…тварь.
Верно матушка говорила, что все они, нелюди, твари, которые только и думают, как бы напакостить приличному человеку.
…сперва все шло хорошо.
Просто замечательно.
Его приняли осторожно, некоторое время присматривались, что, конечно, понятно, поскольку был Эльдар пусть и рекомендован своими, но все же чужаком. Однако после оценили и его преданность делу, и готовность работать, и иные качества.
Москва — большой город. И возможности открывает немалые. Эльдар же умел ими пользоваться. Вот только здоровье… он всегда-то был болезненным ребенком, и болезненность эта не прошла с годами. Впрочем, целители в Москве имелись и отличные.
До дивы им, конечно, далеко было.
А сами дивы…
…он поежился. Холодно. В этом мерзком городишке он постоянно мерз, сколько себя ни помнил, даже летом, когда, казалось, город раскалялся, что доменная печь.
Когда у него появилась та мысль, о дивах? После очередного визита к целителям, который принес облегчение, но временное? Или после попытки записаться на прием к дивам.
Не вышло.
Дивов мало, так ему объяснили.
Дивы упрямы.
С дивами нельзя ссориться. Дивам нельзя перечить. Дивы… дивы нужны куда более серьезным людям, нежели Эльдар. Именно тогда, пожалуй, он впервые подумал, что, возможно, ошибся. А еще, что стоит наведаться в родной город, подлечиться.
В конце концов, он ведь не виноват, что так вышло.
Да и помочь может.
Чем-нибудь.
Услуга за услугу, как принято везде. Он так привык к этому «принято», что… как-то обмолвился в разговоре с одним серьезным человеком, что знает диву, что… и тот разговор завершился, чтобы продолжиться в другом месте и с другими людьми. А из разговора родилась идея.
— Вы же понимаете, — сказали ему, — чтобы представить проект выше, мы должны иметь наглядное подтверждение вашей теории. Доказательства того, что… проект в принципе возможен.
Он понял.
Он всегда понимал с полуслова.
— Вас готовы поддержать, но… как частное лицо. В конце концов, никто не будет против, если вы просто исправите совершенную некогда ошибку.
На него глядели мягко, с укором.
— Ребенку ведь лучше расти в полной семье…
…и Эльдар согласился.
Он даже решил, как все будет.
Возвращение.
Встреча.
Признание. И примирение. Он готов был извиниться, а это уже немало.
…матушка.
Когда родной и близкий человек стал обузой? Он ведь искренне любил ее, и продолжает любить. Он делился с нею всем. В том числе проектом, и планами своими…
— Жениться не обязательно, — сказала она, поморщившись. — Это закроет тебе путь наверх.
— Мама…
— Не спорь. Да, возможно, они будут довольны, но… что дальше? Им нужна будет дива, а не ты. Девчонка упряма. И поверь, она быстро поймет, кто на самом деле главный. Готов ли ты остаток жизни провести в роли супруга чудесной дивы?
Эльдар готов не был.
— Для нее ты станешь пропуском в новый мир, а сам… весьма скоро тебя оттеснят. Кинут должность, чтобы отвязался, — матушка была раздражена. — Следовало молчать…
— Но…
— С дивами сложно. На редкость упертые создания… ты не сможешь её контролировать, а вот девочка… ты имеешь право потребовать дочь себе. И суд тебя поддержит.
— Мама…
— Помолчи, — она редко позволяла себе говорить в подобном тоне, но, кажется, Эльдар нечаянно разозлил ее. — Девочка еще мала. Ее вполне можно воспитать правильно. Дети доверчивы. Пластичны. И сомневаюсь, что дивы так уж сильно отличаются… мы поедем вместе.
И Эльдар позволил ей.
А она взяла и все испортила. Явилась в госпиталь, требовать стала… вот и вышло все не так, как должно.
Матушка, матушка…
…ничего, он все исправит. И пусть сперва придется так, но дива сама виновата, не оставила Эльдару выбора. Он заберет их обеих.
Девочке и вправду нужен отец.
Увезет в Москву.
Поселит в своей квартире. Покажет, что вовсе не желает зла, что наоборот, он осознал, насколько неправ был. Они поженятся, тихо, без лишней помпы. И заживут своей семьей, в которой все будут счастливы. А потом, когда дива привыкнет, Эльдар снимет тот браслет.
…почему ее до сих пор нет?
Время…
Или задержали? Или… нет, ему гарантировали, что ни одно живое существо не устоит… и значит, что-то произошло. Что-то такое, что требовало вмешательства. И Эльдар почти решился войти в квартиру, в конце концов, он имеет полное право находиться там, где его жена и дочь…
…он услышал голоса.
У него всегда был болезненно-острый слух, доставлявший немало проблем. Но теперь Эльдар услышал голоса. На чердаке. За дверью.
Его опять обманули?
Он приник к этой двери, а она беззвучно открылась, впуская его в пыльную сухую темноту.
Глава 30
Глава 30
Антонина сразу поняла, что все пошло не так.
Мир… вывернулся, и изнанка его гляделась привычною. На первый взгляд.
— Что здесь… — Владимира вцепилась в руку сестры. — Мне плохо…
— Всем плохо, — сказала Антонина, оглядываясь. — Меньше болтай…
Комната.
