На состоявшемся в Ленинграде в октябре того же года Всесоюзном совещании по очистке городов были отмечены значительные успехи в этой области. В частности, во второй пятилетке капиталовложения в данную сферу возросли в 6 раз – с 16,5 млн до 100 млн руб. Значительно выросла и материально-техническая база (особенно в столице): на 1 ноября 1936 г. в парке Московского треста уличной очистки было 575 машин, а в мае 1937 г. – уже 1007[294]. К апрелю 1940 г. 320 городов РСФСР имели ассенизационный транспорт, 145 – автоцистерны и 78 – автомашины для вывоза мусора[295]. В свою очередь, число полей ассенизации достигло 120[296].
Однако постановление СНК РСФСР от 29 марта 1940 г. «О мероприятиях по улучшению санитарного состояния городов и райцентров» в этом году было «выполнено неудовлетворительно». Так, значительная часть Саратова, Пятигорска, Уфы, Курска, Энгельса, Иванова, Рязани и других городов находилась «в антисанитарном состоянии». Поля ассенизации, на которых нечистоты обезвреживались почвенным методом и использовались для выращивания сельскохозяйственных культур, имелись только в 25 городах республики. Устройство простейших общественных уборных и помоек внутри кварталов и сливных станций по приему нечистот, разрешенное постановлением правительства от 29 апреля 1940 г., горисполкомами не производилось. Коммунальный транспорт для вывоза нечистот имелся только в 300 крупнейших городах РСФСР, но и он часто использовался не по назначению. В итоге план вывоза мусора и нечистот коммунальными обозами в 1940 г. был выполнен всего на 64,2 % (в том числе гужевым транспортом – на 87 %, а автотранспортом – на 38,9 %)[297]. К концу 1930-х годов канализационная сеть Саратова охватывала 6,4 % домовладений, что для областного центра было явно недостаточным[298].
Как мы видим, многие начинания и новации (в том числе технического плана) не получили распространения. Особенно проблематичной была очистка населенных пунктов от мусора и нечистот в провинции. В свою очередь, все попытки мобилизовать на очистку общественность оставались на уровне периодически проводимых кампаний. Не проявляли особой инициативы в этой сфере и горисполкомы.
§ 4. Чистота – залог здоровья!
Говорят, граждане, в Америке бани отличные. <…> А у нас бани тоже ничего. Но хуже. Хотя тоже мыться можно.
С давних времен баня была неотъемлемой частью русского образа жизни, считаясь хранительницей очищающей воды, усиливающей жизненную энергию человека. Помимо своего функционального назначения, баня играла большую роль в различных обрядах. Например, посещение бани считалось необходимым накануне венчания и на следующий после свадьбы день. Позднее баня стала олицетворением гостеприимства и своеобразным «клубом по интересам»[299].
До революции банно-прачечное дело не было общегородской проблемой. Бани, отданные на откуп частному капиталу, размещались в основном в центральных районах города и резко различались по уровню благоустройства. Даже в крупных городах насчитывались единицы общественных прачечных.
Кроме того, индустриальный и урбанизационный процессы начала ХХ в. постепенно превращали баню в «банно-помывочный комплекс». Эта трансформация ускорилась после прихода к власти большевиков, национализировавших наиболее крупные бытовые предприятия, включая бани. В августе 1918 г. декретом ВЦИК бани были муниципализированы, а в апреле 1920 г. переданы в ведение коммунальных отделов исполкомов[300]. В годы Гражданской войны, когда предприятия сферы быта были привлечены к первоочередному бытовому обслуживанию красноармейцев, создавались банно-дезинфекционные отряды и поезда[301].
Тем не менее даже эпоха военного коммунизма не изменила назначения бань. В частности, принятый в сентябре 1920 г. декрет «Об обеспечении населения республики банями» обязывал местные власти предоставлять горожанам «банную помощь». Наряду с противоэпидемическими мероприятиями декрет ставил задачу внедрения в быт «навыков чистоты». Однако развал городского хозяйства не позволил организовать работу бань на должном уровне. В то время как красноармейцы использовали бани для массовых стирок обмундирования, обычные горожане имели шанс помыться только в специальные «недели чистоты»[302]. Впрочем, иногда создавалось впечатление, что в первые годы после большевистского переворота бани были не нужны. Современники отмечали, что «население пользуется банями изредка, перестает их посещать, и нередки случаи использования бань для других целей, например под склады, сушилки для льна, зернохранилища»[303]. В начале 1921 г. в бане на Васильевском острове, в Петрограде, был ненадолго открыт крематорий[304], а баню, в свою очередь, организовали в здании тюрьмы. В помещении бани на Боровой улице начал работать Железнодорожный райком РСДРП(б)[305].
