Сначала условилась она об обустройстве на той стороне сада, куда начала тягать птичек, а потом — стаи птичек.
После чего прошла курс лекций у князя в кабинете на предмет того, что птички — гости, а не жители, что использовали они болота как базы во время миграции, и вовсе не выигрывают, переселяясь в колдовские сады с ограниченным пространством.
Жожо вняла и переключилась на рыбок, а потом даже на стрекоз с комарами и пиявок (из-за чего разрешённые угодья стали для отдыха совершенно невыносимыми).
Ну и, конечно, растения пересаживала.
Сад захватывал потусторонние просторы, приобретая очертания сначала небольшого, а потом и большого леса.
Ну а дальше нашла Жозефина на болотах чудовище.
В целом, относительно безобидное. Бежавшее от каких-то там тягот — каких никто не знал, потому что было чудовище интровертом, хотя в ту пору никто и слова такого не слыхивал. В общем, нелюдимое оказалось.
Как Жожо его выследила, изловила и спасла — осталось тайной, потому что сама она о том не распространялась и вообще про историю с чудовищем вспоминать не любила. Ибо в лесу оно не прижилось, на той стороне ему не нравилось, возвращаться уже стало некуда, и уползло чудовище в канализационные трубы.
А потом выяснилось, почему оно, собственно, чудовище.
В общем, заселила Жозефина в канализацию существо плотоядное, вовсе не брезгующее человеческими пальцами.
Князь замучался по соседям бегать, притворяясь медбратом из кареты скорой помощи, и устранять последствия членовредительства.
Следовало что-то предпринимать, и решил он тогда привить чудищу аллергию. На что-нибудь очень в народе популярное.
Была середина тридцатых годов, и в стране бушевала масштабная рекламная кампания чудо-продукта кетчупа. Так как в слив больше всего постороннего попадало именно с кухонь, князь изучил внимательно первое издание советской «кулинарной библии» — «Книги о вкусной и здоровой пище». И обнаружил, что справочник всюду рекомендует добавлять новый продукт кетчуп. А княгиня донесла, что про то даже плакаты на улицах видела.
В общем, с аллергеном князь определился.
Целых два месяца лили из квартиры в сливные отверстия кетчуп, томатную пасту и просто давленные помидоры в количествах промышленных, но своего добились: чудище от томатов стало прямо-таки выворачивать, и забилось оно в самые недра.
Да и вообще начало с опаской относиться к вылазкам из сливов, пускай бы и в охоте на аппетитные пальчики.
И, хотя после войны кетчуп запретили и даже «Книгу о вкусной и здоровой пище» переиздали без всяческого о нём упоминания, томатов в готовке всё-таки использовали много, так что профилактика сохранялась и от переселения чудища через канализацию в другие дома москвичей это уберегло.
Больше оно не буянило.
А вот Жожо после того вероломства определили в её лес в виде птички постоянного проживания.
Без прав покидать территорию.
И без рук, чтобы снова чего не наворотила.
Хотя продолжала Жожо помогать всем, до кого дотягивалась. С переменным успехом.
Глава 40О том, как Таня Белочкина жизнь свою устраивала
Первое время Танюшка меняла кавалеров едва ли не через день. Распускать руки она им не позволяла, а скорее изучала внимательно. Ещё неблизкого знакомца на расстоянии держать получалась проще, а подпускать их Таня побаивалась. Всё страшилась найти в кандидатах черты Кеши, умело замаскированные.
И про все заслуги недели обязательно и подробнейшим образом рассказывала белому попугаю, с настоящей мстительной радостью. Всякий раз для того выбирала она поздний вечер субботы. Через такую хитрость, кипевший всю ночь Кеша растрачивала очередные пять слов понапрасну: без окончания, потому непонятно, и значит, даже и отвечать ему не стоило.
Однако спустя пару недель Таня убедилась, что не в шутку боится всех мужчин. Ожидает, так сказать, скрытую подлянку и, чтобы разоблачить её, аннулирует кавалеров за сущие пустяки. Одного, например, за то просто, что пришёл на свидание ровно к назначенному времени, минута в минуту. Решила Таня тут же, что он педант, и сбежала.
Княгиня через то переживать принялась. Всё ещё она о Тане заботилась. И задумала потому побыть сводней…
Первым делом принесла княгиня в квартиру с той стороны, пока все спали, портрет кавалериста Луки Прокоповича. Он, правда, был всё ещё несколько помятым после своих злоключений, потому как поверх свёрнутого в трубочку полотна угораздило Иннокентия ещё и коробку обувную с лекарствами поставить на шифоньере. Князь прописал Луке растяжку в новой раме, но в раме он на задуманное место быть повешен не мог, потому что тогда бы сбивали бедолагу постоянно и лупили рамой о косяк к тому же. А это всякому настроение испортит.
Так что вторично за год из рамы Луку извлекли, на этот раз бережно.
Пристроила его княгиня на дверь уборной, но не внутри, разумеется, а снаружи.
Смотрелся кавалерист лихо, невзирая на полосы с трещинками.
