– Испания тебе, значит, совсем не понравилась? – раздраженно спросил я.
Гелла нервно провела рукой по волосам.
– Конечно, понравилась. С чего ты взял? Очень красивая страна. Просто было непонятно, что я там делаю. Скучно бесцельно скитаться по разным местам.
Я закурил сигарету и улыбнулся.
– Ты ведь поехала в Испанию, чтобы отдохнуть от меня, помнишь?
Гелла тоже улыбнулась и погладила меня по щеке.
– Я плохо обошлась с тобой, да?
– Ты была честна со мной. – Я встал и отошел в сторону. – Так ты пришла к какому-то решению?
– Я все написала в письме, неужели ты не помнишь?
На какое-то мгновение все словно замерло. Не слышен был даже негромкий уличный шум. Я стоял спиной к Гелле, но меня обжигал ее взгляд. Она застыла в ожидании, я это чувствовал, и все вокруг, казалось, тоже ждало моего ответа.
– Я не совсем тебя понял. – Может, удастся выкрутиться, ничего ей не рассказывая, подумал я. – Письмо было довольно небрежным – что-то вроде экспромта, и я так и не понял, рада ты или жалеешь, что связалась со мной.
– У нас всегда был в общении легкомысленный тон. Я старалась его придерживаться, боялась давить на тебя, разве не ясно?
Меня так и подмывало сказать, что она связалась со мной от отчаяния, а вовсе не потому, что нуждалась во мне, просто в нужное время я подвернулся ей под руку. Однако я промолчал. Она никогда не призналась бы в этом даже самой себе.
– Допускаю, – осторожно проговорила Гелла, – что чувства твои могли измениться. Прошу тебя, скажи все как есть. – Она немного помолчала и продолжила: – Оказалось, что я не та эмансипированная девушка, какой хотела казаться. Мне нужен муж, который приходил бы домой каждый вечер. Хочу спать с ним и не бояться, что могу залететь. Черт, я даже хочу залететь, хочу нарожать много детей. На самом деле это все, на что я гожусь. – Опять молчание. – А ты этого хочешь?
– Да, – ответил я, – всегда хотел.
Я повернулся очень быстро, словно чьи-то сильные руки, взяв меня за плечи, повернули к ней. Комната наполнялась темнотой. Гелла лежала на кровати и не сводила с меня глаз, рот ее был слегка приоткрыт, а глаза сияли. Между нами будто шел ток. Я подошел и положил голову ей на грудь. Хотелось тихо лежать так, словно в надежном укрытии. Но тут я всем нутром почувствовал, как тело ее затрепетало и словно раскрыло врата надежно укрепленной цитадели, дожидаясь, когда внутрь войдет овеянный славой победитель.
Дорогой отец, – писал я, – не хочу больше от тебя скрывать, что встретил девушку, на которой хочу жениться. Не писал тебе об этом раньше, потому что не был уверен, выйдет ли она за меня. Наконец эта глупышка согласилась рискнуть, и мы намерены скрепить наш союз узами брака в Париже, а потом неспешно отправиться на родину. Не тревожься, она не француженка (ведь ты их не любишь, считая, что у них нет наших добродетелей – признаю, так оно и есть). Но Гелла – ее фамилия Линкольн – родом из Миннеаполиса, ее родители и сейчас там живут, отец юрисконсульт, мать домашняя хозяйка. Гелла хочет провести медовый месяц здесь, а я, разумеется, с ней не спорю. Вот так. Пожалуйста, пришли своему сыну кое-что из его заработанных тяжелым трудом денег. Tout de suite. Это по-французски «как можно быстрее».
Гелла (на фотографии она хуже, чем в жизни) приехала в Париж года два назад учиться живописи. Когда поняла, что таланта у нее нет, чуть не утопилась в Сене, но тут мы познакомились, а там дальше – больше, и завязался роман. Не сомневаюсь, отец, что ты ее полюбишь, а она – тебя. Что до меня, то она сделала меня очень счастливым.
С Джованни Гелла познакомилась случайно – тогда она уже провела в Париже три дня. Все это время я с Джованни не виделся и даже не упоминал его имени.
Весь этот день мы бродили по городу, и Гелла постоянно рассуждала на тему, которая ее прежде не волновала, – о судьбе женщин. Она заявила, что быть женщиной очень трудно.
– Не понимаю, что за особые трудности. По крайней мере, если рядом есть мужчина.
– В том-то и дело, – сказала она. – Разве не унизительна необходимость искать мужа?
– Пожалуйста, не надо! – отмахнулся я. – Женщины, которых я знаю, не испытывали никакого унижения от замужества.
– Уверена, ты никогда не рассматривал их жизнь под этим углом, – настаивала Гелла.
– Конечно, нет. Надеюсь, и они не рассматривали. А тебе что за дело? Ты на что жалуешься?
– Я не жалуюсь, – сказала она, мурлыча себе под нос какую-то игривую мелодию. – На что мне жаловаться? Но, согласись… тяжело зависеть от какого-то грубого и небритого чужого мужика, пока ты не стала самой собой.
– Я что, похож на грубого чужого мужика? – воспротивился я. – Да, возможно, мне стоит побриться, но это твоя вина. От тебя невозможно оторваться. – И я с улыбкой ее поцеловал.
– Ну сейчас ты не чужой, – сказала Гелла. – Но раньше был, и я убеждена, что когда-нибудь опять будешь чужим – и не раз.
– Если до этого дойдет, – возразил я, – тогда и ты будешь для меня чужой.