Ситуация несколько изменилась в лучшую сторону с переходом к нэпу, когда в обслуживание населения активно включился частник. Например, в Ленинграде в 1927 г. из 65 бань 15 находились в частных руках[306]. Впрочем, отношение к банному предпринимательству оставалось настороженным. Некто И.В. Миклашевич в письме М.И. Калинину в конце июля 1921 г. жаловался, что был обвинен в политической неблагонадежности в силу бывшего дворянства, из-за наличия недвижимого имущества и аренды бани[307].
Параллельно развивался и государственный банный сектор: только за 1921–1922 гг. в стране были построены 30 коммунальных бань[308]. Переход к нэпу частично реанимировал банное хозяйство, но в целом состояние этой сферы коммунального хозяйства оставалось плачевным. К примеру, на Ставрополье к началу 1922 г. было всего две бани, рассчитанные на помывку 500 человек[309].
На протяжении 1922–1925 гг. удельный вес городов, имевших коммунальные бани, вырос с 42,4 до 56,2 %. Если в 1922 г. на 100 комхозов в среднем приходилось 75 бань, то в 1924 г. – 93, а в 1925 г. – уже 111.
На протяжении первой половины 1920-х годов коммунальная статистика фиксировала сокращение числа бездействовавших и сдававшихся в аренду бань (за исключением 1925 г.). Общую положительную динамику развития банного хозяйства отражают данные табл. 2.6[310].
Таблица 2.6
Состояние банного хозяйства (на 100 коммунальных бань)
Тем не менее на 1 октября 1925 г. почти половина городов не имела коммунальных бань. В среднем на один комхоз приходилось немногим более одной бани. При этом недостаток коммунальных бань не компенсировался развитием заводского банного хозяйства. Рабкор из Воронежа В. Строгаль в письме в редакцию журнала «Голос кожевника» в 1924 г. жаловался, что обещанной бани при заводе рабочие не могут дождаться уже 3 месяца[311]. Актуальным развитие банно-прачечного хозяйства делало наличие большой доли жилого фонда (прежде всего на окраинах городов) без горячего водоснабжения. К примеру, в 1927 г. в Екатеринбурге была сдана в эксплуатацию городская баня № 1. Также в этом году планировалось построить три бани на рабочих окраинах Москвы, а в 1928 г. – баню в Заречной части Вологды[312].
Но в целом по стране картина не была столь идиллической. Тверской рабочий А.А. Ильин в августе 1928 г. жаловался в «Рабочую газету» на то, что за «сказочным» ростом рабочего поселка Первомайский катастрофически не успевает поселковая инфраструктура. В Первомайском, где число жителей перевалило за 10 тыс., не было ни одной бани – «роскоши», по словам одного ответственного работника. Чтобы сходить в баню, рабочие Пролетарки, составлявшие большинство жителей рабочего поселка, должны были пройти 4 версты и столько же обратно. А во время весеннего разлива дорога «на помывку» удлинялась раза в два[313].
Особую остроту проблема бань приобрела с конца 1920-х годов в связи с бурным ростом городского населения. Так, если в Москве до Первой мировой войны работали 62 бани, пропускавшие в день 238 тыс. человек, то в 1929–1930 гг. в столице на 2,7 млн человек приходилось всего 44 бани с пропускной способностью 190 тыс. человек[314]. В таких условиях люди не имели возможности помыться даже 2 раза в месяц. При этом на местах уездные власти могли по каким-то только им ведомым причинам закрыть недавно отремонтированную баню[315].
Постепенно исчезали прежние банные традиции. Уже в годы нэпа столичных и провинциальных рабочих заставляли «коллективно» мыться под лозунгом борьбы за «новую культуру». Например, в 1929 г. комсомольцы завода «Красный судостроитель» организовывали коллективные походы в баню, мотивируя это тем, что они ходят «коллективно в театр, кино, музеи, так почему же нельзя провести “мобилизацию” и на этом участке культурного фронта?»[316]