– Тишина. По последним сведениям, Бебий успешно продвигается вдоль реки Влтавы на север. Лет притаился в отрогах Судетских гор.
– Сколько можно таиться? Пора дерзать, а то варвары вывезут добычу из Дубового урочища. Где их потом искать?
– Не желает ли господин завтра отправиться на охоту?
– По такой жаре? И кто поведет меня? Матерна я видеть не хочу. – Коммод замер, подергал пальцы. – Слушай, раб, может, похитить Кокцею? Прямо сейчас. Послать людей, захватить ее спящую, разомлевшую… То-то она удивится?
Он вскочил с ложа, заговорил быстро, горячо:
– Сам поеду! Одежду, маску, оружие, коня!.. Поднимай Витразина, верных людей. Саотера не буди, расплачется… – голос императора обрел силу и звонкость.
– Не выйдет, – возразил Клеандр.
– Что значит – не выйдет? – машинально повторил император. – Почему не выйдет?
– Ее не найти, она прячется по ночам. Ее охраняют дружки Матерна, все храбрые и умелые бойцы. Они призовут на помощь соседей-ветеранов. Ты рискуешь головой.
– Глупости! Они не посмеют поднять руку на цезаря.
– Посмеют, господин. Здесь не Рим, где каждый сам по себе. Здесь все друг друга знают, многие легионеры – из местных. Как они посмотрят на повелителя, который вламывается в их дома?
– Ты смеешь угрожать мне?!
– Смею, господин. Пока не распалился окончательно, выслушай, потом лишай головы.
Коммод сел на постель, схватился за голову, принялся раскачиваться из стороны в сторону:
– Юпитер Всемогущий! Магна Матер! Великая Юнона, ты, потрясающая копьем Минерва! Изида, демоны ее раздери, вместе со всеми Митрами, Сераписами-Асклепиями и Герме сами Трисмегистами!.. Сколько можно меня учить!.. Каждая собака из подворотни считает своим долгом облаять меня. Каждый червь, едва высунув голову из-под земли, начинает советовать, грозить, предрекать.
Клеандр опустился на пол у его ног, обнял его за колени, порывисто вздохнул.
– Все так, Луций. Еще не время ни тебе жить, как хочешь, ни мне править, как я хочу.
– Ты опять за старое? – уныло спросил император.
– Да, господин. У нас нет выбора. Здесь, на границе, мы на виду. Здесь даже Матерн позволяет себе тявкать на великого цезаря, а мы терпи! Не можем даже распорядиться, чтобы верные люди заткнули ему пасть в темном углу. То и дело повторяет: мол, никто не давал права римскому гражданину измываться над римским гражданином.
– Не понял? – Коммод поднял голову, грозно глянул на спальника.
– Он имеет в виду тебя, Луций, и свою подлючку-сестру. Верные люди доносят, что грозится отомстить. Теперь, когда Кокцея вернулась домой, совсем ополоумел. Оружием он владеет неплохо, метко стреляет из лука. Для него перелезть через стену – плевое дело.
– Распять негодяя как дерзкого раба!
– Ага, распять! Озлобить армию в преддверии похода?!
– Я не собираюсь воевать ни с квадами, ни с маркоманами, ни с каким-либо другим варварским племенем. Я вышибу из них мирный договор и протолкну его на военном совете.
– Да, вышибем и протолкнем, но не сразу. Если не испортим дело поспешными и непродуманными действиями. Сейчас все висит на волоске – либо мы «стариков», либо они нас. У Сальвия три прикормленных им легиона, у Пертинакса – два.
– У Помпеяна? – спросил цезарь.
– Помпеян, как пес, предан тебе. Ты его единственная опора в жизни. Правда, он стар, но кто из нас, – он поднял глаза, преданно глянул на императора, – без греха? Он, можно сказать, вырастил тебя – отец-то все в отлучках, на войне. Помпеян никогда не выступит против тебя. Впрочем, так же как и Пертинакс, и легат Вифинии Клодий Альбин, Максимин или наместник Каппадокии Марций Вар. Вряд ли кто-нибудь из них решится на мятеж, но они, господин, испытывают сомнения. Беда с Сальвием Юлианом.
– Что-нибудь конкретное? – тихо спросил Коммод.
– Нет, владыка. Но в любом случае три легиона Сальвия Юлиана – это сила. Стоит их только раззадорить, убедить, что воевать придется за правое дело, да еще наобещать золотые горы, боюсь, вместо торжественного, с помпой, возвращения в Рим нам придется драпать в столицу. Имей в виду, что Пертинакс все-таки испытывает сомнения. Ты очень верно поступил, что ни словом не обмолвился о деталях этого договора! Зачем им знать о золоте, о янтаре? Если поход будет неудачным, он может склониться в сторону Сальвия.
– Если поход будет неудачным, Бебию и Квинту отрубят головы.
– Это само собой, но положение будет трудно исправить. Если мы к тому же начудим с Кокцеей и восстановим против себя рядовых легионеров, будет совсем худо. А вот язык Матерну действительно следует укоротить.
– Что-нибудь придумал?
– Отослать бы его под благовидным предлогом куда-нибудь подальше, – задумчиво поделился Клеандр. – Например, в Аквитанию или еще дальше, в Испанию. Только отправить не одного, а всю когорту этих храбрецов-контариоров. Кстати, наместник Аквитании доносит, что в его провинции разгулялись разбойники. Пусть всадники усмирят их.
