На диву смотрел не только он.
— Тогда выпьем! — возвестил Путятин, опрокидывая рюмку. И головой затряс, и заулыбался еще шире. — Ах, хорошо пошла… а стол-то, стол… сразу видно, хозяюшки. Ниночка, душа моя…
Ниночка фыркнула.
Стол и вправду был хорош.
Заливной язык и красные горы селедки под шубой, увенчанные майонезными цветами. Тонкие узоры из нарезанных колбас.
Фаршированные яйца.
Салат оливье в хрустальных лодочках.
Рулеты.
Пироги.
И что-то еще, вовсе уж непонятное. Запахи мешались, и оборотень вздыхал, морщился, глядя на супругу, которая тоже казалась задумчивой.
— А был в мое время один случай… — Путятин говорил громко. — В самых верхах… попросили меня написать портрет одной дамы, непременно в костюме. Восхотелось ей, стало быть, образ примерить…
— …и вот еще я ему говорю, что, значит, не следует опираться в работе на одну лишь теорию переменчивости поля, поскольку и сама она представляется в высшей степени сомнительной.
Чуднов ел аккуратно, разрезая колбасу ли, мясные ли рулеты или даже бутерброды на одинаково ровные кусочки, которые один за другим отправлял в рот и тщательно пережевывал. При этом на лице его оставалось выражение то ли задумчивое, то ли безразличное. И Святослав готов был поклясться, что весь этот процесс — лишь дело привычки, а на самом деле ему глубоко безразлично и содержимое тарелки, и все, что на столе стоит, и все, кто за этим столом сидят.
Он вытирал руки.
И губы.
И продолжал говорить, оживляясь лишь тогда, когда разговор касался странных, одному ему понятных тем. И было очевидно, что именно этот человек таков, каким и выглядит. Он не играет.
Он… смотрит на диву с интересом, не с мужским, но с сугубо научным интересом, от которого Астра хмурится.
— …и в современном мире важно, чтобы наука тоже шла современным путем! Нам нужно не просто совершенствовать наследие былых эпох, но совершать новые открытия…
— Асверы уже совершили, — не выдержал Ингвар и головой тряхнул. А в темных волосах его мелькнули острые иглы.
Он еще не сменил обличье, но уже находится на грани того.
И потому говорит сквозь зубы, рта не размыкая, не желая показывать, что преображение началось, что клыки уже подросли, а сами челюсти слегка изменили форму. Калерия, ощутив неладное, поглаживает мужа, и тот успокаивается.
— Да, конечно, выбранный ими путь аморален, — спокойно соглашается Чуднов, разрезая кусочек вареного языка. — Но в то же время нельзя отрицать, что благодаря их решительности наука совершила прорыв! И теперь мы знаем куда больше, чем до войны.
Руки Святослава сами сжимаются, а дышать становится тяжело.
Прорыв, стало быть…
Его накрывает желание перегнуться через стол, подцепить галстук и затянуть потуже, а потом заглянуть в глаза, где он наверняка увидит недоумение, и позволить увидеть все то, что видел Святослав.
На кулак ложится легкая ладошка.
— Он не поймет, — шепотом произносит Астра. И слышит ее только Свят. А гнев уходит, тает, что лед под весенним солнцем.
Ком в груди разжимается.
— С людьми такое бывает, даже с умными, — она склоняет голову. И Святославу хочется сказать, что эта прическа, из многих косичек, выглядящая невероятно сложной, столь же невероятно хороша. И вся-то она, льдистая, инаковая, тоже хороша.
От этого становится страшно.
Все те люди, что собрались сегодня в доме, просто не могут не увидеть этой вот красоты. И уж точно не останутся к ней равнодушными.
Вон, вздыхает живописец, наполняя рюмку водкой. Пьет без тостов, но не пьянеет.
Амулет?
Амулетов на нем с дюжину, и далеко не все Святослав способен определить.
— Да, это путь великих жертв, но и путь побед…
— Думай, о чем говоришь, — обрывает Алексей, и взгляд его делается тяжел. Настолько тяжелым может быть взгляд только у человека, который тоже… знает?
Видел?
И получается, что не так уж молод веселый парень. И не так уж весел. Антонина же разглядывает его с интересом, и по ее лицу сложно понять, о чем она думает. Но и в ее глазах видится эхо понимания.
— Так… я ведь не говорю, что нужно делать, как они! — теперь в голосе Чуднова слышалась обида. — Можно ведь иначе! Компромиссные варианты…
— Это какие? — глаза Ингвара пожелтели, и опасная эта желтизна предупреждала, что не стоит продолжать разговор.
Но разве что-то может остановить человека, уверенного, что он совершенно точно знает, как сделать мир лучше.
— Для начала мы должны понять, чем обладаем! Сила, дар — это то, что дано личности, но должно служить обществу.
— Так служит же, — подал голос Михаил, который до того момента сидел тихо, больше внимания уделяя жареной курице, чем беседе.
— Не так! Не в полную силу! Представьте себе, что страна обладает воистину удивительным ресурсом, который не используется! Что мы имеем? Ковен ведьм и аптеки? И что в этих аптеках? Мази, притирания? Настои? Для чего? Чтобы волосы стали гуще? Кожа ровнее?
