— П-Паула! — прошептал он, заикаясь.
Последовало несколько секунд волнующей тишины, после которых молодая женщина подняла одежду и вновь надела.
— Это будет моим последним актом безумия на сегодняшний вечер, — улыбнулась она.
— У меня нет слов… Такой сувенир на память!
— И только подумать, что мне пришлось продемонстрировать часть своего очарования, чтобы ты наконец оценил мою красоту!
— Признаю себя виновным. Виновным в том, чтобы был полностью слеп… до самого последнего дня.
Паула звонко рассмеялась.
— Дорогой Патрик, послушать тебя, можно подумать, ты будешь жалеть, что я уеду.
Он приблизился и странно посмотрел на нее.
— Сколько времени мы знаем друг друга, Паула?
— Почти восемь лет.
— И в течение всех этих восьми лет, я могу сказать тебе это теперь, я никогда не думал о том, чтобы поцеловать тебя… кроме одного раза.
— Что ж, для меня это новость. И когда это было?
— Когда мы пошли на ту прогулку в Сент-Айвс два года назад. Мы попали под ливень и нашли убежище на крыльце. Мы долго стояли там молча, помнишь?
— Да, и могу сказать теперь, какой же ты болван, что не воспользовался ситуацией. Почему такая сдержанность?
— Не знаю. Возможно потому, что мы всегда были друзьями.
Настала очередь Паулы замолчать. Теперь они находились очень близко друг к другу, и Патрик смотрел в красивые голубые глаза молодой женщины, как будто видел их впервые. В них все еще бегали озорные искорки, но теперь там было что-то новое, чего он не видел раньше.
В его защиту нужно сказать, что он был столь дезориентирован выражением ее лица, что просто не знал, что делать. Впоследствии он понял, что в эту сладкую сентябрьскую ночь в ее выражении не было ничего нового, но просто он, наконец, увидел нечто, что было глубоко спрятано все время с того дня, как она задала вопрос, когда родилась королева Виктория.
Губы молодого человека медленно приблизились к губам подруги.
Паула не сопротивлялась.
Луна заливала тихий пляж серебряным светом. Деликатное облако закрыло ее свет на некоторое время и, казалось, улыбнулось, когда розовая блузка в третий раз за ночь упала на песок…
На следующее утро Патрик провожал Паулу на станцию. Присутствовали и родители молодой женщины. Они сядут на этот же поезд два дня спустя, чтобы встретиться с ней в Лондоне. Молодой человек не слышал их слов прощания, но видел, как Паула нежно улыбнулась ему через окно купе. Взглянув в бездну ее голубых глаз, он вновь пережил эпилог их ночной идиллии.
— Боже мой, Патрик, что мы наделали?
— Один последний акт безумия, — вздохнул он. — Жалеешь?
Паула с полуулыбкой на губах медленно покачала головой.
— И я, Паула, я…
— Называй меня любимой. Ты имеешь право на это еще несколько минут.
— Я… я никогда не забуду эту ночь.
— Которая навсегда останется нашей дорогой, сладкой тайной.
— Нашей тайной, любимая.
Они остановились на вершине скалы, чтобы обменяться долгим поцелуем, который, как они поклялись, будет их последним, и решили, что их приключение закончится тут же. Но они нарушили это обещание еще несколько раз, так что даже при том, что расстояние от бухты до их домов было коротким, было уже три часа ночи, когда они назвали друг друга любимыми в последний раз.
Раздался свисток, и поезд тронулся. С незнакомым чувством, которое он не пытался определить, Патрик смотрел, как он уезжает.
Когда он оказался вне поля зрения, миссис Лайл заговорила:
— Вы двое подождете здесь? Я пойду и куплю билеты. Нет смысла откладывать на последнюю минуту.
Артур Лайл кивнул в знак согласия и повернулся к молодому человеку:
— Теперь, когда женщины ушли, мы можем поговорить серьезно. Я знаю, что вы оказали большое влияние на брак Паулы.
Патрик открыл было рот, чтобы заговорить, но собеседник опередил его:
— Паула очень колебалась. Только Небо знает почему. Мой большой опыт говорит мне, что Фрэнсис — хороший человек во всех отношениях. Но женщины… — сказал он, поднимая глаза к небу. — Всегда приходиться указывать им правильное направление.
Он обнял Патрика и продолжил:
— Знаете, мой мальчик, отцу не всегда легко говорить с дочерью, особенно если ее нужно в чем-то убедить. Паула сказала мне, что это вы ее убедили. — Он с уважением посмотрел Патрику прямо в глаза. — Я знаю, что вы всегда были истинным другом для Паулы, верным и честным другом. Поэтому, как ее отцу, позвольте мне сказать вам огромное спасибо за все, что вы сделали для нее.
Вернувшись домой, Патрик насвистывал какую-то мелодию, чтобы казаться спокойным и уверенным в себе. Но сильный пинок по невинному мусорному баку выдал его отнюдь не прекрасное настроение.
3
Бракосочетание Фрэнсиса Хилтона и Паулы Лайл состоялось в назначенный день, а Сара, сестра Фрэнсиса, вышла за Харриса Торна два месяца спустя. В этот момент наше повествование переносится сразу в следующую весну в лондонский район Сент-Джонс-Вуд, где живут мистер и миссис Говард Хилтон, родители Фрэнсиса и Сары.
