— Как ты?
— Лучше.
Ложь. И совершенно бессмысленная, потому что она, Астра, видит правду. И воспаленное горло, и бронхи с сизоватым налетом болезни, который она счищает, счищает, а он появляется снова. Видит жар, и еще ту самую непонятную усталость, что является истинной причиной болезни.
— Пить хочешь?
— Хочу.
Банку с болтушкой из малинового варенья заворачивали в полотенце и ставили к самой батарее, чтобы медленнее остывала. Болтушка была сладкою и теплой, но жажду утоляла.
Он пил осторожно, маленькими глотками, а Астра помогала держать кружку. И его пальцы накрывали ее руки, а потом, напившись, он не спешил отпускать Астру.
Она же не спешила отступать.
Так и стояли.
Она стояла. Он лежал. Смотрели друг на друга, не зная, что делать с молчанием этим и вообще…
— Что там? — он задавал один и тот же вопрос, каждый день, а Астра отвечала:
— Все по-прежнему.
И маг хмурился. А она все-таки убирала кружку, на подоконник, прямо в лужу, которая успела набраться с прошлого раза. Воду Астра стряхнет в кружку, все равно ее мыть, а с кухни принесет другую.
Но ведь дело не в кружках или воде.
Не в дожде, что шелестит по ту сторону стекла. И не в маге.
— Странно.
Он садился.
Ему бы лежать, но разве можно заставить мужчину, твердо решившего, будто он совсем-совсем даже почти уже здоров, лежать? И Астре оставалось лишь хмуриться и взбивать подушку.
Пытаться.
Подушку у нее отбирали, чтобы запихнуть под спину.
— Казимир не звонил?
— Я… позвонила.
И звонок этот дался нелегко. Астра целый вечер решалась-решалась и никак не способна была решиться, а потом раз и сняла тяжелую трубку, и даже голос не дрогнул, когда попросила соединить ее с номером…
Соединили сразу.
И ответили тоже сразу. И выслушали.
— И что он?
— Сказал, чтобы ты выздоравливал. И что… исследования пока приостановлены. Ввиду инцидента… что, возможно, заражение произошло именно из-за них…
…и это ложь, пусть озвученная сухим равнодушным голосом. Никто из тех, спрятавшихся в подвале, не был виноват, что человек едва не стал нежитью, как не был виноват и сам человек.
— А про… остальное?
— Сказал, чтобы ты выздоравливал. Что… пока наблюдают.
Она даже вышла во двор, пытаясь понять, кто именно наблюдает и как, но не поняла, только промокла и озябла. А вернувшись, увидела, что девочки уснули, как обычно, на кровати, заняв ее всю.
— Хорошо, — маг говорил с трудом, и часто сглатывал, и кадык на тощем его горле дергался, и видно было, что глотать ему тяжело, неудобно, как и говорить.
И он замолкал.
Астра же присаживалась на край кровати. Ее сил, которых стало намного больше, чем прежде, все равно не хватало. То есть, хватало, чтобы очистить бронхи и с легкими поработать, восстанавливая их, чтобы снять хроническое воспаление в почках и камни в желчном пузыре растворить.
Она исправляла все потихоньку.
Понемногу.
Но вот усталость… она мешала, и всякий раз получалось, что эта вот усталость все портила. Будто сам маг не желал меняться.
Бестолочь.
— У тебя сила прохладная, — он закрывал глаза и откидывался на подушку. Дыхание выравнивалось, становилось глубоким и чистым. — Как вода летом… ключевая… там, где я рос, был ключ. Недалеко от дома. И мы бегали за водой. Леденющая даже летом…
— Нельзя летом пить леденющую воду.
Наверное, нужно было говорить о другом, о по-настоящему важных вещах, которые волновали Астру. О девочках вот. Сколько им сидеть в квартире? Вдвоем им не скучно, но все равно, нельзя же прятаться вечно. А отпускать их в сад или хотя бы во двор страшно.
Об Эвелине.
И Тонечке, которая вдруг стала Антониной, как-то сразу и вдруг, и значит, что-то тоже у нее случилось. А что? Она по-прежнему уходит из дому и возвращается с цветами, однако больше не пытается играть в другого человека, легкого и веселого. И это заметила не только Астра.
О Ниночке, что стала заплетать волосы в косу и больше не носит чулки. И платья тоже не носит, то есть носит, но совсем другие, коричневые и строгие, будто и не ведьма даже.
Про Калерию.
И ту девушку, что дважды приходила к ним, вчера вот тоже, но Астра услышала ее раньше других и дверь открыла, и, заглянув в звериные желтые глаза, сказала:
— Уходи.
А девушка взяла и послушала.
Наверное, так не стоило, зачем ей, Астре, лезть в чужую жизнь? Но почему-то все равно это казалось правильным.
— Когда мне было шесть, я влюбился, — Святослав подвигался так, чтобы ей было удобно, хотя Астре совсем даже не было нужды прикасаться к нему. Но ей хотелось.
Вот просто хотелось.
И плевать, что кожа раскаленная, влажная от пота. А маг хмурый. Он не любит себя сейчас, никто не любит себя слабым, но он вот терпит.
— В кого?
