– Отца Фредди, – прошептала она, все еще не в силах постичь эту мысль.
И разумеется, в газетах ее упоминали как «Адриану Роуз» – именно эти имена заставили Фредди понять, кто же она на самом деле, в тот вечер, когда он сделал ей предложение. Ничто не могло связать Поузи, девочку, жившую в крошечной деревеньке близ Бодмин-Мур, с ужасным событием, завершившимся на виселице в Лондоне.
Поузи лишь жалела, что она уже не может спросить свою любимую бабушку, как же она вынесла позор и боль того, что ее сына судили за убийство и в итоге повесили за это преступление. В памяти всплыли образы бледного и напряженного лица бабушки… в тот день, когда пришла телеграмма, за несколько часов до того, как мать приехала сказать, что отец погиб… и все те бабушкины поездки в Лондон, вероятно, чтобы навестить, а потом и в последний раз проститься с сыном…
– Как же она выдержала общение с маман? – прошептала Поузи, глядя в потолок.
Ведь измена этой женщины побудила ее сына убить человека.
Позднее Поузи прочитала в старых газетах, что защитник ее отца ссылался на то, что Лоренс, много лет рисковавший жизнью, защищавший свою страну, пострадал психически. Он взывал к снисходительности, доказывая, что нервы героя войны были издерганы лотереей возможной смерти, которой он ежедневно подвергался, летая над Европой. Очевидно, судебный процесс разделил страну, обеспечив средства массовой информации достаточным количеством корма для заполнения газетных страниц общественным мнением, раскачивавшимся то в одну, то в другую сторону.
«А если бы ему сохранили жизнь? – подумала Поузи. – Приговорили бы к пожизненному заключению? Что они сказали бы мне тогда?..»
Больше всего ее разозлило то, что мать практически сразу укатила за границу, быстро начала новую жизнь, бросив старую, словно ненужное платье. Она сбросила его и быстро приобрела новое.
– Оставив в прошлом и меня, – громко добавила Поузи в дополнение к подступившим слезам. – Ох, бабуля, как бы мне хотелось поговорить с тобой…
В конце концов она поднялась с кровати и отправилась в единственное убежище, где могла обрести утешение. Впервые она с благодарностью подумала о сорняках, которые вырастали на цветочных клумбах независимо от времени года. И пока она дергала их из земли, ее чувства начали проясняться, однако в голове роилось такое множество вопросов, что она едва не сошла с ума от расстройства. Бабуля и Дейзи уже умерли, а с единственным человеком, который мог бы ответить на них, Поузи могла больше не увидеться. Ведь ее отец убил его отца, разрушил его детство, пока она пребывала в блаженном неведении.
Поузи вздрогнула, вдруг вспомнив, как часто она впадала в лирику, расписывая Фредди своего замечательного отца, и осознала, что именно Фредди стал настоящей жертвой. Не удивительно, что он бросил ее, узнав, кто она такая на самом деле. Не Поузи, не та женщина, которая, как он однажды сказал, озарила его жизнь, а Адриана Роуз, дочь человека, который навсегда отнял у него отца.
Естественно, Фредди предполагал, что она все узнала, что за полвека кто-то мог сообщить ей, но никто не сообщил. Поузи вновь вспомнила то время, когда она вернулась в Саутволд и Адмирал-хаус со своей молодой семьей. Порывшись в памяти, она смутно припомнила странные взгляды одного или двух местных жителей. Тогда она просто предположила, что так они встретили чужака, появившегося в небольшом сообществе, но, оглядываясь назад, поняла, что реальная причина была совершенно иной.
Она испытала жуткий стыд… из-за позорного пятна, оставленного в прошлом ее отцом, это прошлое преследовало ее по сей день, и оно, по иронии судьбы, изменило ход ее жизни. Если бы он сдержал свой гнев, то они с Фредди могли бы пожениться, как собирались, могли бы растить вместе детей и счастливо жить…
– Ненавижу ли я своего отца? – спросила она садовую вилку, вонзив ее в подмерзшую почву, чтобы выкопать корни сорняка.
Этот вопрос Поузи задавала себе снова и снова, но ее сердце отказывалось выносить вердикт. Она даже подумывала, не послать ли ей в интернете одно из тех анонимных писем, что так раздражали ее саму; оставалось лишь надеяться, что оно быстро вызовет отклик и она получит хоть какой-то ответ.
Поузи допила чай, прислушиваясь к тишине дома и поеживаясь. И в довершение всего хоть какие-то шансы быстро уехать из того самого дома, что стал свидетелем трагедии, и начать с чистого листа где-то в другом месте, теперь оказались отложенными. Неудивительно, что Фредди пылко поддерживал ее желание переехать. Она совершенно не представляла, как он сможет хотя бы приблизиться к дому, где хладнокровно убили его отца.
В общем, зализывая десять дней свои раны, Поузи осознала, что выжить ей помогут только мысли о будущем. Она могла выставить Адмирал-хаус на открытый рынок, продать его и уехать, возможно, вообще из Саутволда. Но что станет с ее любимыми внуками, с ее работой, с ее жизнью? Поузи знала много своих сверстников, которые, выйдя на пенсию, уехали в теплые края, но она была не замужем и жила одна; и кроме того, наверняка она знала только одно: что прошлое останется с тобой, как бы сильно ты ни стремился убежать от него. И возможно, этот дом и все случившееся в нем определено ей судьбой: как мисс Хэвишем[49] с ее потерянной любовью, и она будет торчать здесь до смерти, постепенно ветшая вместе с Адмирал-хаусом…
– Прекрати, Поузи!
