– Ты что, думаешь, это он и есть засланный казачок и убийца девчонок? Но это же бред! Он хороший парень. Простой, добрый, ласковый. Я вообще могла бы выйти за него замуж. С ним было бы легко, а у меня появился бы статус замужней, и тогда, может, Водкин бы от меня и отстал.
– Провальный план. Замужество еще никогда не останавливало этих кобелей, особенно твоего Водкина. Скотина еще та.
– Инга, ты меня напугала!
– У тебя же есть телефон этого Виктора, вот и позвони ему. Если это он убийца, то ты до него теперь не дозвонишься. Ты фамилию его хотя бы знаешь?
– Нет. Что я, паспорт, что ли, должна была потребовать перед тем, как… Уф, Инга… Постой, может, и Водкин о нем знает?
– Не думаю. А хоть бы и знал. Вокруг таких, как ты, знаешь, сколько поклонников вьется? Он уже привык и не обращает на это внимания.
– Ой ли!
Инга не успела съесть пирожное, как в дверь снова постучали. Ребров!
У Лидии от страха пересохло в горле. Руки затряслись. А зубы застучали так, что казалось, будто это слышит и Инга.
– Добрый день, – вошел Ребров.
– Добрый… Хотя Инга мне только что рассказала. Какой ужас!
– Мне бы поговорить с вами.
Ребров был бледным. Он попросил Ингу выйти и принялся допрашивать Лидию. Вопросы задавал простые: когда в последний раз она видела сестер Супониных, что она знает о них. Она отвечала примерно так же, как и все, кто знал или просто был знаком с сестрами. Когда он спросил, не видела ли она кого из посторонних на площадке, она отрицательно покачала головой: нет, она никого не видела, ничего не знает.
– А тот молодой человек, что навещал вас?
Ну вот, значит, кто-то уже доложил о Викторе.
– Да, был такой. Поклонник.
– В каких вы с ним были отношениях?
– Ни в каких. Он оказывал мне знаки внимания, а я из жалости принимала его подарки, цветы. Он плед мне недавно подарил. Вы что же, и его подозреваете?
– Вы можете назвать его имя, фамилию?
– Его зовут Виктор. Фамилию не знаю.
– Где он работает, чем занимается?
Она отвечала, чувствуя, как челюсти ее сделались словно железными и заржавели. Да и вся она была скованная, плечи зажаты. Никогда еще ей не было так страшно.
Она вынуждена была сообщить следователю номер его телефона. Понимала, что поступает подло, но иначе не могла.
– Как вы думаете, кто и за что мог убить сестер Супониных?
– Откуда же мне знать? Да я вообще о них мало что знаю. Способные были, симпатичные, могли сделать карьеру… Я с ними почти не разговаривала, хотя, как и других статистов, иногда приглашала к себе, угощала чаем. Иногда давала советы, подсказывала, к кому подойти, что сказать… Словом, с чего начать, чтобы их заметили. Да обыкновенные девчонки. Я даже не знаю, откуда они родом. Может, москвички, а, возможно, и нет. Они же ничего о себе не рассказывали… Хотя кто-то говорил, что они работали кассиршами в каком-то супермаркете. За что их могли убить? Из-за наследства, может быть? Не знаю… Здесь, на площадке, они ни с кем не конфликтовали. Вели себя тихо. У Вероники была машина… Да вон она, видите, возле навеса стоит! Инга сказала, что их нашли неподалеку отсюда, в поле… Вряд ли они отправились туда собирать цветы. Нет… Скорее всего их кто-то позвал, они сели в машину и уехали. Может, это адвокат? Не знаю… А что, если это вообще ненастоящий был адвокат?
Ребров слушал ее, не перебивая, а она продолжала нести чушь, заполняя голосом напряженную тишину.
– Что ж, спасибо. Вы нам очень помогли, – сухо произнес дежурную фразу следователь, поднимаясь со своего места.
– А что, если им пообещали роль, а кто-то им просто позавидовал? – Эту фразу она могла, конечно, не произносить, но произнесла. Просто так, продолжая что-то говорить, как если бы она на самом деле размышляла над тем, кто и за что убил Супониных.
– Вы полагаете, что обеим сестрам кто-то мог пообещать роль и какая-то завистливая статистка их за это убила? Причем застрелила? Вот так взяла где-то пистолет, посадила их в свою машину и отвезла в поле, чтобы убить? Вы это серьезно? – Лидии показалось, что лицо Реброва стало еще белее, как если бы его напудрили очень белой пудрой.
Еще немного, и он спросит ее, не издевается ли она над ним. Но он промолчал, просто вышел из вагончика, громко хлопнув дверью.
Ей показалось или он, уже оказавшись за дверью, выматерился?
Нет, все же показалось. Он мог, конечно, счесть ее глупой, но зачем же обзываться? Что она сделала ему плохого?
Главное, что ее вагончик не обыскали. А если бы обыскали, то могли бы найти, быть может, какие-то проводки, которые остались после миниатюрных видеокамер.
И вдруг он вернулся! Распахнул дверь и спросил:
– Это правда, что вы установили здесь видеокамеры?
А это-то он откуда знает?! Отпираться, лгать – себе дороже. Наверняка кто-то видел ее знакомого, который приезжал, чтобы установить эти камеры. Возможно, кто-то был с ним лично знаком и узнал, отсюда – вывод…
– Да, установила. У меня не так давно украли сережки с брильянтами, вот я и попросила своего знакомого установить видеокамеры.
