Приехала доставка, и разговор был прерван. Женя с Ребровым принесли коробку с едой.
– Эту роскошную посуду надо еще мыть, поэтому будем есть снова из пластиковой одноразовой посуды, – скомандовал Петр. – Давайте уже все вместе переставим сервиз вот сюда, на другой стол…
Женя проворно накрыла на стол, причем делала это, стараясь ни на кого не смотреть. Что-то подсказывало ей, что уже вечером ей откажут в работе. Быть может, поэтому она, когда салаты и суп были съедены, с каким-то отчаянием, краснея, рассказала о том, как провела этот день, с кем встречалась, кого изображала, с кем разговаривала и что ей удалось узнать нового.
– Как видите, я только все испортила… Напугала Фрумину, нарисовалась в кафе…
– Женя, да вы проделали колоссальную работу! – воскликнул Борис. – Руку я целовать вам сегодня не буду, потому что зол на вас, но надо отдать вам должное! Вы дерзкая, но смелая! Представиться сестрой Виктора Юрьева?! Невероятно! Валера? Что скажешь?
– Думаю, что и нам тоже надо поделиться тем, что знаем мы, – сказал Ребров. И подробно рассказал о результатах многочисленных экспертиз, о том, что на пистолете, принадлежавшем Водкину, лишь отпечатки его пальцев, что след на шоссе рядом с местом, где были обнаружены трупы, оставил автомобиль Виктора Юрьева. Не забыл он рассказать и о размытом следе рядом со следом от протектора.
– Лужа, говорите? – оживилась Женя. – Но почему бы тогда не предположить, что помимо убийцы там, на шоссе, был еще один человек? Свидетель, к примеру.
– Это понятно. Вы кого-то имеете в виду? – спросил Ребров.
– Не знаю… Но что, если, заставив Виктора стрелять в Супониных, она сама присутствовала при этом? Вот прямо взяла да и вложила ему пистолет в руку, а сама стояла и смотрела, как он убивает?
– Да это как же нужно было любить эту страшную женщину, чтобы сделаться убийцей? – возмутился Петр. – Чтобы так рисковать?!
– Да никто б на него и не подумал, если бы он не напился и не принял решение покончить с собой! – воскликнул Борис. – Вот точно он стрелял! К тому же мы теперь знаем – его никто не напаивал, он был в кафе один! И пил один.
– И все-таки я не понимаю, как она могла заставить его совершить это преступление? – не унимался Борис.
– Почему вы никогда не задавались вопросом: не было ли настоящих свидетелей убийства? Вот вы все говорите, что дорога пустынная, что там хорошо, если пару раз в день проедет машина. Но откуда такая уверенность? – подал голос Петр. – А если проверить камеры на дороге?
– Я дал задание, и камера на самом деле есть. Но в интересующее нас время, точнее, в течение нескольких часов, проехало всего пять машин, среди которых не было ни автомобиля Юрьева, ни машины Фруминой.
– А если там есть другая дорога? Какая-нибудь лесная, – предположила Женя. – И на шоссе они выехали с другой стороны?
– Проверим, – пожал плечами Ребров.
– Что же касается лужи на обочине… – начала неуверенно Женя, – то, может, это пустяк, но позади вагончика Фруминой я заметила две пустые пятилитровые бутылки из-под воды.
– Бутылки? Ну и что? Она же живой человек, как без воды-то? Это же не пузырек с ядом и не банка с серной кислотой… – буркнул Борис.
– В вагончике у нее стоит кулер, полный воды. А рядом – пустой. Понимаете? Спрашивается, зачем ей ее вода?
– Эти бутылки могли там быть и до того, как туда подкатили вагончик, – заметил Ребров. – Но, может, это и есть те самые бутылки, которыми, предположим, Фрумина, заливала следы протектора своей машины. Меня волнует другое. Правильно говорит Женя, теперь, когда Виктора нет в живых, даже в случае, если моих девчонок убила сама Фрумина, она все свалит на него. И тот факт, что он сам напился и поехал на столб, ей только на руку.
– Получается, что дело можно закрывать, что ли? – фыркнул Борис.
– Думаю, что руководство так мне и прикажет. Первое убийство, то, что произошло в бараке, раскрыто. И убийцы Горевого погибли. Второе – убийцей сделают Юрьева, здесь тоже все как бы ясно, дело можно закрывать, правда, для этого надо бы как следует еще раз допросить Фрумину, которая, пока мы с вами тут поедаем свинину, тщательно продумывает каждый пункт лжи, она расскажет, как ее поклонник застрелил девушек-статисток, которые когда-то там украли у нее сережки с брильянтами или что еще она там придумает… Скажет, что Юрьев был человеком эмоциональным, неадекватным, психически нездоровым… Короче, найдет, что сказать. А третья смерть – вообще несчастный случай, человек напился и не справился с управлением, врезался в столб. Ну и что мы теперь будем делать? Просто захлопнуть все эти истории, и все?
– Борис, вы позволите мне посмотреть на тот архив, что вы привезли из квартиры Супониных? – попросила Женя.
– А это еще зачем? Хотите поискать там билетик в музей? На выставку? Считаете себя хорошим психологом? Хотите нас снова удивить? Я, честно говоря, и без того удивлен…
– Боря, прекрати! – Петр кинул в него шарик из салфетки и попал ему прямо в глаз. – Дай Женечке эти бумаги! Может, на убийство-то они никак не прольют свет, но во всяком случае помогут нам понять, какими они были людьми, чем интересовались и почему, скажем, они такие… толстокожие. Там есть личные письма, записки?
