Вы довольны решением суда или же считаете, что требуется возбуждение уголовного дела?
Нет, я не считаю, что уголовное преследование необходимо. Они явно нездоровы, и, соответственно, я считаю принятое решение единственно правильным.
То есть вы не считаете, что их нужно наказать?
Учитывая, что оснований для наказания найдено не было, наказать их не получится. В любом случае, как бы сурово их ни наказали, миссис Хагстром здоровья это не вернет.
Госпитализация на неопределенное время, насколько я понимаю смысл этого выражения, дает возможность этим людям выйти на волю уже через пару месяцев.
Учитывая обстоятельства, считаете ли вы это справедливым?
Да, считаю. Как вы сказали, возможно, их выпустят относительно скоро, но это также означает, что они должны оставаться там до того момента, пока компетентные врачи не посчитают, что они в достаточной степени поправились для того, чтобы их можно было выпустить в общество, не опасаясь последствий. Очевидно, что для этого потребуется немало времени.
Какие у вас планы на будущее после всего этого?
Я продолжу свой – наш – крестовый поход.
И какова следующая фаза этого крестового похода?
Узнать, почему такие вот люди получают оружие и власть и пользуются ими. Другими словами, это будет тщательное выяснение процедур, проводимых в настоящее время, процедур, определяющих компетентность или ее отсутствие для службы в полиции, – для того, чтобы в будущем можно было избежать подобных инцидентов. Видите ли, джентльмены, все это лишь верхушка айсберга. Начнем с того, что мы не знаем, что еще эти два больных человека натворили за время службы в полиции. То, что нам сейчас известно, уже потрясает. Разрушена жизнь молодой матери. И это не конец истории. А ее семья? Подумайте, какая это для них трагедия. А семьи этих двух полицейских? Как эта история повлияет на них? А их ни в чем не повинные дети? Что будет с их жизнями? И это еще не все. Как насчет миллионов молодых людей и стариков, наблюдавших за этими трагическими событиями? Как поменяются их взгляды, как они будут относиться к государственным учреждениям и вековым традициям нашего общества, эти самые миллионы? Невозможно подсчитать ущерб, нанесенный этими двумя больными индивидами. Трагично. Весьма трагично. Но если приложить усилия, то можно избежать повторения этой трагедии.
Вы планируете пойти крестовым походом в другие места или ограничитесь этим городом?
Как вы знаете, я уже свидетельствовал перед сенатом этого штата и сенатом Соединенных Штатов, а также перед различными агентствами в этом городе. Вдобавок ко всему, мы обнародовали результаты нашего расследования для всех заинтересованных лиц по всей стране. На данный момент мы получили предложения о сотрудничестве с различными группами, как официальными, так и неофициальными, не только во всех больших городах нашей страны, но и в сельских поселениях. И я уверен, что после принятого здесь сегодня решения предложения о помощи, поступающие со всех сторон, возрастут многократно.
И как вы будете откликаться на эти предложения?
В настоящее время мы организуем работу небольшого офиса, который займется исключительно данной кампанией. Помощь приходит отовсюду. Наши планы – в общих чертах – таковы: систематизировать результаты наших расследований в хронологическом порядке и создать архив папок, каталогизировав их надлежащим образом. Ко всему этому мы приложим отдельный том с кратким перечнем процедур, которым мы следовали, и их результатов. Это даст возможность другим организациям проводить собственные расследования. Также мы будем предоставлять консультации и помощь в тех случаях, когда наших методов окажется недостаточно.
Звучит так, будто вы нашли себе пожизненную работу.
Это самое малое, что я могу сделать для миссис Хагстром…
А теперь, простите меня, джентльмены, но мне нужно идти. Меня ждет много работы.
Камеры снимали, фотоаппараты сверкали вспышками, а он кивал и пожимал руки. Он целеустремленно прошествовал быстрым шагом по коридору и вышел на солнечную улицу. Остановившись на секунду, он посмотрел на безоблачное голубое небо, потом спустился по ступеням вниз, прошел через парковку к своей машине, наслаждаясь синевой неба, слыша щелчки затворов камер и вспышек, вспоминая происходившее в зале суда, преисполняясь непоколебимой силой и радостью жизни, пронизывающими его насквозь, видя с абсолютной ясностью смысл своей жизни, ее цели и награды, ожидающие в конце четко определенного пути, осознавая с полной и абсолютной уверенностью, что никакие помехи не смогут заставить его свернуть или замедлить шаг на этой выбранной им дороге,
и когда учительница указала на знаменатель дроби и спросила его, что это такое, он ответил: множество, и другие дети засмеялись, а учительница помрачнела и повторила вопрос, и его голова вспыхнула пламенем, и он уставился на доску и дроби на ней в надежде, что ответ впрыгнет оттуда ему в голову и сам собою вырвется из его рта, и он заикался, и его голова дрожала, а цифры на доске медленно уплывали в туман, и учительница попросила ответить кого-то еще, а он сел на свое место, пылая от стыда, и учительница продолжила вести урок,
мразь поганая. То она, сука, правописанию их учит, то чертовым дробям. Манда мерзкая. Да всем похеру, как это называется,
он подскакивает с койки, шагает к двери и смотрит в окошко на чертовы таблички, после чего продолжает свое путешествие от стены к двери и обратно.