– И как? Помогло? Нашли вора?
– Нет. Оказалось, что их никто не крал. Я потом сама нашла их.
– Но камеры оставили?
– Да, сначала оставила, а потом решила, что их нужно убрать.
– Почему же?
– Не хотела, чтобы некоторые компрометирующие видео, касающиеся моей личной жизни, попали к журналистам, – сказала она, чувствуя, как щеки ее горят от стыда.
– Вы сами удалили камеры или ваш приятель помог вам?
– Я сама выдернула их…
– У вас сохранились эти видео? Быть может, в ваше отсутствие в ваш вагончик заходили Супонины? Может, разговаривали.
– В мое отсутствие? Вы что, шутите? Сюда никто не может войти.
– Может, кто-то другой заходил, пока вас не было?
– Только Семен… Я имею в виду продюсера, Семена Яновича Водкина. Много раз бывало, когда он искал меня, заходил сюда… Но быстро выходил. Хотя иногда мог оставить, к примеру, бутылку шампанского, пачку чая… не знаю…
– Так, значит, у вас ничего не пропадало?
– Нет, ничего.
– А где вы храните те видео, которые, как вы выразились, могли бы скомпрометировать вас?
– Уничтожила, – процедила она, отлично понимая, на что намекает Ребров. – Надеюсь, этот вопрос не имеет никакого отношения к расследованию убийства? Это вы просто из любопытства спросили?
– Извините… – Ребров вдруг замотал головой, впился пальцами в виски и застонал.
– Что, голова болит? Хотите таблетку от головной боли?
– Да, спасибо.
Она дала ему таблетку и стакан с водой. Реброву позвонили, и она услышала обрывок разговора. Кто-то спрашивал его что-то о протекторах.
– Вы что, собираетесь сделать слепки с колес всех наших машин? – догадалась она.
Вот теперь у нее отказали ноги. Она даже не могла подняться со своего места, чтобы проводить следователя до двери.
– Супониных привезли на место преступления на машине, и там, на обочине, есть четкий след от протектора… – машинально произнес он, словно забыв на время, что вместо того, чтобы задавать вопросы свидетельнице, сам отвечает на ее вопрос. – Лидия, если вспомните что-нибудь, что могло бы помочь следствию, позвоните мне. Вот моя визитка.
Едва за ним захлопнулась дверь, как без стука влетела Валя Пушнова, ее подруга.
– У тебя тоже обыск делали? – спросила она, едва переводя дыхание.
– С чего это ты взяла?
– Да с того! Только что сама собственными глазами видела, как из трейлера Водкина вышли два следователи или опера, я точно не знаю, там какая-то шумиха, суета, Водкин ругался, пока они были там, а потом как-то все стихло…
– Не поняла. Что случилось-то?
– Что, что! – передразнила она Лидию. – Да то, что Супониных этих убили, а все знают, что к нему частенько в трейлер наведывалась Вероника. Понимаешь?
– В смысле?
– Лидка, прекрати тупить! Спал он с Вероникой. Понятно? А кто-то видел, что обе сестры заходили к нему, вроде выпивали, может, и еще что…
– Водкин? С Супониными? Ты серьезно?
– Я так думаю, что кто-то из наших рассказал об этом следователю, а пока он был здесь, у тебя, у Водкина провели обыск… Я так поняла, что несанкционированный. Но это не я придумала, я слышала, как об этом вопил сам Водкин, что для того, чтобы обыскать его трейлер, нужно было разрешение судьи, ну то есть санкция на обыск… Но это не совсем так. Я загуглила этот вопрос и даже отсканировала кое-что… Вот, слушай, – Валя открыла телефон и принялась читать: – «…в случае, не терпящем отлагательства, следователь вправе провести обыск в квартире без судебного решения, сообщить об этом в течение семидесяти двух часов суду и прокурору, и попытаться этот обыск узаконить, мотивировав перед судом свои действия». То есть по факту получить разрешение задним числом. Выезжает на место, проводит обыск, действительно обнаруживает ружье, направляет его на экспертизу: а не из этого ли карабина пристрелили Петю? Даже если опера или следователь подготовят понятых перед допросом и еще раз им напомнят все обстоятельства произошедшего… Ну, понятно, да?
– Нет, не совсем. При чем здесь ружье?
– Лида… – Валентина посмотрела на подругу с какой-то жалостью, словно заранее сочувствуя ей: – У него пистолет нашли… Наш водитель, пока шел обыск, из любопытства прилип к окну трейлера и увидел, как из ящика стола опер или кто-то он там, не знаю, достал пистолет. Позвал второго, и они засунули его в пакет…
– Не пойму, что тебя так удивило? Я лично знала, что у Семена есть пистолет. Да мы с ним палили из него по консервным банкам в лесу.
– Вы? С ним? Развлечение нашли!
Она посмотрела на Лидию с недоверием.
– Ты это серьезно?
– А что тут такого?
– Так не дети же, просто не могу себе представить Я´новича, который несет в лес пакет с пустыми консервными банками, чтобы в лесу вот так, по-детски, развлекаться. Постой… В сущности, что такого. Если у него и нашли пистолет? А разрешение на пистолет у него имеется?