— Что плохого в том, чтобы кожа стала ровнее? — Ниночка провела пальчиками по щекам.
— Ничего, дорогая, но тебе это без надобности. Твоя кожа и без того исключительно ровна… везде, — живописец не упустил возможности приложиться к Ниночкиной руке. — Но вы не правы. Женская красота — это важно… очень важно, как для индивидуума, так и для общества!
— Общество должно думать не о внешней красоте, но о развитии! Государство должно составить всеобщий план усиления магического потенциала. Взять тех же ведьм. Следует не просто изучить их силу, потенциал, но и составить карты, исследовать передачу этой силы по наследству с тем, чтобы выработать правильную стратегию.
— Это какую? — Ниночка уставилась на Чуднова, но тот остался равнодушен к ведьминым омутам глаз.
— Если подобрать каждой ведьме правильного партнера, то каждое последующее поколение будет сильнее предыдущего.
— А если ведьма не захочет рожать от этого… правильного партнера? — тихо поинтересовалась Астра.
И заработала возмущенный взгляд.
— Личные симпатии не должны мешать государственной необходимости!
Ниночка фыркнула.
— Конечно, отдельные несознательные граждане будут уклоняться от своего долга, но с этим можно и нужно будет бороться! — он ударил вилкой по столу, и кусок мяса плюхнулся в тарелку. — И дело не только в ведьмах. Все остальные… двуипостасные, морочники, маги…
— Дивы, — подсказала Астра.
И теперь уже Святослав осторожно накрыл ее руку своей. Пальцы показались холодными, а дива обернулась. И… в зеленых глазах ее виделись всполохи ярости.
— Дивы, — а Чуднов ничего не заметил. — Особенно дивы! Государство не может позволить им исчезнуть! Оно должно вплотную заняться проблемой воспроизводства популяции! И обязать каждого дива родить как минимум троих детей. А лучше четверых или пятерых…
— Почему не семерых?
— К сожалению, о дивах пока мало данных, но история явственно показывает, что их потенциал к воспроизводству столь же удручающе низок, что и у драконов, — ответил Чуднов. — А потому встает вопрос, какое количество детей может быть рождено без ущерба. Вообще это касается женщин, у мужчин подобной проблемы быть не должно. Мужчинам можно временно разрешить многоженство или даже просто поддерживающие связи. А детей будет воспитывать государство.
Астра прикрыла глаза.
— Он и вправду дурак, — тихо произнес Святослав, на самое ухо, и захотелось вдруг коснуться этого уха губами. — Ученый дурак…
— Не он один.
— Не он, — ему захотелось увести диву прочь, но та лишь покачала головой. И Святослав добавил. — На самом деле дураков немного, просто… они заметнее.
Кажется, услышала его не только дива.
Кажется, кто-то покраснел, а кто-то хохотнул. И над столом раздался голос:
— А давайте выпьем! За науку! Чтоб шла на пользу обществу…
Тост поддержали.
— А вы почему не пьете? — осведомился Алексей, который тоже рюмку лишь поднимал, подносил к губам, а после возвращал на стол.
— Мне еще нельзя. Болел. А вы?
Чуялось в нем, сидящем рядом, что-то до боли знакомое. И в форме щитов. Хотя здесь вариантов немного, классические схемы не менялись с царских времен, после только совершенствовались.
И все-таки…
Разведка?
Внешняя? Внутренняя? И друг он или наоборот? Как понять?
— Да… я вот тоже… как-то не привык. Не люблю это дело, — Алексей пожал плечами и пояснил уже для всех. — Батя крепко закладывал, сперва еще вроде как человек, а потом уж совсем зверье зверьем… насмерть замерз в сорок первом. На фронт его не взяли, он и радовался, да… ну так я себе слово дал, что таким никогда не стану.
И сдержал.
Он привык держать себя. И дар свой прятать надежно, до того надежно, что и сейчас Святослав, пробравшись за первый полог щита, за которым обнаружился и второй, не способен был уловить сути этого дара. Алексей чуть склонил голову.
Внимание не осталось незамеченным?
— И все-таки… — Чуднов не собирался замолкать. Выпил он немного, но, видно, человеку непривычному и этой малости хватило, чтобы повело.
Он, к слову, был без амулета.
— Это ведь совершенно нерационально! Если оставить, как оно есть, то скоро мы окажемся где?
— Где?
— Позади империалистического мира, который не гнушается самыми подлыми методами! В то время как еще товарищ Ленин завещал, что общественное важнее индивидуальных интересов! Что?
Владимира ткнула кавалера локтем, но тот, кажется, так ничего и не понял.
— Существующие запреты ограничивают развитие науки! Они вредят! И те, кто поддерживает их, тоже вредят! — его голос сорвался, и Чуднов закашлялся.
— Может, — произнес вальяжно Путятин. — Нам еще и лагеря построить? Навроде асверских…
И столовый нож в руках его крутанулся, этак, весьма характерно.
— Лагеря в той их форме, которую практиковали асверы, конечно, будут излишеством, — откашлявшись, продолжил Чуднов. — Но почему бы не построить спецпоселения?