Приезд Эми разрушил колдовское оцепенение. Более всего Поузи страшила мысль о том, что ее будут жалеть, считая жертвой.
– Хватит потакать собственным слабостям… ты должна взять себя в руки, – приказала она себе.
Мысли о том, что Эми, приехав домой, скажет ее сыну о странном унынии его матери, хватило, чтобы в ней зародилась здоровая злость.
Это вызвало еще один вопрос: расскажет ли она своим мальчикам то, что недавно узнала об их дедушке?
«Нет», – мгновенно откликнулся мозг.
– Да, – сказала она вслух. Подумать только, до чего довело ее саму стремление взрослых защитить детей. Кроме того, сыновья уже взрослые и никогда даже не знали своего дедушку. Да, в подходящее время она расскажет им.
Она подошла к радиоприемнику и решительно включила его. Потом собрала все ингредиенты для кекса, который завтра отвезет своим внукам.
Поузи начал просеивать муку в миску. Порядок восстановился. Пока…
– И где же ты пропадала?
Эми глянула на Сэма, угрожающе маячившего в дверях гостиной. Она увидела, что он пьян, но где он взял деньги на спиртное, понятия не имела. Не мог же он обнаружить ее заначку?
– У твоей матери, Сэм. Я беспокоюсь за нее. Она сама на себя не похожа.
– Небось нажаловалась на меня?
– Нет, конечно, нет. Я же сказала, что беспокоюсь за нее, – повторила она. – Дети что-нибудь ели? – Она принесла покупки в кухню и выложила на стол.
– Эми, у нас же нечего есть, ты отлично знаешь.
Эми заметила, как загорелись глаза Сэма, когда он увидел пиво. Тут же схватив бутылку, он открыл ее и присосался к горлышку. Прикусив язык, Эми не сказала, что, судя по виду, ему уже хватит, и ушла в гостиную, где Джейк и Сара увлеченно смотрели видео.
– Привет, родные, – сказала Эми, поцеловав детей. – Я приготовлю вам что-нибудь с макаронами. Скоро поедим, обещаю.
– Хорошо, мамуля. – Джейк едва отвел взгляд от экрана.
Вернувшись на кухню, она принялась готовить ужин.
– Что там у тебя? – спросил Сэм.
– Макароны.
– Мне уже осточертели твои макароны! Последние две недели только их и едим!
– Но, Сэм, у нас нет денег ни на что другое!
– Как же, нет! А я вот нашел их на дне гардероба.
– Сэм, это же я отложила на рождественские подарки детям! Надеюсь, ты не истратил их?
– Надеюсь, ты не истратил их? – злобно передразнил он ее. – Значит, не доверяешь мне? А я-то думал, что судьба подарила мне счастье быть твоим мужем! – вскричал он, открывая вторую бутылку пива.
– Ты и есть мой муж, Сэм, а также отец. Разве тебе не хочется, чтобы твои дети получили подарки?
– Конечно, хочется, но почему это так получается, что мои потребности в семье стоят на последнем месте, ну почему? Почему? – Сэм подошел сзади и склонился над ней как раз в тот момент, когда она взяла вскипевший чайник, чтобы налить воду в кастрюлю.
– Осторожно, Сэм, я же пролью кипяток.
Сэм тяжело дышал над ее плечом, и по его дыханию Эми поняла, что он уже совсем пьян. Должно быть, пока она ездила к Поузи, он нашел ее заначку, сбегал в бар и купил какую-то выпивку. Перейдя к плите, Эми наполнила кастрюлю кипятком и опустила макароны.
– Я догадываюсь, Эми, что это не единственная заначка в доме.
– Как раз единственная. Хотелось бы мне заначить больше, но не получилось.
– Ты наверняка врешь.
– Правда, Сэм, больше ничего нет.
– Ну, я лично больше не в состоянии питаться твоими чертовыми макаронами! Я хочу наконец фирменных блюд из ресторана и бутылку приличного вина, поэтому тебе лучше честно сказать, где лежат деньги.
– Клянусь тебе, Сэм, в доме нет больше денег.
– Признавайся, Эми, где они.
Сэм стащил кипящую кастрюлю с конфорки.
– Поставь ее обратно, пока не разлил, пожалуйста! – Эми уже не на шутку испугалась.
– Не поставлю, пока не скажешь, где прячешь остальные деньги!
– Говорю же тебе, больше денег нет, правда!
Эми смотрела, как Сэм, пошатываясь, надвигается на нее, выплескивая на плитки пола горячую воду.
– Сэм, в последний раз говорю тебе, нет у нас больше…
– Ты лжешь! – Сэм швырнул в ее сторону кастрюлю.
Содержимое окатило Эми, как приливная волна, и, прежде чем кастрюля грохнулась на пол, она закричала, почувствовав прокатившуюся по ногам жгучую боль.
Сэм, рванувшись вперед, схватил ее за плечи.
– Мне просто нужно узнать, где ты спрятала деньги.
– Ничего… ничего я не прятала, – крикнула Эми.
Ей удалось вырваться от него, и она, с трудом переставляя ошпаренные ноги, направилась в прихожую, но он вдруг опять схватил ее сзади за блузку, развернул и прижал к стене. Отчаянно царапаясь и сопротивляясь, Эми попыталась оттолкнуть его, но он был слишком сильным.