Кухня… или нет, кухней она стала не так давно. Дом проступал из тени, сбрасывая слой за слоем чужое, наносное.
— Закройте глаза, — посоветовала Антонина, пытаясь дотянуться до двери, но та, казавшаяся такою близкой, вдруг отодвинулась. И еще… и еще… она шла к этой двери шаг за шагом, и люди шли за нею, но та издевалась, не давалась в руки.
И тогда стало ясно: их не выпустят.
Антонина попробовала было вернуться в явь, но та не отозвалась. И впервые, пожалуй, со времени, когда она вовсе ступила на туманные тропы, она испугалась.
Бояться нельзя.
А она испугалась до того, что онемели руки, и ноги вросли в пол, и сердце застучало быстро-быстро, а по спине поползла холодная струйка пота.
— Успокойся, — жестко сказала она себе, но слово утонуло в зыби этого мира.
— Что случилось? — первой все поняла Калерия. — Мы…
— Нас не выпускают, — Антонина позволила себе обернуться и хмыкнула. Надо же, а мир и вправду сдирал маски. И теперь она получила сомнительное право увидеть истинные лица.
Берегиня слабо сияла золотом вызревающих полей. Пусть осень и о собственной силе она не знала, но суть… суть ее выползала тонкими колосьями в косах, желтизною глаз и чертами, что заострились, стали злее.
Это в сказках берегини добрые.
В сказках все не так.
У баньши лицо вытянулось, застыло на нем плаксивое выражение, повисли печально космы, готовые укрыть горе от посторонних глаз. А вот сестрица ее сияла золотом дураков, поддельным счастьем, к которому многие стремились.
Ведьма…
Ведьма ведьмою была, что с них взять? Пусть пока не горбата, не уродлива, но и смотреть неприятно, так и тянет отвернуться. Только Антонина заставляет себя смотреть. На нее вот. И на упыря, что вытянулся, сделался тоньше. И ноздри его носа, большого, будто размазанного по лицу, раздуваются. Он чует этот мир.
И… не боится?
Пожалуй.
А вот птице неуютно. У нее треугольное совиное лицо с круглыми же совиными глазами. Губы узкие, а рот расщелиной.
Чудовище.
Все они тут чудовища. Антонина подняла к глазам ладонь, сплетенную из тумана.
— Как нам быть? — поинтересовалась Калерия, вспыхивая. И мир отшатнулся, не желая иметь дела с этою силой. Берегиням не место внутри.
Они должны жить вовне.
— Куда-то он да выпустит, — развернувшись, Антонина попыталась дойти до мертвецов, которые здесь гляделись клочьями черноты. Но и туда ей было уйти не позволено. А если влево?
Вправо.
Вправо — стена. И дровяная плита, которую поставили не так давно, еще, помнится, радовались, что удалось достать почти новую и незадорого. Плита здесь рассыпалась прахом, зато в стене появилась дверь. И эта дверь, в отличие от прошлой, не ускользала. Напротив, она была, в отличие от всего, что их окружало, плотною, настоящей.
И этим вызывала подозрения.
— Нам туда? — поинтересовалась Калерия.
— Да, но… не уверена, что нам стоит идти, — Антонина решила быть честной. — Я не слышала, чтобы кто-то мог влиять на эту сторону, но… или дом сам ему помогает, или он настолько силен, что поставил барьер. О таком я тоже не слышала, но я знаю мало.
— Варианты? — упырь озирался с любопытством.
— Варианты… мы идем к этой двери, и она выводит нас… куда-то выводит. Полагаю, туда, куда нужно этому уроду. Или пробуем выбраться другим путем, но не факт, что получится.
— Остаться?
— Мир нас выпьет, — вынуждена была признать Антонина. И поежилась. Она уже чувствовала холод этой стороны, пронизывающий, проникающий под кожу. — Он всегда голоден, и даже я не могу оставаться здесь надолго.
— Ясно. Тогда не стоит тратить силы, — упырь сделал первый шаг. — Я иду. Вы за мной. Постараюсь… что-нибудь да сделать.
Не выйдет.
Если тварь настолько сильна, что смогла закрыть мир, то и с каким-то упырем, который о своей упыриности, настоящей, а не той, что в силу характера, не подозревал, справится. Но… Антонина оглянулась. Треклятая дверь вновь казалась недалекою, на расстоянии вытянутой руки. И приоткрылась, манила глянуть, что там, за порогом.
Нет.
Что-то подсказывало, что заглянуть, может, и позволят, да только как бы за этот погляд не взяли ту цену, которую Антонина при всем желании заплатить не сумеет.
И она решилась.
Она толкнула дверь, поморщившись, ибо прикосновение это обернулось болью, а потом отступила. Упырь же, осторожно, с непонятною нежностью — вот дурак-то — снял с руки птичьи тонкие пальцы. Улыбнулся ей.
— Ты только… споешь потом, ладно?
Сумасшедший.
Даже Антонина, на что глупа, а знает, что пение птицы-гамаюн любого с ума свести способно.
Хотя…
— Погоди, — она вскинулась. — А ему ты спеть можешь? Так, чтобы… думать про все забыл?
…если позволит.
А он умный, с-скотина лютая. И не мог не подумать, и потому…
— Сколько у нас времени?