– Из-за дуры-бабы! – рявкнул Борис, стукнув кулаком по столу.
– Из-за любви, – мягко повторил Петр. – Так ее любил, эту актрису, что, когда она направила на него пистолет, его мир просто перевернулся, понимаете? Все сразу же потеряло смысл. Ведь он в последнее время только и жил мыслями об этой женщине. А она в любом случае подставила бы его…
– Да ведьма она! Жаль, что у нас отменили смертную казнь. Убить двух девчонок… Подставить продюсера, украв у него пистолет… Уничтожить морально влюбленного в нее парня! Такое ему наговорить, что он напился и покончил с собой… Все зло от баб!
– Женечка, хотите яичницу?
– Пожалуй.
Вкуса еды она не почувствовала, зато прочувствовала испепеляющий взгляд разъяренного Бориса. Подумалось, что еще немного, и он запустит в нее тарелкой, а то и ножом.
– У меня дела. Надо кое-что проверить, – сказала она, отодвигая от себя пустую тарелку и поднимаясь из-за стола. – Спасибо за завтрак, Петр Михайлович.
– Куда же вы, Женечка?
– Дела у нее! Сейчас оседлает метлу и полетит! – Борис встал с шумом, чуть не опрокинув стул, и вышел из кухни.
– Если хотите, поедемте с вами по одному адресу, – предложила Женя Петру. – Это здесь, недалеко, на улице Караваева. Я вчера посмотрела архив Супониных, нашла там кое-что интересное. Вы со мной?
– Разумеется! – Петр промокнул губы салфеткой и поднялся. – Через пару минут буду готов.
Поехали на машине Жени.
– И что у нас там, на улице Караваева?
Женя рассказала о денежных переводах и открытках.
– Саржины, говорите? Постойте… Так… Саржин… А ведь Ребров как-то называл уже эту фамилию. Сейчас постараюсь вспомнить… Саржин…
И он вспомнил!
– Это фамилия лесника, который нашел в лесу сестер Супониных, когда они потерялись чуть ли не в день убийства матери и сестры. Получается, что они все эти годы поддерживали связь? Обменивались открытками? Деньги посылали… Может, они родственники?
– Вот это мне и хочется выяснить. Понимаю, что никакого отношения к расследованию убийства это уже не будет иметь, но хотя бы выясним что-то о самих сестрах. Да, кстати… Возьмите коробку, она в пакете на сиденье… Найдите там фотографию младшей сестренки Танечки.
– Минутку… – Петр достал коробку. – Да, нашел. Эта?
– Да. Это она, я полагаю. Видите родинку на лице?
– Да, конечно.
Женя пересказала ему разговор с Тоней, про пузырек с йодом и ее предположение, что йодом сестры пометили место родинки на кукольном личике.
– Я понимаю, что вы хотите сказать: что на поминках в бараке за столом помимо Вероники и Кати как бы присутствовала их младшая сестра. Чудовищно все это, конечно. Просто извращение!
– Соглашусь. Но обратите внимание, что матери нигде нет. Ни четвертого стула за столом, ни ее фотографии в архиве.
– Хотите сказать, что сестры избавились от фотографий матери, чтобы они не напоминали им о трагедии?
– На этот счет у меня есть свое предположение. Но как бы хотелось, чтобы я ошиблась… Если же я окажусь права, то сразу все встанет на свои места, мы поймем что-то важное, что сделало сестер такими чудовищами, понимаете? Больше я пока ничего не скажу.
Супруги Саржины проживали неподалеку от подольского медицинского училища, в старой пятиэтажке на третьем этаже. День был пасмурным, в подъезде горела тусклая лампочка, быть может, поэтому возникшая на пороге квартиры женщина показалась Жене какой-то темнокожей, мрачной. Но вот в прихожей вспыхнул свет, и женщина словно порозовела, ожила, и голубые глаза ее загорелись.
– Виктория Дмитриевна Саржина?
– Да, это я. Что-нибудь с Василием Петровичем? – встревожилась она.
Саржиной было явно за семьдесят, пухлое лицо было покрыто тонкими морщинками, но волосы она подкрашивала в русый цвет, скрывала седину.
– Нет-нет. Мы просто поговорить с вами.
– А откуда вы? Кто такие?
– Меня зовут Женя. Я знакомая Вероники и Кати.
– Ах, вот оно что! – Ее словно отпустило. – Проходите, пожалуйста! Надеюсь, у них все хорошо? Мои девочки! Как же я по ним соскучилась!
Виктория Дмитриевна, в какой-то радостной растерянности забыв пригласить гостей войти, довольно бодрым шагом направилась в маленькую кухоньку, откуда слышно было, как она ставит чайник на плиту.
– Сейчас будем чай пить! Вы проходите в комнату! Я сейчас!
Женя с Петром переглянулись – вот как сообщить этой женщине о том, что стало с ее девочками? Оба при мысли об этом испытали чувство неловкости.
Женя заглянула на кухню, предложила помочь. Никогда прежде она не оказывалась в такой ситуации, а потому даже и не знала, как себя правильно вести.
– А где Василий Петрович?
– Как где? В лесу, где ж ему еще быть? Хоть и не работает уже давным-давно, а проводит там почти все свое время. Привык! Да и молодого нашего лесника, Егора, учит, помогает ему во всем.
– Нам бы поговорить с ним.
