Сальвий, ошеломленный наглостью раба, посмевшего войти в преторий в минуту обсуждения военных вопросов, приказал ему убираться вон. Клеандр и с места не сдвинулся, учтиво поклонился и заявил: дело безотлагательное, буквально молниеносное, поэтому он позволил себе отвлечь внимание повелителя. Коммод тут же закрыл совещание и поспешил покинуть преторий, при этом заявил, что подумает над словами Сальвия Юлиана. С порога заявил: походу III Августова легиона быть, всем остальным офицерам ждать дальнейших распоряжений, после чего поспешно удалился!
Глава 10
В начале июня, когда Бебий Корнелий Лонг и Квинт Эмилий Лет с отборными молодцами отбыли на левый берег Данувия, император заскучал. Первое время Луций по примеру императора Домициана пристрастился ловить мух и протыкать их острым грифелем. Скоро наскучило и это занятие. Он без конца задавался вопросом: зачем повелитель мира должен мучиться в этой поганой Виндобоне в то время, как в Риме происходят все великие и достойные императора дела? Там творится история, которую он, сын божественного Марка, внук божественного Антонина, назначен созидать.
Между тем на Виндобону и на все приграничные римские провинции, начиная с обеих Мёзий на востоке и до Реции на западе, напала засуха. Уровень Данувия упал до самого низкого за последние годы уровня, многие горные реки обратились в тощие ручейки. Жара в тот год стояла необычайная. В городе после полудня нечем было дышать. Коммод не вылезал из терм, в которых день и ночь работали нагревательные печи и куда рабы то и дело носили сосуды с холодной колодезной водой. Как назло, из столицы приходили вызывавшие тоску и приступы отчаяния вести. В Вечном городе стояла прекрасная погода. Этрурию, Лаций, Умбрию и Кампанию – другими словами, всю Центральную Италию – регулярно омывали очистительные грозы, сбивали зной. После обильных ливней все цвело и благоухало. Курортные города тирренского побережья, а также дачные места в окрестностях Рима, прежде всего Пренесте, Тибур, Габии, Альба Лонга и Тускул, были полны отдыхавшей состоятельной публикой. Там было весело и шумно, толпа охотно развлекалась. В этот сезон модным и чрезвычайно забавным приключением считалось лишение девиц невинности. Каждый щеголь из первых двух сословий считал своим долгом похвастать победой над невинной простушкой, которых в Италии тем летом расплодилось видимо-невидимо. Было из кого выбрать – на каждом углу в столице, а также в пригородных Таррацине, Сорренте, Мизенах, Байях, Путеолах стояли булочницы, цветочницы, продавщицы овощей и фруктов. В курортных местах не счесть было танцовщиц, флейтисток, натурщиц. Девственницами объявляли себя и засидевшиеся дочери на выданье из хороших семейств, и чувственные светские львицы, и вполне зрелые, имевшие нескольких детей матроны. Каждая из них после свершения таинства старалась стыдливо прикрыть глазки тыльной стороной ладони и со вздохом признаться, что «такого с ней никогда не случалось». Так, говорят, поступила покорившая Рим певица из Коринфа после того, как провела ночь у Уммидия Квадрата, родственника молодого цезаря и большого любителя женских прелестей.
Почуяв веяние моды, содержательницы привлекательных для мужчин заведений тоже решили не отставать от потребностей момента. В каждом приличном лупанарии[25] теперь еженедельно устраивались праздники дефлорации. В охотниках недостатка не было. Особенно старались поспеть за столичными повесами провинциалы, вольноотпущенники, даже рабы из высокопоставленных позволяли себе вскользь упомянуть об очередной победе.
Эти торжества устраивались следующим образом: в объявленный день перед украшенным красным фонарем входом зажигали нарядную иллюминацию, фасад здания украшали цветочными гирляндами. После окончания торжества герою и победителю на голову возлагали лавровый венок. Триумфатора сопровождала толпа музыкантов. Это развлечение настолько пришлось по вкусу изысканной публике, что в Риме, как доносили Коммоду, был зафиксирован случай пятикратного лишения девственности одной и той же красотки по имени Лоллия. Когда последний клиент, посетивший лупанарий в Субуре[26], узнал о количестве предшественников, справивших праздник в один и тот же день, содержательница заведения, некая Стация-Врежь, кулаком начала громко и публично убеждать клиента, что свершилось чудо! Она же представила свидетелей, утверждавших, что к девице милостью Венеры и Магна Матер каждый раз таинственным образом возвращалась девственность, по крайней мере клиенты каждый раз имели дело с нетронутым созданием. Стацию поддержала часть восторженных зрителей. Правда, в толпе нашлись и скептики, утверждавшие, что «с философской точки зрения такого быть не может, что это шарлатанство». Толпа едва не лишила жизни приверженцев ненавистного мозгового извращения и едва не отправила их в Аид «к Платону, Сократу и прочим мошенникам, сбивавшим честных людей с верного пути». В конце концов просвещенная часть публики всерьез задалась вопросом: что это, чудо или наглый обман? Как утверждал в своем донесении префект города Ауфидий Викторин, спор разно утверждавших сторон увлек весь Рим. Народ с нетерпением ждал цезаря, чтобы рассудить спорщиков. В любом случае Лоллия моментально стала знаменитостью, цены на нее резко возросли.
В тайных докладах императорских соглядатаев сообщалось, что среди высокопоставленных лиц мужского пола обнаружились любители поступать таким же образом с юношами из хороших семейств. Цены на такие формально запрещенные, но, увы, широко распространенные подвиги были куда выше общепринятых.