— В соседку. Ей было двенадцать… странно, я многое не помню из той жизни, хотя у нас память куда лучше, чем у обычных людей, но все-таки детство — это детство. И да, все равно многого не помню… а ее вот помню. Ей двенадцать, и она живет в доме по соседству. Она порой приходит, чтобы помочь нам. У меня было много братьев и сестер… и не было, но есть, только…
Он замолчал, подбирая слова. А Астра и так поняла — они чужие. Родные по крови, но все равно чужие люди. И даже если случится встретиться, то… что будет?
Наверное, ничего.
Ее вот тоже не тянет встречаться с другими дивами, хотя, наверное, можно было бы.
— У нее были рыжие волосы. Яркие-яркие. И никаких веснушек. А глаза зеленые. Мама называла ее ведьмой, но не знаю, просто так или вправду она ведьмой была… она умела смеяться. Я сказал, что, когда вырасту, то женюсь…
Зачем он говорит это?
И почему Астре категорически не нравится слушать? Что ей до той девочки, у которой наверняка давным-давно есть семья и собственная жизнь, и забыла она о влюбленном мальчишке, если вообще знала, что он влюблен.
— А потом… дар открылся и пришлось уехать.
— И не возвращался?
— Пару раз… потом, когда стал старше… родители квартиру получили. Сперва комнаты, а потом и квартиру. Старый дом отдали кому-то. А что с ней стало — понятия не имею. Только… потом я ни в кого так не влюблялся.
И захотелось вдруг взять полотенце, то самое, что лежало в тазу с водой, и огреть этим полотенцем мага. Ни в кого он… Астре-то для чего это знать?
— И дома у меня тоже не было. Когда нужно было — жил в интернате. Или вот в служебной квартире. У нашего ведомства хватает. Или еще где… но дома не было.
Теперь ей чудилось в голосе сожаление.
— Дом — это… хорошо.
Ниночка сама готовила отвары, а может, приносила их от тетки, главное, что были они темными, густыми, напоенными тою ведьминой силой, которая и дивам была не понятна. Отвары эти маг пил, морщась, зато потом засыпал крепко и спал долго, и усталости в нем будто бы меньше становилось.
— Хорошо, — он смотрел на Астру так… серьезно. — Я… подумал, что мне уже пора.
— Что «пора»?
— Дом пора заводить.
Отвары Астра переливала в кружку, разбавляя водой. И снова подавала, и держала, пока он пил. И… слова — это просто слова.
Закончит свое дело и уедет.
Куда?
Ей не скажут. А маг… может, некоторое время ему грустно будет, может, он даже станет немного скучать по Астре, как по той рыжей девочке, в которую был влюблен или решил, что был влюблен. Но главное, этой печали не хватит, чтобы он остался.
…если только попросить…
Астра мотнула головой.
— Спи, — сказала она, поставив эту кружку к той, что уже заняла место на подоконнике.
— Не хочу.
Он упрямо мотнул головой и попросил:
— Расскажи еще.
— Что именно?
— Что угодно… про мир. И драконов. Не важно. Только… не уходи, ладно?
И, наверное, это тоже было глупостью, но на душе вдруг становилось легко-легко, будто… весна наступала? Но какая весна может быть в ноябре?
— Когда-то давным-давно, когда мир был еще молодым, а драконы драконами…
…у нее оказалось множество историй, только было немного странно рассказывать их не детям. Хотя детям они тоже нравились.
…Эвелина с самого начала знала, что этот роман — ненадолго, что она не из тех женщин, с которыми кто-то захочет связать судьбу. И все-таки надеялась.
Думала даже.
И решилась. И кольцо это… зачем дарил? Чтобы подразнить? Она ведь не просила, ни о кольце, ни о женитьбе, а теперь…
Зеркало отражало уставшую женщину.
Красивую, безусловно, но столь же безусловно несчастную. И это несчастье, что читалось на лице Эвелины, въелось в каждую черту ее лица.
Она провела ладонями по щекам.
— Дорогая, скоро твой выход, — Макарский держался все еще вежливо, с подчеркнутой любезностью, но надолго ли его хватит? Во взгляде вон появилось что-то такое, предупреждающее.
Матвей исчез.
И…
Вернется ли?
Или вдруг понял, что связываться с птицей-гамаюн — глупая затея. А может, не понял, но велели ему? Он ведь военный, должен исполнять приказы. Или не приказы… разумный человек всегда послушает совета другого разумного человека.
— Конечно, — Эвелина стерла гримасу усталости и улыбнулась. — Уже иду…
В театре шептались.
…о том, что больше Эвелину не привозят на авто, как и не забирают.
…что в гримерке ее не появляются корзины с цветами.
…а генерал отсутствует не только на репетициях, но вчера и на премьеру явиться не изволил. И ладно бы шептались, пускай, но вот взгляды эти, насмешливые, издевательские, их выдержать куда сложнее, чем шепот.
…а если он не сам исчез? Ведь случается, что людей… уходят. И думать не стоит, куда. И значит, ждать смысла нет… или… если бы не сам, пришли бы и за Эвелиной, если уж ее объявили невестой. Дело даже не в этом, не в сомнительном статусе ее, но в том, что отец не упустил бы случая отомстить.
Или еще все впереди?
И надо бы сумку собрать.
С Калерией посоветоваться, узнать, что берут туда. Хотя… ей-то откуда знать?