– С Василием? – Виктория Петровна так и застыла с сахарницей в руке. – Вы насчет того пожара? Хотя… при чем же здесь тогда Вероничка с Катюшей?
– Они погибли, – собравшись с духом, выпалила Женя. – И мы хотели бы узнать некоторые подробности их жизни, понять, как случилось, что они…
– Так, постойте!
И тут Саржина преобразилась, словно взяла себя в руки, собралась и со стуком поставила сахарницу на стол. Поджала губы:
– Пойдемте в зал, там и поговорим. И главное – Вася ничего не должен об этом знать. Ему скоро девяносто, у него сердце… Я предупредила, да?
– Хорошо.
Петр явно чувствовал себя неловко и просто молчал. Должно быть, он уже сто раз пожалел о том, что вообще приехал сюда.
– Как это случилось? – Виктория Дмитриевна знаком пригласила гостей присесть за круглый, покрытый зеленой скатертью, стол. Обстановка в квартире была очень простая, мебель старая, обои на стенах дешевые, но свежие. Саржины жили скромно, но содержали свое жилище в чистоте.
– Их убили. И, возможно, это убийство связано каким-то образом с событиями шестнадцатилетней давности, – краснея, придумывая на ходу, сказала Женя, не решаясь даже взглянуть в глаза Петру. Тот от неожиданности даже закашлялся.
Саржина внимательно посмотрела в глаза Жене. Какое-то время молчала, вздыхала.
– Я помогу вам начать… Вероника с Катей каждый год девятого августа снимали комнату в бараке, там, где проживали раньше со своей матерью и сестрой Таней. Предполагаем, что они поминали там своих близких. И если раньше они приезжали туда втроем, то есть с их тетей, Александрой Васильевной Паравиной…
– Да. Все правильно. Я знаю, что они снимали эту комнату. Хотя я всегда была против. Всегда говорила им, что это ни к чему. Что не надо возвращаться туда, где все и произошло. Но для них это было почему-то очень важно. Они словно проверяли себя на стойкость, что ли, а по мне, так они просто щекотали себе нервы.
– Так что же произошло тогда, девятого августа?
– Вы думаете, это может иметь отношение к убийству?
Женя промолчала, боясь сказать что-то лишнее, что может насторожить женщину.
– Вася нашел их в лесу. Замерзших. Они были так сильно напуганы, что он подумал сначала, что они встретили волка или еще кого… Что испугались и долго бежали, пока не выбились из сил. Маленькие же еще! Он по очереди перенес их в сторожку, укутал, напоил чаем, хотел накормить, но они не могли есть. И долго молчали. Тряслись от страха. Конечно, он осмотрел их, подумал, может, и другого зверя какого встретили, сами понимаете, да? Может, снасильничал кто? Но вроде ничего такого не произошло, слава богу. Ни ран, только ссадины на коленках, видимо, когда бежали, падали, посдирали коленки… Он и раны обработал. Понимал, что родители их ищут. Позвонил, куда следует, но даже имен их не мог назвать. Они же молчат! Как онемели! Вот что с ними случилось? И вдруг маленькая, Катюша, возьми и скажи: «Мама Таню убила». Вероника цыкнула на нее, та и замолчала. Ну, Василий мой и начал разговаривать с ними. Понял, что случилось что-то страшное.
– Мама Таню убила? – не поверила своим ушам Женя, которая до этих пор считала, что девочки просто стали свидетельницами того, как их мать и сестру убил кто-то, но не Федор Грачев, а кто-то другой, тот, кому удалось избежать наказания. Что здесь и сейчас она узнает имя настоящего убийцы!
– Говорите, их убили? Это точно? – словно засомневалась в смерти сестер Саржина.
Женя удивленно посмотрела на нее: разве можно шутить такими вещами?
– Вы извините меня, просто все эти шестнадцать лет мы хранили эту тайну… Но раз их теперь нет, думаю, я могу все рассказать…
– Хотите сказать, что мать, Клавдия Супонина, убила младшую дочь?
– Если бы только ее!
– В смысле? – Женя почувствовала, как покрылась мурашками.
– Неужели это она убила ту девочку, Надю Вакулину? – предположил Петр.
– Да. Все правильно. Клава, она же пила страшно, но дело даже не в этом… После вскрытия оказалось, что у нее опухоль мозга… Ее бы изолировать, в клинику поместить, а она… И ведь никто не забил в колокола, никто ничего не сделал, чтобы девочек отнять у нее. Она удушила Надю в то время, как девочки были дома! Вы можете себе это представить? Удушила, сорвала сережки, да пошла куда-то продавать, чтобы на выпивку деньги были. Ничего не соображала! Это было примерно в феврале, за полгода до трагедии с Танечкой… Наде Вакулиной было в ту пору восемь с половиной лет. Она была одноклассницей Тани, подружкой, бывала у них дома. Уж не знаю, как, но тело нашли в соседнем дворе, на лавке… Должно быть, Клава его туда и перенесла ночью, когда протрезвела и испугалась. А сережки эти оказались потом у другой девочки, Веры Евграфовой, что была постарше Вероники. Следователь тогда долго голову ломал, кто мог такое сотворить, все никак не мог поверить, что эти сережки были куплены с рук, на базаре. Так хотелось ему повесить это убийство на отца девочки… Ну а когда арестовали Федьку Грачева, то разом и повесили на него все эти убийства… Только зря его посадили. Никого он не убивал.