Выглядя взволнованным, Говард Хилтон безучастно смотрел, как жена наливает ему чашку чая. Дороти, слабого сложения и ничем не примечательная, привлекала внимание разве что отсутствующим выражением бледных голубых глаз. Любой, кто хорошо знал эту пару, не мог не заметить, как Говард Хилтон за последние месяцы изменился. Он все еще держался просто, с достоинством и дружески, что было естественно для него, но его жесты выдавали подавляемую нервозность, совершенно ему не свойственную. Он только что потерял работу в мелкой компании по изготовлению деревянных игрушек, где проработал всю жизнь и был одним из лучших служащих. После смерти хозяина компания перешла к новому владельцу, и для Говарда не осталось места. Несмотря на то, что его уволили в пятьдесят пять лет, его не слишком волновали ни поиски новой работы, ни финансовое положение, которое было отнюдь не блестящим. Свадьба дочери не стоила ему ни пенса (зять отклонил его попытку поучаствовать в расходах), но именно там лежал источник его беспокойства.
Потягивая чай, он осматривал комнату, которую знал двадцать лет. Хоть и не роскошный, холл был удобен, два больших окна, выходящих в сад, которому он посвятил столько трудов, пропускали в помещение много света.
— Знаю, о чем ты думаешь, Говард: тебе не хочется отсюда уезжать. Но какой у нас выбор? И, сказать правду, мысль собраться всем жить в поместье не вызывает у меня ни малейшего недовольства. Ты, кажется, не понимаешь, что нам больше не придется считать каждый пенс, как всю нашу прошлую жизнь. И дети будут с нами рядом. Нам очень повезло иметь такого зятя, как Харрис.
Харрис. Харрис Торн. Говард никак не мог выбросить это имя из головы по нескольким причинам. Во-первых, этот человек женился на его дочери. Во-вторых, он был богат, очень богат… слишком богат. Его родители оставили ему большое наследство, и в тридцать восемь лет он стоял во главе успешной фирмы по производству велосипедов в Ковентри, которой руководил умело и властно. Его сильный голос, громкие раскаты смеха и великодушие привлекали к нему всех, кто его знал. Он имел обыкновение навязывать свои взгляды, но ему никогда никто не противоречил, по крайней мере, открыто.
Его брат Брайан, осторожный и тихий, совсем не походил на него. Он жил как отшельник с несколькими слугами в поместье недалеко от Челтнема. Большую часть времени он запирался в своей комнате, выходя лишь время от времени прогуляться, и тогда бесцельно блуждал с отсутствующим взглядом. Естественно, все расходы пали на Харриса, единственного, кто способен был их нести. С начала года поместье подверглось обширной реконструкции: Харрис решил сделать его основным местом жительства и пригласил Фрэнсиса с Паулой и его родителей переехать туда и жить рядом с ним и Сарой. Паула, которая была не в состоянии приспособиться к беспокойному ритму Лондона, сразу ухватилась за это предложение пожить в сельской местности. Фрэнсис, у которого благодаря щедрому зятю была интересная работа с хорошими перспективами карьерного роста, разделял ее восторг.
Что касается Говарда Хилтона, как это ни парадоксально, именно эта перспектива и мучила его. А ведь Харрис объяснил тестю с тещей, что они будут жить без забот. И, как бальзам на их уязвленную гордость, он попросил помочь ему присматривать за слугами, — естественно, за приличное вознаграждение.
— Ты права, конечно, — сказал Говард Хилтон жене жалобным тоном, — Харрис — безукоризненный человек.
— Тогда я не понимаю тебя, Говард, действительно не понимаю. Наше положение не оставляет нам выбора. Что за колебания?
— Я мог бы сказать: это потому, что у нас больше не будет нашего мирного дома и нашей независимости, но дело не в этом. — Он поскреб подбородок. — Сара приезжала к нам на днях. Как ты ее находишь?
— Ну, она действительно казалась немного… Но ты же знаешь не хуже меня: она всегда была очень нервным ребенком.
— Знаю, но никогда не видел ее такой напряженной. Разве она тебе ничего не сказала? Я видел вас в саду, и вы, казалось, обсуждали серьезный вопрос…
Миссис Хилтон отложила кусок пирога, который ела.
— И да, и нет. Она сказала мне, что недавно плохо себя чувствовала и что Харрис… ну, ты знаешь, у нее трудный характер, а первые месяцы брака — вовсе не тихое мирное плаванье. Она говорила со мной о Харрисе, о том, как он поздно приходит, о его привычках, характере… у них было несколько бурных сцен. Но ничего, о чем стоило бы волноваться всерьез: ты не забыл, наверное, как топтал мамину шляпку, потому что тебе не понравилось…
— Это другое. Мне кажется, у Сары нет абсолютно никакого желания жить изолированной жизнью среди котсуолдских овец и в подобной компании — у брата Харриса, кажется, не все дома.
— Как ты можешь такое говорить? Ты видел его только однажды на их свадьбе.
— Этого достаточно, чтобы сформировать впечатление. Эти