– Так себя и чувствую. Извини, что опять беспокою тебя, но Эми и детей не оказалось в «Хмельном амбаре», и я оставила сумки с их одеждой и игрушками прямо возле двери.
– Ну да, они сейчас у меня. Мы только закончили ужинать.
– Понятно. Что ж, если бы ты мог передать Эми, что я привезла…
Поузи вдруг пошатнулась и во второй раз за этот день подумала, что может потерять сознание.
Фредди подхватил ее под руку и едва ли не отнес в гостиную.
– Отдыхай, – мягко сказал он, усадив ее в кресло. – Я принесу тебе бренди и передам Джейку и Саре, что приехали их игрушки. Тогда они поспешат обратно в «Хмельной амбар».
– Спасибо. Сейчас я просто не в состоянии видеть их.
Фредди прикрыл за собой дверь, и Поузи обвела взглядом эту чудесную уютную комнату, в камине ярко пылал огонь, и в окне отражались мерцающие огоньки гирлянд рождественской елки. Биение сердца начало замедляться, веки потяжелели, и, когда Фредди вернулся с бренди, Поузи едва не задремала.
– Путь свободен. Они умчались в свое убежище. Держи, – сказал он. – Выпей немного.
– Вообще-то лучше не надо, иначе сразу захмелею. После завтрака я ничего не ела.
– Тогда я принесу тебе тарелку моего бараньего жаркого… Эми и дети чуть языки не проглотили… и поменяю бренди на бокал белого вина. Вернусь через пару секунд.
Прошла, казалось, целая вечность с тех пор, как кто-то заботился о ней… приносил вино, готовил для нее ужин… и поэтому, ожидая возвращения Фредди, Поузи совсем расчувствовалась.
– Все готово, дорогая Поузи. – Фредди поставил ей на колени поднос, где, кроме ужина, лежала льняная салфетка и стояли маленькие солонка и перечница. Взяв с подноса бокал вина, Фредди вручил его Поузи и сказал: – Пойду, приберусь на кухне. Ничего не может быть хуже наблюдения за человеком, пытающимся попробовать твою стряпню.
«Какой же он чуткий, – вновь подумала она, подхватив ложкой кусок тушеного мяса, – и какой добрый…»
Подкрепившись, она отнесла поднос на кухню.
– Ну как, тебе уже лучше? – спросил Фредди, вытирая кастрюлю.
– Намного, спасибо. У тебя получилось восхитительное жаркое.
– Благодарю. Но не слишком обольщайся. Моя жена обычно дразнила меня, говоря, что я знаю всего два рецепта – барбекю летом и такое вот жаркое зимой! Может, присядем за столик?
Поузи полагала, что ей уже следовало бы ехать домой, однако здесь было так тепло и уютно по сравнению с огромными и холодными комнатами Адмирал-хауса, что она согласилась. Фредди разжег огонь и, устроившись в кресле напротив, глотнул бренди.
– Как поговорила с Сэмом?
– Трудно сказать. Я предложила ему… предложила оплатить лечение от алкогольной зависимости в клинике… но он пока не признает этой зависимости.
– Как я убедился, драчуны обычно так себя и ведут. У них всегда виноват кто-то другой, а они лишь страдают, et cetera et cetera[52].
– Да, интересное замечание. Сэм обычно звонил мне из школы, жалуясь на ссоры с друзьями. Не важно. – Она вздохнула. – Но, если ты не против, давай больше не будем говорить об этом? Сегодня вечером наконец Эми и дети благополучно спрятаны по соседству, и я сделала все, что могла. Еще раз спасибо тебе огромное, Фредди. Тебе следовало позвонить мне на мобильный вчера вечером. Я могла бы сама отвезти Эми в больницу.
Он насмешливо взглянул на нее.
– А ты ответила бы, увидев, что звоню я?
– Нет, вероятно, нет. – Она посмотрела на него, грустно улыбнувшись.
– Значит, ты все еще сердишься на меня за то, что я открыл тебе, что на самом деле произошло много лет назад?
– Нет, вовсе не сержусь. С чего бы? Мне просто нужно время, чтобы переварить тот кошмар. Отредактировать образ моего отца, более шестидесяти лет простоявшего на героическом пьедестале.
– Ох, если бы я не вернулся в твою жизнь, ты могла бы ничего не узнать.
– Но разве так было бы правильно? И на смертном одре пребывать в заблуждении? Нет, теперь я успокоилась и рада, что ты все рассказал мне.
– Ты понимаешь, почему тогда, в нашей юности, мне пришлось оставить тебя?
– Безусловно. Едва ли твоя мать одобрила бы выбор такой невесты. – Поузи вздохнула. – Дочь убийцы ее мужа.
– Мужа, долго изменявшего ей с твоей матерью, – грустно добавил Фредди. – А знаешь, когда я понял, кто ты на самом деле, то вспомнил, что мы с тобой встречались в детстве.
– Неужели?
– Точно. Мне тогда было около пяти, а тебе не больше трех. Твои родители приехали к нам и привезли тебя. Помню, я проснулся ночью, услышав какой-то ужасный шум из родительской спальни. Моя мать что-то истерично кричала, а отец пытался успокоить ее. В ретроспективе, я подозреваю, что она обнаружила какую-то связь между моим отцом и твоей матерью.
