в Купчино, у заведующей универсамом, увешанной золотыми цацками, с которой Рафинад познакомился благодаря косметичке, привезенной из Америки стариком Левитаном. Недавние события отодвинули аукцион на неопределенное время. Рафинад твердо решил прибрать к рукам этот просторный магазин. Вместе с Толиком Збарским, Платовым и заведующей они осмотрели магазин от подсобки и до кровли. Платов подал идею — поменять профиль магазина с продуктового на мебельный, площадь позволяла. Идея заинтересовала Рафинада. Дело явно выгодное — товар дорогостоящий, не сезонный, ходовой. А директором он назначит Платова. С его давними партийными связями, Платов именно тот, кто нужен, особенно в начальной стадии…
Рафинад выехал на Московский проспект.
Вдали выпростал иглу-обелиск памятник защитникам города в центре площади Победы, от которого по левую руку и начиналось Московское шоссе, где в магазине к шести часам его ждала Инга. Их вдвоем Сулейман пригласил в ресторан. Там-то Рафинад и поговорит с Сулейманом, выберет время. Обстоятельства переменились. Что могло интересовать заведующего торговым отделом, уже не интересовало генерального директора. Тем не менее он познакомит Сулеймана со своим родственником, двоюродным братом матери, директором трамплина в Кавголово.
У выхода из подземного перехода станции метро «Московская» какой-то мужчина держал поднятую руку в надежде остановить автомобиль. Черная пластиковая сумка оттягивала его вторую руку.
Рафинад не любил подсаживать в машину посторонних. Но на этот раз — при хорошем настроении, неспешной езде, в предвкушении славного ресторанного вечера с Ингой — он машинально тормознул рядом с мужчиной. Тот сунул голову в приоткрытую дверь автомобиля. Неухоженная бородка и жалкие редкие усы делали лицо мужчины — широконосое, с круглыми безресничными глазенапами, пухлогубое — пугливо-наивным.
— Шеф, на Московское шоссе подвезешь? — бросил Егор Краюхин и осекся.
— Почему бы и нет? — улыбнулся Рафинад. — Прыгай! Краюхин замешкался, словно разрешение водителя застало его врасплох. Пошире распахнул дверь, сел и с некоторой медлительностью занес над коленями сумку, осторожно опустил.
— Яйца везете? — проговорил Рафинад, дожидаясь.
— Вроде яйца, — как-то через силу улыбнулся Краюхин.
— Что-то мне ваша внешностьзнакома, — продолжил Рафинад.
Краюхин пожал плечами и боком, словно раскрываясь, взглянул на водителя.
— А откуда, не припомню, — закончил Рафинад со своей особой вальяжной интонацией в голосе, некогда характерной для коренных жителей северной столицы.
— На артиста я похож одного, меня часто путают, — уклончиво ответил Краюхин.
Что правда, то правда — популярный крикун из рок-группы, которых развелось, как блох, поразительно походил на Егора Краюхина своей шелудивой бороденкой и усами. Ответ вполне удовлетворил Рафинада. Но в душе он был собой недоволен — подсаживает каких-то «алкашей на антабусе» и еще ищет с кем-то сходство. Хорошо хоть ехать недалеко. Сейчас обогнут площадь, и начнется Московское шоссе…
Краюхин обладал другой памятью, нежели его любезный водитель. И память эта извлекла из хлама событий, заваливших жизнь бывшего санитара вытрезвителя, картинку давнего позднего вечера на улице Гоголя, телефонную будку рядом с общественным туалетом и нахального писуна, который провел за нос Краюхина, посулив три рубля вместо нестыдного штрафа. Именно тем трюльником, сунутым под тумбу на Исаакиевской площади, и запомнился писун фальшивому менту Краюхину. Купюра была рваная, стертая и пахла аммиаком. До сих пор невостребованная, она валяется где-то в комнате Краюхина… И еще эта интеллигентская интонация в голосе, ее уж ни с чем не спутает Егор Краюхин — невыносимая интонация для уха простого человека, хоть и прошло столько времени с тех пор, как Краюхин завязал со своим отхожим промыслом.
— Давненько я не был в этом районе, — промямлил Краюхин. — Думал, сюда ходит «полтинник», а его, оказывается, отменили.
Рафинад молча объехал по кругу памятник защитником города и, едва машина ткнулась в торец шоссе, остановил.
— Прошу вас, приехали, — проговорил он со своей сволочной интонацией.
— Да, да, — встрепенулся Краюхин. Он и сам был рад поскорее убраться с глаз водителя. — Сколько я вам обязан?
— Пустяки, — ответил Рафинад, не скрывая нетерпения. — Осторожней с яйцами.
— Тогда спасибо, — продолжал радоваться Краюхин.
Придерживая на весу сумку, Краюхин выпростал ноги из кабины, поднялся и захлопнул дверь. Машина тотчас рванулась и помчалась по ровной стрелке шоссе.
«Мог бы и подольше провезти», — подумал Краюхин. Ладно, он и сам доберется, номер дома небольшой, стало быть, шагать не долго. И тут, как бы заново, он осознал суть предстоящего. Еще дома Краюхин определил для себя, что этот визит в магазин будет ознакомительным, надо осмотреться, подобрать подходящее место. Сумку с коробкой он прихватил в последний момент, пусть находится при нем, на всякий случай…