Гелла взглянула на меня, лукаво улыбаясь.
– Я? Понимаешь, когда я говорю о том, каково быть женщиной, я имею в виду, что мы можем пожениться и прожить вместе лет этак пятьдесят, и все это время я могу быть чужой, а ты этого и не заметишь.
– А если я буду чужим, ты, выходит, заметишь?
– Для женщины мужчина всегда остается чужим, – сказала она. – Это особенно ужасно – быть во власти чужого человека.
– Но мужчины тоже зависят от женщин. Об этом ты не подумала?
– А! – отмахнулась она. – Слышали такое – мужчины зависят от женщин! Просто мужчинам нравится так думать, это оправдывает их женоненавистничество. Однако если все же какой-то мужчина находится во власти определенной женщины – что ж, он перестает быть мужчиной. А женщина попадает в ловушку, откуда нет выхода.
– Значит, ты хочешь сказать, что я не могу зависеть от тебя? А ты от меня можешь? – Я от души рассмеялся. – Хотел бы я увидеть мужчину, от которого ты будешь в зависимости.
– Что ж, веселись, – насмешливо отозвалась Гелла. – Но в том, что я говорю, есть рациональное зерно. Именно в Испании я поняла, что никогда не была свободной и не буду свободной, пока не привяжусь, вернее, не доверюсь кому-нибудь.
– Кому-нибудь? А может, чему-нибудь?
Гелла помолчала.
– Не знаю, – заговорила она наконец. – Я начинаю думать, что женщины привязываются к чему-то, когда у них нет выбора. Ради мужчины они все бросят. Женщины никогда не признаются в этом, и не все из них с этим смиряются. Но последних такое упорство морально убивает, хотя, возможно, я хочу сказать, – прибавила она после минутного замешательства, – что оно может убить меня.
– Гелла, чего ты хочешь? Что с тобой? Откуда такие перемены?
– Дело не в том, что со мной и чего я хочу, – рассмеялась она. – Просто ты завоевал меня, и теперь я твоя послушная и любящая рабыня.
От неожиданности я похолодел и насмешливо покачал головой.
– Не пойму, о чем ты говоришь.
– Чего тут непонятного, – продолжала Гелла. – Я говорю о своей жизни. Теперь у меня есть ты, и я должна заботиться о тебе, кормить, мучить, обманывать. И любить. У меня есть ты, и теперь я могу смириться со своим положением. Отныне я имею право жаловаться на свою женскую судьбу. Но страшно мне уже не будет – теперь я не одна. – Увидев выражение моего лица, Гелла засмеялась. – Не волнуйся, у меня будет много занятий. Я, как и раньше, буду развиваться, читать книги, спорить, размышлять – постараюсь изо всех сил не перенимать бездумно твои мысли. Словом, ты будешь доволен и в результате придешь к мысли, что у меня обычный женский ум, и ничего больше. И с божьей помощью ты будешь любить меня все больше и больше, и мы заживем счастливо. – Она снова рассмеялась. – Не забивай себе голову этими мыслями, дорогой. Предоставь это мне.
Ее веселость была заразительной, и я снова покачал головой, смеясь вместе с ней.
– Ты прелесть, – сказал я. – Хотя я не понимаю ни слова.
Гелла продолжала смеяться.
– Вот и хорошо. У каждого свой подход.
У книжного магазина она остановилась.
– Зайдем на минутку? – спросила Гелла. – Надо купить одну книгу. Ничего особенного, – прибавила она, когда мы вошли в магазин.
Я следил с любопытством, как она разговаривала с хозяйкой. Потом неспешно подошел к полке в глубине магазина, где спиной ко мне стоял мужчина и листал журнал. Когда я встал рядом, он закрыл журнал, положил его на полку и повернулся ко мне. Мы сразу узнали друг друга. Это был Жак.
– Вот те на! – воскликнул он. – Кого я вижу! А мы уж думали, что ты уехал в Америку.
– В Америку? – рассмеялся я. – Нет, все еще торчу в Париже. Просто были дела. – И прибавил, подозревая неладное: – А кто это «мы»?
– Я и твой малыш, – ответил Жак, улыбаясь со значением. – Ты ведь оставил его дома одного – без еды, без денег, даже без сигарет. Ему с трудом удалось уломать консьержку дать позвонить в долг, и он набрал мой номер. По голосу казалось, что он вот-вот засунет голову в газовую плиту. Если б она у него только была, – захохотал Жак.
Мы смотрели друг на друга. Жак нарочно тянул с рассказом. А я не знал, что ему сказать.
– Ну я бросил в автомобиль кое-какую еду и помчался его выручать, – наконец заговорил Жак. – Малыш был готов искать тебя с багром в Сене. Ты совсем не знаешь американцев, сказал я ему. Вот кто никогда не пойдет топиться. Он просто уединился, чтобы хорошенько подумать. Как видишь, я был прав. Ты так долго думал, что теперь пора вспомнить придуманное до тебя другими. Правда, одну книгу ты можешь не читать – это сочинения Маркиза де Сада.
– Где сейчас Джованни? – спросил я.
– Я наконец вспомнил название гостиницы, где живет Гелла, – сказал Жак. – Джованни сказал, что ты вроде как ждал ее приезда, и я посоветовал ему наведаться туда. Он для этого и отлучился. Вернется с минуты на минуту.
Подошла Гелла с книгой в руке.
– Вы ведь знакомы, – смущенно пробормотал я. – Гелла, ты помнишь Жака?