Следующим шагом подсунула собирающейся в поликлинику Татьяне княгиня в сумку героическую Луки Прокоповича автобиографию, чтобы Белочкина со скуки в очередях её почитала и прониклась.
Так и вышло.
Обнаружив после предмет на видном месте, Таня начала его рассматривать… А потом снова. Подолгу около двери останавливалась, а после даже торшер принесла и оставленную Витенькой перед отъездом электробритву в его пустой теперь комнате подключила, пристроив на подоконник и придавив провод утюгом Инны Михайловны.
В тёплом свете торшера кавалерист был особенно хорош, хотя ходить в коридоре стало решительно неудобно.
И закрутился у странной пары роман, про который Таня белому попугаю и словом не обмолвилась, что говорило о серьёзности происходящего.
Конечно, гражданка Белочкина была женщиной замужней. Но всё-таки в мире трёхмерном, а это — другое дело.
Супруга кавалериста погибла в пожаре много лет назад — единственный портрет не любившей позировать женщины сгорел после того, как одна горничная небрежно оставила свечу около занавесок. В общем, был Лука Прокопович свободен второй век кряду.
К осени стали в квартире замечать, что Таня куда-то ночами пропадает, и вообще редко её начали видеть. А потом услышала случайно Инна Михайловна в очереди за квасом, что Таня на службу ходить перестала, и все думают, будто болеет она двусторонней пневмонией.
К своим обязанностям гражданка Белочкина так и не вернулась.
Но зато поперек крупа лошади кавалериста теперь сидела смеющаяся дама, нарядная настолько, что черты Тани едва различались за мишурой роскошных туалетов тех времён.
И выглядели оба совершенно счастливыми.
Глава 41О том, как и у второй сестрицы отложенная судьба наконец-то случилась
Дом, в котором притаилась наша удивительная квартира, достроили незадолго до Первой мировой войны. Занимался тем один крупный промышленник, приятельствовавший с городским головой Николаем Алексеевым близко до самой того кончины. В пору дружбы и взялся он за застройку, которую постепенно завершал в разных точках города вплоть до прихода к власти большевиков.
В канун петроградских событий имел тот промышленник на руках двоих малолетних дочек, а супруга его на днях скоропостижно скончалась от чахотки. Илья Денисович, так он звался, и сам чувствовал, что перенял хворь от жены, которую любил и к которой часто хаживал и даже просиживал подле больной целые ночи, вопреки новым веяньям и слухам о том, что недуг сей является заразным.
Получив тревожные вести и предвидя скорую немочь, очень Илья Денисович озаботился судьбою дочек. И аккурат тут довелось пожаловать к нему княжьему поверенному, возжелавшему экстренно приобрести по господскому поручению одну из квартир в почти полностью заселённом доме.
— Да что же, князь газет не читает? — удивился Илья Денисович. — До купчих ли нонче⁈ — и закашлялся надрывно и нехорошо, с кровью.
— Тут дело особенное. — Поверенный глянул на делового человека с внезапным состраданием, но как-то не унизительно, а напротив даже, и прибавил: — Вы, вот что, не будете ли так любезны с князем по телефонному аппарату переговорить?
В ту же ночь условились они с князем о передаче собственности, да не за звонкую монету, а за опеку над дочками Ильи Денисовича, коих князь вызвался уберечь от всех лих наружного мира с такой уверенностью, что деловой человек как-то враз ему поверил и более никогда не усомнился, хотя не видел девочек с того утра, когда отвёз к дому, куда заселился накануне князь, отчего-то бросив своё роскошное имение, и до самого того дня, когда объявили Илью Денисовича кулаком, а подлый люд буквально растерзал, не пожалев ни его седин, ни его болезни.
Но зато Марьяша и Ариша действительно не знали горя в новом мире. А справедливости ради, так сказать, вселенской, решил князь, раз уж оставлены сёстры были сиротками в столь юную пору, продлить их собственный век многократно, что и проделал вскорости.
Видел али нет наперёд князь, что сын его вырастит и влюбится в одну из сестёр, и найдёт с ней своё счастье, — кто знает. Впрочем, предвидел князь многое. Может быть, и тут подсуетился.
Росли Марьяша и Ариша на той стороне, помогали обустроить быт и привнести уют в особенные владения. В реальность Марьяша вернулась только в пятидесятые годы, когда и случилось всё у них с возвратившимся с фронта Семёном, который до того отчаянно ей не нравился, а после стал сердцу мил и остался таковым по сю пору.
Ариша немного серчала, что осталась брошенной, и даже сестриных деток недолюбливала от ревности. Поклялась она на крови, что в жизни не покинет колдовской стороны, вовек останется младой и ещё станцует на сестриных поминках, коли уж та оказалась такая дура.
С двадцать лет не разговаривали сёстры вовсе, а потом примирились и снова стали наперсницами. А всё потому, что начинала Ариша тосковать.
И вот произошла оказия с Витенькой. Такая, что Аришка переплюнула и Марьяшу, решившись не просто выбираться в мир наружный, но и вовсе уезжать, чтобы запоздало прожить совсем нормальную жизнь.