уку, ее рука задвигалась еще быстрей, и чем быстрее она двигалась, тем сильнее были толчки его руки, и тем сильнее сжимался его анус, и тем сильнее она сжимала бедрами его руку так, что он уже не мог больше ей двигать, а она, перестав дрочить, выжала досуха его член, размазав липкую слизь по его головке подушечкой большого пальца руки. Подушечка большого пальца ее руки скользила по головке его члена, и смазки становилось все меньше и меньше, и через какое-то время он уже чувствовал кожу ее пальца головкой, и член начал подергиваться внутри, а она все продолжала гладить, и ее поглаживания отдавались в его яйца и ноги. Когда смазка высохлf и на головке, и на ее пальце, она прекратила поглаживания, а он остановил движение своего пальца в ее вагине.
Несколько минут он просто смотрел фильм, а она слегка ерзала в кресле, терлась о его руку и сжимала его член. Почувствовав ее движения, он слегка подвигал пальцем в ее щелке. Потом действо на экране стало его раздражать, и он задвигал рукой быстрее, а она еще сильней вцепилась в его член, продолжая дергать его даже после того, как он перестал двигать своей рукой. Она снова напряглась, сжав ноги. Он посмотрел на нее искоса, не понимая, в чем дело, потом просто сказал ей, чтобы она ему пососала. Она старалась изо всех сил. Он чувствовал, как ее напряженные бедра сжимаются на его руке, а зубы слегка задевают головку его члена. Низ его живота ныл от возбуждения, и его разум требовал большего, но чего именно? Его прибор был у нее во рту, а его палец в ее киске, и при этом ему хотелось большего, но все, что ему оставалось, так это сидеть тише воды, ниже травы, ощущая, как ее зубы задевают головку его члена, а ее бедра сжимают его руку, едва осознавая происходящее на экране, музыку и голоса, в то время как она старательно ему отсасывала.
Когда ее челюсти устали, она остановилась, выпрямившись в кресле, а он продолжил стимулировать рукой ее мокрую киску. Они смотрели на экран, ошеломленные безумным желанием чего-то большего, но чего именно? Его рука остановила движение, и он стал смотреть на экран. Его рука слегка онемела и устала, но он не стал ее убирать. Не было смысла ее убирать. Ему все равно придется засунуть палец обратно, так какой смысл был его вытаскивать? Пальцу было хорошо там, где он был. Он будет пахнуть, когда он его вытащит, но он всегда может помыть его. А там, внутри, было сыро, влажно и хорошо. Снаружи тоже. Так приятно думать о том, что его рука была там, где была. Думать о ее спущенных до лодыжек трусишках и о том, что ее ноги раздвинуты, а его палец в ее киске. И о том, что она держала во рту его член. Он слегка шевельнул пальцем, стряхнув с себя желание чего-то большего, непонятно чего, и сказал ей, чтобы она ему подрочила, потом поиграла с ним, потом пососала, а в промежутках она сжимала и тянула, а он пихал и двигал пальцем, и при этом они сидели очень тихо, насколько могли, и смотрели на экран, пока она ему дрочила, играла с ним и сосала, а он не убирал руку, двигая пальцем все быстрей, не обращая внимания на то, что она периодически напрягалась и чуть сильнее вцеплялась ему в член. Он игнорировал ее движения, продолжая двигать рукой и пальцем, заставляя ее дрочить, играть с его членом и сосать, пока не начинался второй фильм, и снова он говорил ей, чтобы она ему дрочила и сосала, и она дрочила быстрее и жестче, пока он не сказал ей, что готов кончить. Он убрал руку от ее киски, а она сложила ладошки чашкой между его ног. Он скинул ее куртку и, ухватившись за член, дрочил, пока не кончил ей в подставленные ладошки. Его тело судорожно подергивалось, стараясь найти положение, в котором струя попадет точно в ее ладошки. Последние капли он размазал по ее рукам.
Закончив, он вытер головку члена ее курткой и, засунув член обратно в штаны, застегнул молнию. Он смотрел, как она раскрывает ладони, чтобы сперма стекла с них на пол, потом сказал ей, чтобы она растерла остатки по рукам, представив себе ее ощущения от этого и чувствуя ее запах, исходящий от его пальца. Когда он сказал ей, что все ОК, она вытерла руки о спинку кресла перед собой. Она натянула трусы, и они встали и пошли к туалетам. Он сразу прошел в кабинку, закрыл за собой дверь и тщательно осмотрел штаны, расстегнув ширинку и ремень, чтобы точно удостовериться в отсутствии предательских пятен как внутри, так и снаружи. Закончив осмотр, он нажал на кнопку слива и, выйдя из кабинки, помыл руки. Он несколько раз вымыл их с мылом, периодически обнюхивая палец. Удостоверившись, что палец не пахнет ничем, кроме мыла, он вымыл руки еще раз и вышел из туалета. Она ждала его у туалетов и последовала за ним к выходу из кинотеатра.
Они пошли вниз по улице. Он выяснил у нее, будет ли она сидеть с ребенком сегодня вечером и в какое время, потом сказал ей, чтобы она посматривала в окно, когда родители ребенка уйдут, потому что он будет ждать внизу, во дворе. Оставив ее у подъезда ее дома, он пошел домой. Он быстро и невнятно ответил на вопросы матери, когда она поинтересовалась, понравился ли ему фильм, и ушел в свою комнату.
Какое-то время он сидел на краю кровати и размышлял. Казалось, он всегда чувствовал себя как сейчас, приходя домой из кино. Будто чего-то недоставало. Ему никогда не удавалось понять, чего именно. Просто недоставало чего-то незначительного или, может, что-то было немного не так. Это его озадачивало, но думать об этом было бесполезно, и в любом случае он не мог об этом думать слишком долго из-за ощущения свербежа в промежности.
