– Джонни никогда раньше не привозил к нам домой девушек, – ухмыльнувшись, сообщила Фрэнсис, как я догадалась, младшая из сестер, на вид лет шестнадцати. – Он уже сделал тебе предложение?
– Фрэнсис! – воскликнул Джонни, появляясь за моей спиной. – Ну ты даешь!
За чаем, наблюдая, как Джонни общается с родными, я вдруг прониклась к нему глубокой симпатией. Мне было непривычно слышать дружелюбные подшучивания, которыми он обменивался с сестрами, и мягкие, но веселые упреки его матери, однако, поглядывая на облачка желтых бабочек, порхавших над темно-розовыми цветами вербены в прекрасно ухоженном саду, я почувствовала, как мое нервное напряжение исчезло, сменившись благодушным спокойствием.
– Джонни говорил мне, что вы живете с бабушкой в Корнуолле. Должно быть, там у вас тихая, спокойная жизнь, – сказала миссис Монтегю, когда Фрэнсис и Дороти принялись шумно о чем-то спорить на другой стороне стола.
– Да, тихая и мирная, – ответила я, глотнув крепкого чая, – но совсем дикая, особенно зимой.
– Джонни еще говорил, что вы изучаете ботанику. Может, мы с вами прогуляемся завтра по нашему саду, и вы дадите мне какие-то полезные советы?
Глядя в ее добрые голубые глаза, я испытала смешанные чувства: радость от того, что меня так доброжелательно приняли в семье Джонни, и зависть к тому, что он рос, окруженный родительской любовью и его мать явно интересовалась тем, что происходит в жизни сына.
– С удовольствием, – ответила я, сглотнув подступивший к горлу комок.
Следующие несколько дней я помогала миссис Монтегю – причем она настояла, чтобы я называла ее Салли – на кухне и дала ей несколько советов по профилактике и борьбе со слизняками в саду. С мистером Монтегю я поговорила о его службе в армии и сходила за покупками с Фрэнсис и Дотти в живописную деревушку Кобхем. Каждый вечер, ложась спать в гостевой спальне, я размышляла о том, что так, вероятно, живут все нормальные семьи, и почему мне, похоже, единственной в этом мире, выпала не столь удачная судьба.
В наш последний вечер перед моим возвращением в Корнуолл на остаток лета Джонни вновь позаимствовал машину отца и повез меня в кобхемский ресторанчик. Он заметно нервничал, вяло ковыряясь в своей мясной запеканке, хотя я ела с отменным аппетитом.
После десерта – блеклого яблочного пирога с густым заварным кремом – Джонни со смущенной улыбкой взял меня за руку.
– Поузи, мне просто хотелось поблагодарить тебя за то, что ты так чудесно поладила с моей семьей.
– На самом деле, Джонни, я получила огромное удовольствие. Они все совершенно замечательные.
– Между тем, Поузи, мы встречаемся уже семь месяцев, и я… в общем, мне хочется, чтобы ты знала о моих честных и благородных намерениях. Я надеюсь… в общем, надеюсь, что однажды буду иметь возможность официально предложить тебе стать моей навеки, но для этого мне сначала надо окончить Кембридж и начать зарабатывать на жизнь, поступив в армию. Поэтому я подумал, что мы можем… – он помедлил, – ну, пока считаться неофициально помолвленными. Как ты думаешь?
Глотнув вина, я улыбнулась, охваченная душевным теплом, порожденным чудесным временем, проведенным в доме его семьи.
– Конечно, можем, – согласилась я.
Когда мы вернулись из Кобхема, свет в доме уже погасили и все разошлись по своим спальням. Джонни взял меня за руку, и мы на цыпочках, чтобы никого не разбудить, поднялись на второй этаж. Около моей комнаты Джонни обнял ладонями мое лицо и поцеловал меня.
– Поузи, – прошептал он, уткнувшись в мою шею, – может, ты… хочешь пойти со мной в мою спальню?
«Раз уж мы помолвлены, то это, наверное, должно когда-нибудь случиться», – подумала я, позволив ему отвести меня по коридору в его комнату, которая удобно располагалась в противоположном конце дома от спальни его родителей.
Он подвел меня к кровати и продолжил поцелуи, потом расстегнул молнию на моем платье, и его пальцы начали мягко блуждать по моему телу. Мы вместе легли на его узкую кровать, потом я почувствовала его тяжесть, осознав, что наши обнаженные тела впервые соприкоснулись. Я лежала, крепко зажмурившись, когда он внезапно встал, открыл ящик прикроватной тумбочки и достал оттуда какой-то квадратный пакетик, прошептав, что должен меня защитить. Через несколько мгновений, когда он проник в меня, я подавила крик боли.
Все закончилось гораздо быстрее, чем я ожидала. Джонни скатился с меня, обнял мои обнаженные плечи и привлек меня к своей груди.
– Я люблю тебя, Поузи, – сонно пробормотал он, и вскоре после этого я услышала, как он начал тихо похрапывать рядом со мной.
С трудом натянув нижнее белье, я встала с кровати, нашла свои туфли и платье, а потом на цыпочках прокралась обратно в гостевую спальню. Слабые солнечные лучи уже проникли в мое окно, а мне так и не удалось заснуть, я всю ночь с удивлением размышляла о том, почему, черт побери, все поднимают столько шума из-за такой ерунды.