Пошла ты нахер вместе с Пи Ви. Чушь полная. Я не смог его перехватить, и ему удалось пробежать несколько ярдов. Ну и хули? Кому это нужно вообще? Всем похуй. Пизда тупая.
в катманду твою манду
Вот же мразь. Там было больше, чем одно число. Я почти ведь правильно ответил
он встает перед зеркалом и атакует прыщ. Его глаза наполняются слезами, когда резкая боль пронзает его так, что он опускает руки и шагает назад, к койке, садится на ее край и, обхватив голову руками, пялится на громадный прыщ на своей щеке. Прыщ смотрится подобно льдистой горе с покрытой снегом вершиной и распух так, будто вот-вот взорвется. Внутри прыща будто крутилась раскаленная проволока. А он его даже не трогал! Несколько минут он отпаривал его горячей водой, потом промокнул полотенцем, ощупал, изучая, кончиками пальцев и найдя правильную позицию, приступил к выдавливанию, страдальчески кривя лицо и закрывая от боли глаза. Он остановился, зафиксировав положение пальцев, глубоко вдохнул, сожалея о том, что у него не было булавки или иголки, чтобы расковырять долбаный прыщ, но в камере ничего такого не найти, а потому ему пришлось атаковать прыщ кончиками пальцев до тех пор, пока боль снова не заставила его прекратить это занятие и отдышаться. Потом он вновь атаковал его с твердым намерением давить эту мразь, пока она не лопнет, невзирая на боль, и когда боль становилась нестерпимой, он жмурился и, давил еще сильней, пока не услышал треск лопающейся кожи. Он открыл наконец глаза и смотрел на белый гной, медленно сочащийся из ранки. Опустив руки, он оперся на раковину, склонив голову. Его глаза слезились, он тяжело дышал. Проморгавшись, поднял голову и посмотрел на вытекающий из побелевшего прыща гной. Стер его куском туалетной бумаги и осмотрел перед тем, как снова приступить к его выдавливанию. Поначалу он давил аккуратно и мягко, ощущая пальцами его плотность и твердость, постепенно усиливая давление до тех пор, пока прыщ не сдулся. Осмотрев лицо в зеркале, он снова пальпировал прыщ – продолжил сдавливать его короткими сильными нажатиями, пока не услышал потрескивание, с которым вылезла вторая порция гноя. Он видел, как гнойный хвост становится все длинней, и едкие слезы застилали глаза, а он продолжал надавливать на здоровенный белый фурункул, порождавший очередной вьющийся хвост гноя, скользивший вниз по его щеке, и когда тот достиг пары дюймов в длину, он аккуратно снял его со щеки. Довольно долго он рассматривал размазанный по туалетной бумаге гной, затем, потрогав его, он снова свирепо набросился на породивший его прыщ. Крепко зажмурившись, он давил, слушая похрустывание и потрескивание. Боль жгла раскаленной иглой, а он будто воочию видел эти маленькие белые клетки, выползающие из ранки под его постоянным давлением, и ему хотелось заорать, когда боль становилась невыносимой, но он давил еще сильнее до тех пор, пока не услышал резкий треск и то, как со свистом врезалось в зеркало ядрышко его воспалившегося фурункула. Схватившись рукой за раковину, он потряс головой, чтобы прояснилось в глазах и он смог как следует разглядеть плоды своей победы. Он долго моргал, затем поднял голову и посмотрел на бесформенный шлепок гноя на зеркале. Он рассматривал его с наслаждением несколько минут. Потом, когда глаза перестали слезиться, он углядел в этом шлепке подобие миниатюрного мозга со множеством извилин. Продолжая изучать изгибы этих извилин, он заметил, как отражается свет от тонкого, почти невидимого волоска, застрявшего прямо посреди гнойного пятна. Волосок был настолько маленьким и тонким, что он смог разглядеть его, лишь склонив голову под определенным углом. Именно этот чертов волосок и послужил причиной всех его страданий и боли, через которые ему пришлось пройти, чтобы избавится от этой сволочи, именно он был причиной появления этой гнойной жижи на зеркале. Вся эта хрень случилась только потому, что этот долбаный мелкий волосок врос внутрь, а не вылез наружу, как положено. Если бы этот блядский волос рос бы и рос, как ему положено, он просто сбрил бы его своей бритвой, и тот не отличался бы от миллионов других сбритых волосков, но этот сучий потрох вздумал расти внутрь и испортить ему жизнь. Протащил его через всю эту боль
и всякие гондоны
и страдания. Ему пришлось расхаживать с чертовым мячом для гольфа на щеке. На боку невозможно было спать, потому что эта мерзкая дрянь болела жуть как. И это все из-за какой-то маленькой волосинки, испортившей ему жизнь. Как всегда. Всегда найдется что-то, что все обосрет. Или кто-то. Одна и та же хрень постоянно. Никак в покое не оставят. Если это не какая-нибудь тупая манда-училка, то чертов мерзкий волосок. Шло бы оно все. Все равно я от него избавился.