Что касается массовых сборищ, мероприятий и прочих общественных развлечений, префект города Викторин в очередном донесении сообщал, что у болельщиков, приверженных «горной зелени»[27], появился несравненный рысак, который, как и знаменитый Адремон, обходил соперников одного за другим. А какую квадригу выставили «голубые» на последних играх! Кони один другого краше.
После таких известий Луций Коммод окончательно впал в меланхолию. Ему, императору, отцу римского народа, неоднократному победителю парфян, сарматов, германцев и прочей варварской швали, приходилось выносить решения по волнующим общественность вопросам, знакомиться с достоинствами выдающихся скакунов, исходя из официальных отчетов городского префекта и писем захлебывающихся от счастья приятелей. В это же самое время его зять Клавдий Помпеян донимал племянника наивными вопросами: как быть, например, если засуха погубит урожай в северных приграничных провинциях? Чем тогда кормить армию?
– Ты предлагаешь мне взять в руки ведро и начать поливать злаки, чтобы накормить солдат? – поинтересовался Коммод. – Разве в твои обязанности как наместника не входит обеспечение воинов продовольствием?
– Неурожай поразил обе Паннонии, – развел руками Клавдий. – Я обязан доложить о надвигающейся угрозе, чтобы осенью никто не смел попрекнуть меня небрежением в таком важном деле, как снабжение армии продовольственными припасами. Сейчас необходимо принимать меры.
– Вот и принимай! Ты же знаешь, дядюшка, я с детства не мог терпеть умозрительных вопросов. Приди и скажи: вот там-то и там-то находится продовольствие, но по какой-то причине его не доставляют вовремя. Тогда можно будет принимать меры.
– Я сказал это к тому, чтобы ты ориентировался в обстановке. Чтобы был готов к наихудшему. Такова обуза, которую приходится тащить императору. Твой отец всегда досконально разбирался в подобных вопросах.
– Оставьте вы наконец в покое божественного Марка! – в сердцах воскликнул Коммод. – Что было, то прошло. Ради процветания государства, дядюшка, я готов всем пожертвовать. Готов вникать во все детали, а не сидеть сиднем, – в сердцах уточнил Коммод, – в этой занюханной Виндобоне.
– Но именно здесь находится лучшая часть сената, здесь все военачальники – опора и надежда Рима, здесь государственная казна. Здесь свершается то, что называется историей! – с той же страстностью воскликнул Помпеян.
– Ага! – резво закивал император. – Где же тогда происходят государственные праздники, игры, религиозные церемонии? Здесь, что ли? В этом лосином углу?.. Они свершаются в столице и проходят без меня, без главного понтифика и опекуна римского народа. Приближаются Аполлоновы игры, за ними последуют празднества в память побед Суллы. Скоро Столетние игры, необходимо заранее подготовиться к ним, а я заперт на границе, вдали от всего, что делается и решается в Риме.
– Но, Луций, – пытался убедить его Помпеян. – Завершив дело, начатое твоим отцом, мы триумфально вернемся в Рим. Это будет неслыханный подвиг, достойный божественных Юлия, Августа и Траяна. Безопасность империи будет обеспечена.
– А моя?! – воскликнул молодой человек. – Моя личная безопасность будет обеспечена победой на севере? И дождемся ли мы когда-нибудь победы? И сколько будет стоить организация новых провинций. Известно ли тебе, что в Риме уже полгода не было денежных раздач плебсу? Ты полагаешь, что населению столицы по сердцу подобная бездеятельность цезаря? Все хлебные раздачи, проведенные в последнее время, превращались в постыдный фарс. Недавно в давке возле государственных складов было задавлено более десятка человек. Известно ли тебе, что в банях начали пренебрегать строжайшим запрещением отца лицам разных полов купаться совместно? Ты полагаешь, что подобные безобразия добавляют уважения к власти? Я уже почти три месяца держу в руках бразды правления, а в Риме до сих пор не было проведено ни одного мало-мальски стоящего представления гладиаторов.
– Луций, – развел руками Помпеян, – какому разумному человеку придет в голову обвинять тебя в этих неустройствах? И что такое гладиаторские игры? Развлечения подлой черни. Твой отец…
– Я уже просил, Клавдий, не тыкать мне в лицо именем моего божественного отца. Мне лучше, чем кому бы то ни было, известно, как мой отец относился к подобным мероприятиям. Сколько раз меня подвергали беспрецедентным наказаниям за то, что я без разрешения убегал на представления гладиаторов, просиживал у них в казармах! Я помню все! Марк поступал подобным образом, потому что у него были присущие только ему достоинства. Он желал и мне привить свои сильные стороны. Но я другой! Понятно?! У меня иные плюсы, я отличаюсь другими добродетелями. Я уверен, что отсутствие развлечений в Риме, скандалы с продовольственными раздачами, тем более небрежение при совершении религиозных обрядов всерьез угрожают моему положению в государстве. Ты говоришь о разумных людях. Покажи, где они, умники? Наш родственник Дидий Юлиан? Его едва ли можно отнести к философам. Он рад-радешенек, что больше нет необходимости читать на ночь диалоги Платона, заучивать наизусть сентенции Эпиктета и Сенеки. Те же чувства испытывают и большинство отцов-сенаторов. Прими во внимание, что во времена моего божественного отца никто не заставлял этих людей набираться чуждой им по самому духу учености. Это не отец придумал, это подданные решили, что незнание текстов Зенона, Аристотеля и Платона является самым большим несчастьем, какое может постичь человека в бренной жизни. Теперь Дидий Юлиан страдает от невозможности влезть на Клиобелу. По сообщениям Ауфидия, того же рода муки испытывает подавляющее большинст