– И я помню, как дядя Ральф регулярно появлялся в Адмирал-хаусе, когда папы не было дома. Должно быть, их роман длился не один год. И помню, как Дейзи, наша служанка, когда мы паковали вещи, собираясь к бабушке, говорила, что маман нужно избавиться от нас к Рождеству. А твои родители еще жили вместе, когда… это случилось? – спросила я.
– В то время я жил в интернате, учился в подготовительной школе, но помню, что тогда они еще жили в одном доме, хотя не уверен, что в одной спальне, если вообще еще разговаривали друг с другом. Их семейная жизнь, очевидно, закончилась, но моя мать полностью зависела от отца в финансовом отношении, как большинство женщин в те дни. Вероятно, она просто смирилась с таким положением, не имея иного выбора. И к тому же, – Фредди вздохнул, – она любила его. Она жутко страдала, когда он… погиб. Так и не оправилась после этого, на всю жизнь осталась вдовой, одинокой страдалицей. Помнишь, я говорил тебе, как печально мы проводили Рождество. Особенно канун Нового года, как ты теперь можешь понять.
– Ох да, могу, – ответила Поузи. – А вот мне интересно, знал ли об этом мой отец до того… как застал их вместе?
– Мы, Поузи, обладаем невероятной способностью игнорировать вещи, которые не хотим видеть.
– Ты прав. И доказательство тому – я сама, проглядевшая сына. Папа боготворил мою мать. И если он не знал, что обнаружит их на месте преступления в своем любимом кабинете с бабочками, то… в принципе, я могу понять, почему он сделал то, что сделал, как бы ужасно это ни было.
– Тем более учитывая то, что пять лет он постоянно рисковал жизнью, летая на «Спитфайрах». Должно быть, эти страхи повлияли и на его душевное состояние. – Фредди вздрогнул. – Многим война нанесла непоправимые психологические раны.
– И все-таки это не оправдывает хладнокровного убийства.
– Нет, но это должны были учесть в суде. Я лично считал, что его не должны повесить, как и многих других.
– Фредди, а как ты узнал? Тебе сразу сообщили о случившемся?
– Нет, не сразу. Помню лишь стук в дверь и появление двух полицейских. Мне тогда велели уйти в свою комнату, а спустя пару минут я услышал истошный крик матери. После ухода полицейских мать пришла в мою спальню. Она билась в истерике, что неудивительно. Плача и крича, она бесконечно твердила, что он умер, пока наша служанка не вызвала местного доктора. Он буквально вытащил мать из моей спальни и, должно быть, дал ей какой-то седативный препарат, чтобы успокоить. А на следующий день я вернулся в школу. Впоследствии одноклассники в избытке насытили меня кровавыми подробностями из газет.
– Ох, Фредди, прости, как же я тебе сочувствую. Тебе же было всего десять лет. Должно быть, ты жутко переживал.
– По правде говоря, да, но тебе, дорогая Поузи, вовсе не за что извиняться. В сущности, это грехи наших отцов. – Он грустно улыбнулся. – И по крайней мере, я узнал правду, какой бы жестокой она ни была, и у меня не было выбора, кроме как постепенно свыкнуться и примириться с ней. Самым трагичным для меня стало осознание того, кем оказалась ты. И то, что ты ничего не знала. Я же слышал, как часто ты вспоминала отца, и с какой любовью… И я понял, что не смогу разбить твое сердце, открыв тебе правду.
– Лучше бы открыл.
– Ты действительно так думаешь, Поузи? Что ж, вероятно, оглядываясь назад, это легко сказать, однако я сомневаюсь, что, узнав правду, ты смогла бы выйти за меня замуж. Это было бы чересчур… Или я не прав?
– Наверное, прав. – Поузи глубоко вздохнула. – Но я едва не обезумела от горя, когда ты бросил меня. Я даже… ненавидела тебя.
– И я тебя понимаю, но разве у меня был иной выход?
– Нет, теперь я поняла тебя. А тогда сразу решила, что настоящая любовь бывает лишь в сказках и я буду жить одна, как старая дева. – Поузи с грустной улыбкой посмотрела на Фредди. – И мое предвидение почти сбылось. Я провела в одиночества большую часть своей зрелости, не считая двенадцати лет с милым Джонни.
– Как же ты вышла за него замуж, Поузи? Ведь ты успела сообщить ему обо мне и разорвать помолвку?
– Через несколько месяцев после того, как ты исчез, мы встретились на вечеринке у Андреа. Джонни дали отпуск, он закончил свои курсы… и как раз собирался отправиться за границу. Он спросил, как я живу, все ли в порядке у нас с тобой, и я призналась, что наши с тобой пути разошлись. Примерно через неделю он пригласил меня на ужин, и, за неимением более приятных идей, я согласилась. Понимаешь, Фредди, он общался со мной очень спокойно и доброжелательно. Сказал, что прощает мне измену… что, мол, она вполне понятна, учитывая, как долго он отсутствовал. Хотя на самом деле, по-моему, ничего тут понятного не было. – Поузи покраснела. – Он еще раз пригласил меня на свидание, и после долгих месяцев скорби по тебе я, по крайней мере, начала улыбаться, слушая одну из его армейских историй. С ним я, как обычно, успокоилась и вновь почувствовала себя любимой и желанной, что как раз было мне крайне необходимо, поэтому, когда он спросил опять, не хочу ли я выйти за него замуж, я согласилась. Мне хотелось избавиться от воспоминаний о тебе, поэтому я уволилась из Кью-Гарденз, быстро выскочила замуж и уехала с Джонни к месту его первого назначения, на Кипр.