Он прошел в туалет, стянул штаны и трусы до лодыжек, сел на унитаз и стал играть со своим прибором. Его глаза были крепко зажмурены. Он пытался создать новый образ в своем сознании. Образ, который придал бы большее значение тому самому большему и тому, что он чувствовал, но что всегда заканчивалось одним и тем же. Тем, что могло его удовлетворить. В его воображении это всегда была одна и та же картинка из комиксов, которые он рассматривал несколько лет назад. Да он и не помнил толком этих комиксов, за исключением одной картинки, на которой какой-то древний и зловещий азиат приковал цепями к колонне в огромном зале белую девушку. Азиат был тощим и костлявым, с длинным подбородком, козлиной бородкой, длинным острым носом, длинными висячими усами и злобными красными глазками. Девушка была очень белая, и молодая и ее руки были вытянуты над головой, и ее запястья были скручены цепями, обернутыми вокруг колонны. Она была босоногой и едва касалась пола кончиками пальцев ног, а ее ночная рубашка была разорвана так, что была видна ее левая грудь. И она была в ужасе. Злобный азиат смотрел на нее, и понятно было, что он собирается сделать нечто ужасное, и, чем бы это ни было, оно удовлетворяло его потребность в большем, чем бы это ни было, и заставляло его яйца сжиматься от возбуждения, и он дрочил с еще большим усердием на яркий образ той молодой и красивой белой девушки, прикованной цепями к колонне в своем воображении злобным азиатом с красными глазками, которые смотрели на торчащую из разорванной рубашки грудь. Он сфокусировался на этой мерзкой роже азиата, на ее испуганном лице, на ее вывалившейся груди, потянулся и схватил туалетную бумагу. Он держал ком бумаги в левой руке, в то время как его правая рука двигалась все быстрее, и чувство удовлетворения наполняло его, и он осознавал, что именно проделают с молодой белой девушкой, прикованной к колонне с торчащей из прорехи сиськой, едва не упирающейся в желтое лицо с красными злобными глазками, и он почувствовал теплоту ее страха в своей руке, когда его тело содрогалось в такт финальным движениям руки, и он кончает в туалетную бумагу и пару секунд смотрит на сгусток желтовато-белой жидкости в чаше руки. Выдавив последние капли, он вытирает головку бумагой, выбрасывает ее в унитаз и смывает.
Вернувшись в комнату, он садится в кресло и ждет, когда мать позовет его ужинать. Он чуть больше расслаблен, но также озадачен и недоволен. В общем, это был хороший день, как и положено субботе. Он ждал субботы с утра воскресенья, и все же чего-то в этом дне недоставало или что-то было не совсем правильным. По крайней мере, сегодня никаких обломов не было. Пока не было. Иногда она не могла пойти в кино или по какой-то чертовой причине не оставалась сидеть с ребенком, но пока что все шло как положено. И сегодня он отправился на район потусоваться с ребятами после ужина, а потом выдумал какую-то причину уйти так, чтобы они не догадались о том, что он снова встречается с Мэри. Он надеялся, что не случится чего-то такого, из-за чего эта семейная пара не уйдет из дома. Было бы здорово узнать о таком заранее, чтобы он мог встретить Мэри в парке, но ему не хотелось, чтобы она вдруг вышла из-за угла и сказала, что сегодня с ребенком сидеть не будет. Эта тупая пизда однажды уже такое проделала и едва не спалила его перед его друзьями. Это была та еще подстава. Чуть всю неделю ему не испортила. Но сегодня все должно получиться. Эта пара собиралась на какую-то особенную вечеринку. В парке тоже было неплохо, но в доме лучше всего. Там он мог все видеть. Ему нравилось сидеть с ней на диване и заставлять ее снимать трусики, задрав юбку. Ему всегда удавалось как следует рассмотреть ее куст, и при правильном ракурсе он мог видеть, как его палец входит в ее щель, а еще мог наблюдать за тем, как она играет с его прибором и берет его в рот. Особенно хорошо этим было любоваться стоя, когда она опускалась перед ним на колени. И еще он мог трогать ее грудь через блузку, сжимая ее и чувствуя ладонью сосок, и даже иногда мог эту грудь видеть. Еще он видел, как кончает в ее подставленные ладошки, а потом наблюдал за тем, как с хлюпающими звуками она отмывает руки от его спермы. Потом они садились на диван, и все начиналось заново. Всю неделю он строил планы и мечтал о прекрасной субботе. От класса к классу, изо дня в день, он все мечтал и строил планы…
А вот воскресным утром он всегда ощущал давящую тяжесть в груди, этакое раздражающее беспокойство, от которого он пытался избавиться, делая глубокие вдохи и выдохи, которые вроде бы вот-вот должны были принести облегчение, но этого так и не происходило. И все было каким-то серым и тяжелым, а его мать всегда спрашивала, не хочет ли он пойти с ней в церковь, и он всегда отвечал нет. Каждую, сука, неделю одна и та же херня. Пойдешь ли ты в церковь? Его так и подмывало сказать ей, что она может эту вонючую церковь себе в задницу запихнуть, но он всегда давал один и тот же ответ на один и тот же вопрос. Нет, не сегодня, и уходил из дома, гулял по кварталу, встречался с друзьями и убивал время, а в понедельник, вторник, среду, четверг и пятницу ходил в школу, а если все складывалось нормально, то шел с Мэри в кино, а потом, вечером, они сидели с ребенком. Но за всем этим всегда следовало воскресенье.