– Да, кое-что есть… Ладно, сейчас принесу.
Во время ужина Женя не почувствовала вкуса еды, так нервничала. И самым печальным было то, что настоящего убийцу сестер теперь никто не найдет. Это точно не Водкин, он не стал бы оставлять пистолет с отпечатками своих пальцев в своем трейлере. И тот, кто его хотел подставить, действовал грубо и быстро, торопился. Либо это был Юрьев, либо Фрумина.
– Вы курите, Женя? – неожиданно спросил Петр.
– Бросила… А что?
– Хотел предложить вам выйти на свежий воздух и покурить.
Борис с Ребровым переглянулись.
– С каких это пор ты решил курить не дома? – Борис бросил насмешливый взгляд на брата.
– С сегодняшнего. Не хочу, чтобы в нашем доме так мерзко воняло табаком, – ответил резковато Петр. – Мы сегодня так много говорили о неблагополучных людях, что мне подумалось: вот этот застарелый запах табака – один из признаков неблагополучия. Что именно так в смеси с запахом алкоголя и грязи пахнет в доме, где живет беда или просто безнадега. Ты так не считаешь, Боря?
– Ну не знаю… И что же ты мне прикажешь теперь делать? Каждый раз, когда мне захочется покурить, я должен буду выйти из теплого дома и делать это на холоде?
– Там на террасе есть столик со стульями, если ты не заметил, а на столике – пепельница. К тому же на дворе август, о каком холоде ты вообще говоришь?
– Да ты выгляни в окно! Посмотри, что там творится! Сада даже не видно – сплошной туман!
– Борис, когда мы с тобой принимали решение жить вместе, то договаривались о том, что…
– Ладно. Я понял. Да, мы договаривались не трепать друг другу нервы и уступать друг другу. Может, ты и прав насчет курения. Я-то думал, что ты просто хочешь посекретничать со служанкой.
– Я не служанка! – вспыхнула Женя, едва сдерживаясь, чтобы не запустить в Бориса чем-то гораздо тяжелее и грязнее, чем бумажный шарик.
– Ну, горничная, – злобно хихикнул Борис. – Ладно-ладно, я пошутил! Что ж, идите, курите. Вернее, ты, Петр, будешь курить, а твоя подружка подышит дымом.
– Я тоже покурю, – сказала Женя, вспоминая, что в комнате на книжной полке у нее хранится пачка с тремя дамскими сигаретами «Вог».
– Честно говоря, я бы тоже покурил, – проронил Ребров.
– Что ж, пойдемте тогда уже на террасу курить всей компанией.
Борис был прав – туман, опустившийся на землю, был таким плотным и белым, словно кто-то сверху сбросил мощную дымовую шашку.
На террасе стоял небольшой круглый стол со стеклянной столешницей, вокруг – четыре белых металлических стула. Женя принесла мягкие полосатые подушки из садового домика, привязала их к сиденьям.
– Могу еще и пледы принести… – отворачиваясь от мужчин и глядя куда-то поверх утопающих в молочной дымке розовых кустов, предложила она.
– …а могу и не принести, да? – хохотнул Борис. – Вот ты, Петя, постоянно одергиваешь меня, когда я, как тебе кажется, бываю грубым с нашей барышней. А ты никогда не прислушивался к тому, каким тоном она разговаривает с нами? Да она нас просто ненавидит! И про пледы сказала с издевкой, разве я не прав, Женечка?
– Так принести пледы или нет? – не глядя на Бориса, процедила сквозь зубы Женя.
– Да какие еще пледы? – не выдержал уже Валерий, решительно усаживаясь за столик и машинально придвигая к себе пепельницу. – О чем вы вообще? Я слушаю вас и… Извините. Просто у меня в голове сейчас такое…
– По большому счету это так, Боря. Мы тут разговоры разговариваем, пытаемся что-то понять, выяснить, кто кого и за что… А ведь конкретно нас это не коснулось так, как Валеру, поэтому мы не можем испытывать то, что испытывает он. Боль. Да я и сам порой забываю, что мы говорим о близких тебе, Валера, людях. Ты уж прости нас.
– Это вы простите меня… Я, между прочим, очень благодарен вам за то, что я здесь, с вами. Не представляю, что бы я делал сейчас один – дома или у них в квартире. Спятил бы, наверное.
Все четверо задымили, и дым от сигарет мгновенно растворялся в тумане, сливаясь с ним.
– А еще мне стыдно, – продолжал Ребров, – за то, что я, выходит, совершенно не знал Веронику. Я просмотрел ее. Не понял, что она за человек. Никогда не задумывался над тем, почему у них дома нет ни одного цветочного горшка. Почему они не завели кошку или собаку. Что их квартира на самом деле меньше всего похожа на собственное жилье, а больше на съемную квартиру, где не хочется делать ремонт или что-то там отмывать-очищать. То ощущение нечистоты при видимом порядке, где все разложено как будто бы на своих местах, я принимал просто за более-менее устроенный быт. Еще угнетает мысль, что я, оказывается, никогда не был Веронике близким человеком. И даже женившись, я все равно не приблизился бы к ее тайнам и уж точно никогда не узнал бы о ее грандиозных и попахивающих криминалом планах.