Коммод кивнул:
– Это ты верно надумал. И другим будет урок. Не болтай лишнего, мы все слышим и видим. Умные догадаются, а глупых – тех, кто не умеет держать язык за зубами, – будем учить. Не поймут со слов, научим кровью. К тому же убедим варварских князей в том, что играем честно. Если отсылаем войска с границы, значит, с войной не спешим. Всю алу?
– Конечно, и добавь к ней вспомогательную когорту, чтобы все прошло гладко. Пусть отряд поведет Переннис. Пусть проветрится.
– Ты опять за старое?
– Тогда скажи, господин, почему Тигидий ни словом не заикнулся о желании принять участие в походе?
– Он готов выполнить любой мой приказ.
– Вот и прикажи отправляться в Аквитанию.
Коммод вскочил, начал расхаживать по комнате, подергивать пальцы. Наконец воскликнул:
– А что? Это даже интересно. Почивает в своей нищей хибарке, видит сны, рассчитывает на милости, на трибуна в преторианской гвардии, а то еще куда-нибудь выше метит – и вдруг приказ топать в деревню, в глушь, в провинцию! Гоодится!.. Немедленно вызывай Тигидия! Поговоришь с ним, а я тайком послушаю.
– Не рабское это дело, господин, – отдавать приказания римскому префекту.
Император задумался.
– Хорошо, поднимай Витразина. Секретарь он или нет?
Он тут же вскочил, рысцой пробежался по комнате, радостно подергал пальцы.
– Это будет потеха из потех! – воскликнул Коммод. – Витразин спокойно дрыхнет. Вдруг топот, стук в дверь, шум, крики! Вставай, Витразин, цезарь срочно требует тебя к себе! Я сам проору что-нибудь хамское – измененным, конечно, голосом, – чтобы у сынка гладиатора сердце в пятки… Вызывай наряд, не менее десятка преторианцев, с факелами, обязательно с центурионом во главе, при полных регалиях. Пусть поют трубы. Тревога, тревога! Затем беготня, удары в дверь рукоятками мечей. Подъем!! Замечательно! Я сам распоряжусь.
Он вскочил с постели, забегал по спальне, вызвал стоявшего на часах Вирдумария.
– Тревога! Вирдумарий, дежурного центуриона ко мне! Сейчас будем будить Витразина. Послать гонца к префекту Переннису! Быть ему немедленно во дворце! Пусть центурион поднимает людей, ведет их сюда, к моей опочивальне.
Распорядившись, повернулся к Клеандру.
– Мое оружие!.. Быстро!.. Панцирь, меч, – он на мгновение задумался. – Интересно, сумеет Витразин содрать мзду с римского префекта? Обязательно надо послушать. И если сумеет, то за что? Только, смотри, ни слова этому прыщавому юнцу, что я все слышу. Действуй, Клеандр!
Вызванный за полночь в ставку префект Переннис ждал чего угодно, только не приказа сниматься с места и не позже третьего дня выступать на край земли, в Аквитанию.
Когда мчался верхом в сопровождении двух всадников по темным опустевшим улочкам Виндобоны, сердце от радости рвалось из груди. Выходит, понадобился императору, тот помнит о нем. Забыта холодность, с какой Коммод отнесся к его нерадению на переговорах. Это был очень трудный момент, и Переннис едва удерживал себя, чтобы, невзирая на разность в чинах, не поспорить с Лонгом и Летом за право первого голоса в беседах с варварами. Вовремя сообразил, утвердишь себя – возглавишь поход, а вот это уже совсем ни к чему. Менее всего он опасался превратностей войны, руки пока крепки, просто по зрелому размышлению пришел к выводу, что экспедиция за сокровищами Дубового урочища – бессмысленная затея. Как выражаются его звери-всадники, дохлый номер. Нет у варваров тех сокровищ, о которых пел Бебий. Не может быть! Ему, прослужившему столько лет на северной границе, это было известно лучше, чем кому бы то ни было. Янтарь? Что такое янтарь! Слезы деревьев. Его, провинциала, не проведешь! Что бы там Бебий ни говорил, кто поверит, что этот хлипкий камень так высоко ценится в Риме? Бебий первым упомянул о сокровищах, пусть он и расплачивается за авантюру. Император охладел к нему, Тигидию? Пусть лучше холодность, чем голова с плеч. К тому же после афронта, который потерпят эти двое, цезарь неминуемо вновь обратит свой взор на Перенниса. Других вояк у него не останется. Выходит, пробил его час. По-видимому, пришли нерадостные известия из Богемии и его, скорее всего, пошлют на выручку этим столичным выскочкам.
Однако уже рев труб во дворце, мелькание факелов, крики и возбужденные возгласы в пределах бастиона, где располагалась ставка; сама встреча у ворот, где начальник караула, центурион преторианцев, приказал ему спешиться и сам провел его в дом для гостей, заставили Перенниса насторожиться. Неужели началась война и кто-то посмел напасть на Виндобону с тыла? Он попытался выяснить обстановку у знакомого преторианца, однако тот не ответил.
Окруженного воинами, при свете факелов префекта доставили в гостевой дом, где в обширной зале, в котором иногда устраивались пиры для вольноотпущенников, непроспавшийся, но вполне официальный, облаченный в тогу Витразин зачитал ему приказ о передислокации Первой Ульпиевой алы Контариоров в южные области провинции Аквитания для помощи местному гарнизону в установлении мира и спокойствия и пресечении вылазок разбойничьих шаек, которые обильно расплодились в тех местах.