Той осенью мы вернулись в Кембридж, и жизнь опять потекла по заведенному порядку… с одним значительным изменением: примерно раз в месяц мы проводили ночь вместе, а наутро завтракали где-нибудь на окраине Кембриджа. В связи с наказанием в виде незамедлительного отчисления для студентов, обнаруженных за таким занятием в комнатах колледжей, бешеной популярностью пользовались полупансионы с «ночлегом и завтраком», и я частенько встречала там знакомые лица студентов, украдкой входящих вечером или выскальзывающих оттуда по утрам.
– Черт побери, Поузи, и чего ради вы так осторожничаете? – пренебрежительно заявила Андреа, когда я вернулась с одной из моих ночных вылазок. – Как раз прошлой ночью я видела, как Арабелла Баскин вылезала из окна Джорджа Руствилла из Королевского колледжа.
– Ну, ей повезло, что у ее кавалера жилье на нижнем этаже, – возразила я. – И кроме того, едва ли я собираюсь позволить нелепой случайности помешать мне получить диплом!
Я молчала о моей тайной помолвке и продолжала усердно работать с доктором Уолтерсом. Участвуя в одном престижном научно-исследовательском проекте по цитогенетике растений семейства астровых, я оказалась одной из немногих студентов и явно единственной студенткой, работающей на этом проекте. Под руководством Уолтерса моя уверенность в себе выросла, и я поняла, что больше не боюсь высказывать свое мнение во время консультаций. В ботанической школе у меня сложилась репутация мастера по возвращению к жизни зачахших растений. Моя маленькая мансарда в Нью-Холле теперь наполнилась земными запахами представителей флоры, поскольку мне дарили чахлые паучники, или хлорофитумы, кактусы, а однажды даже принесли деревце гингко-бонсай.
– Вероятно, ему уже полсотни лет, – заметил Генри, один из наших лаборантов, передавая мне это карликовое деревце с уныло поникшей листвой. – Видишь ли, Поузи, оно принадлежало еще моему деду, и мне не хочется нести ответственность за его гибель, семья никогда мне этого не простит.
По утрам, до завтрака, я ухаживала в своей комнате за этими питомцами, а потом ехала на велосипеде в Ботаническую школу. Я считала недели, месяцы и триместры не по срокам сдачи рефератов, а по естественным ритмам жизни растущей вокруг меня флоры. Я сделала детальные рисунки всех необычных и экзотических растений, собранных в университетском гербарии, а подлинное счастье испытывала, только погружая пальцы во влажную мягкую почву и рассаживая саженцы, переросшие свои первые колыбельки.
По окончании экзаменов за второй курс доктор Уолтерс пригласил меня на собеседование. Перед этой встречей я провела бессонную ночь, тревожно раздумывая, о чем ему могло понадобиться со мной поговорить; меня одолевали мрачные видения о неведомых мне проступках, из-за которых меня могли с позором исключить из университета.
– Проходите, мисс Андерсон. – Доктор Уолтерс улыбнулся, когда я вошла в его со вкусом обставленный, обшитый дубовыми панелями кабинет. – Рюмку хереса?
– Гм-м… пожалуй, да, спасибо.
Доктор Уолтерс вручил мне вино и жестом предложил занять место напротив него в скрипучем и потертом кожаном кресле возле письменного стола. На стенах висели затейливые ботанические рисунки, и мне захотелось рассмотреть их во всех подробностях.
– Мисс Андерсон, само собой разумеется, что вы лично внесли большой вклад в наш научно-исследовательский проект, – сказал доктор Уолтерс и, откинувшись на спинку своего кресла и сложив руки на животе, пристально взглянул на меня поверх своих очков. – Вы уже задумывались о том, чем будете заниматься после окончания Кембриджа?
– В общем, – начала я, чувствуя, что во рту у меня вдруг совсем пересохло, – мне нравится работать с растениями, выращивать их, поэтому, если бы появилась возможности провести для вас какие-то исследования в аспирантуре…
– Я польщен, мисс Андерсон, но у меня есть для вас иное предложение. – Доктор Уолтерс глотнул хереса. – Вы заметили, наверное, что наши исследования стали больше сосредотачиваться на микроскопических методах… на генетическом уровне… однако ваше умение выращивать растения не стоит тратить впустую в нашей лаборатории. Вы бывали в лондонском Кью-Гарденз?
Упоминание о Кью так взволновало меня, что по спине побежали мурашки.
– Нет, – вздохнув, ответила я. – Но слышала о нем много замечательных рассказов.
– Хранитель тамошнего гербария и живых растений в оранжереях, мистер Туррел, мой хороший друг, – сообщил он. – И я полагаю, что вы стали бы идеальным кандидатом для работы под его руководством.
Я так растерялась, что практически онемела.
– Я… я…
– Разумеется, вам лучше бы закончить Кембридж с отличием, – продолжил он. – Но, судя по вашим нынешним оценкам, вы легко справитесь с данной задачей. Итак, вы хотите, чтобы я замолвил за вас словечко перед мистером Туреллом?
– Боже, – воскликнула я, преодолев волнение, – я могла об этом только мечтать!
И вот я лишилась компании Андреа и Селии, они уехали, закончив Кембридж на год раньше меня. На церемонии вручения дипломов обе они выглядели великолепно, отороченные мехом капюшоны их мантий красивыми складками спускались на спины. Несколько месяцев назад Селия обручилась, и я с нетерпением ждала ее назначенной на август свадьбы с Мэтью в Глостершире.