Он медленно выпрямил руки, и его тело и голова опустились на койку. Окошко исчезло из поля зрения, и вместо него там оказалась стена, а потом и стык стены с потолком, и по мере того, как его затылок все глубже погружался в подушку, в поле его зрения постепенно оказался только потолок с его переплетающимися и исчезающими, разбегающимися к углам, трещинками. Вытянувшись на койке и не двигая головой, он следил глазами за уходящими к углам трещинами. Он вытянул руки и ноги и почувствовал холодную липкость. Дверь тут же будто стала прозрачной.
Он перевернулся на бок и подтянул колени. Какое-то время он возился на койке, пытаясь найти безопасное положение, но у него не получалось спрятаться. И каждое его движение требовало огромных усилий, будто его приклеили в этой позиции и ему приходилось отдирать себя от чертова клея, потом передвигать тело и тащить свой член следом. Он понимал, что ему нужно просто укрыться покрывалом, но мысль о том, сколько для этого потребуется проделать движений, заставляла его искать какой-то другой способ устроиться покомфортнее, невзирая на всю тщету этих попыток. Он испробовал множество вариантов – перекладывал голову, ноги, поднимал колени на тот либо другой уровень, двигал тело и его части под разными углами, понимая еще задолго до того, как опробовать одну из этих бесчисленных позиций, что ему неизбежно придется отказаться и от нее тоже, и он елозил и крутился, пока отчаяние не заставило его попытаться все же укрыться. Он перевернулся на левый бок, не разгибая коленей, и, потянувшись, вытащил из-под себя покрывало насколько смог. Потом он приподнялся и подвигал разными частями тела, вытягивая покрывало дюйм за дюймом из-под себя до тех пор, пока ему не удалось натянуть его на свою дряблую задницу. Затем он вытянул левую ногу и, помогая себе рукой, ерзал всем телом, пока не зацепил покрывало ногой, после чего упрямо дергал и тянул его, пытаясь натянуть на обе ноги. После этого он быстро перевернулся на другой бок и потащил оставшуюся часть покрывала из-под себя, чувствуя его сопротивление, едва не разрывая ткань пальцами, и тащил до тех пор, пока ему не удалось, наконец, укрыть все тело.
А потом он просто лежал тихо какое-то время, по-прежнему сжимая край простыни в руке.
В конце концов, он все же разжал сжимавшие ткань пальцы, прикрыв их левой рукой, и немного повозился, подбирая наиболее комфортное положение, но каждое его движение утомляло его еще больше, и ему пришлось бросить это занятие. Любое движение причиняло куда больше страданий, чем не слишком удобное положение его тела. Ощущения напоминали ту прогулку в обоссанных штанах под ледяным дождем и снегом, только сейчас было хуже.
Он пытался устроиться поудобней, чтобы боль в промежности слегка поутихла, но облегчение не приходило, сколь бы высоко он ни поднимал колени. В ногах была болезненная слабость, будто вынуждавшая его думать о прогулке по камере, а он понимал, что у него ничего не выйдет, что если он попытается, то просто сложится пополам и рухнет на пол, и как бы он ни старался сменить эту картинку в своей голове, он думал лишь о том, как заставляет себя встать, а потом валяется сломанной кучей плоти на полу. Эту картинку, казалось, можно было сменить, лишь переключившись на болезненные спазмы в кишках. Ощущения такие, будто его яйца крутила здоровенная ручища, и пронизывающая боль проносилась сквозь его внутренности, скручивая анус в узел. Он попытался изгнать из головы все мысли, но боль лишь усилилась, раздув его грудь и голову тошнотой. Он чувствовал, как едкая желчь подкатывает к горлу, он чувствовал, как распухает его голова от этой желчи, он чувствовал, как она жжет ему глаза. Он было захотел доползти на коленях до унитаза в углу камеры, но не мог пошевелиться. Он не мог заставить руку шевельнуться и скинуть покрывало. Не мог заставить ноги свеситься с койки. Он понимал, что ему не выжить и что он будет валяться на полу, свернувшись комом, пока кто-то не обнаружит его там, посмотрев в окошко, и тогда они зайдут в камеру и выволокут его из нее вперед ногами. Все, что он мог, это сглатывать и сглатывать, стиснув зубы, в попытках загнать подкатывающую желчь обратно в пищевод, борясь с давлением, исходившим из его скрученных кишок. Он чувствовал тухлую вонь поднимающейся пузырями на поверхность желчи и сглатывал снова и снова. Его коре– жило и скручивало, и это никак не прекращалось. Колени его были подняты до подбородка, но ощущения все равно были такими, будто его распяли на дыбе и какая-то падла пинала его по яйцам. Ох, если бы только он мог добраться до глоток тех гнид, что засунули его в эту камеру. Он бы им сигары в глазах тушил или в ухо нож засунул. Как было бы здорово, если бы он мог добраться до толчка, сунуть в него голову и проблеваться как следует. Чтобы хоть чуть-чуть давление ослабить. Но он понимал, что не сможет. Он понимал, что, даже если бы у него получилось стащить с себя чертово покрывало или как-то выскользнуть из-под него, ему ни за что не пройти эти полтора метра от койки до толчка без того, чтобы не свалиться по пути, и тогда какой-нибудь мудозвон увидит его валяющимся на полу и поднимет за шкирку…
А что он мог сделать? Его тело и голова пульсировали и горели от постоянно сглатываемой блевотины. Он стискивал зубы, а его тело дергалось в спазмах, борясь с рвотой. Он сопротивлялся и сглатывал снова и снова, а тело извивалось на кровати будто марионетка, чьи нити кто-то резко дергал. Спазмы усилились до такой степени, что ему казалось, будто с каждым из них его яйца выпрыгивают из мошонки в глубь живота, и, как бы сильно он ни сопротивлялся и не сглатывал, боль и давление усиливались, и спазмы заставляли тело биться в конвульсиях. Он закрыл руками рот, почувствовал, как горькая желчь протекает сквозь сжатые зубы и губы и сползает по лицу под его пальцами. Она была теплой, мокрой, липкой и вонючей. Несколько капель вытекли из носа и заскользили по костяшкам пальцев. Он прижимал руки ко рту изо всех сил, но рвота продолжала сочиться, растекаясь по лицу. Вскоре он почувствовал, как она добралась и до его глаз, и ему показалось, будто он тонет. Он убрал руки от лица, попытавшись поймать стекающую с губ и льющуюся из носа рвоту в сложенные чашкой ладони. Он чувствовал, как она течет по его ладоням и запястьям. Убрав от лица руки, он увидел длинные тонкие нити слизи, протянувшиеся подобно паутине. Он так долго сопротивлялся болезненным спазмам, что больше не осталось сил, и его стиснутые зубы разжались. Рвота толчками выплескивалась изо рта на подставленные ладони, пока не вышла вся до капли, но тело по-прежнему содрогалось в конвульсиях рвотных позывов. Его глаза жгло, и кружилась голова. Он уставился на руки, полные теплой, липкой жижи. Он не мог удержать голову в этом положении. Голова валилась то влево, то вперед, то назад, и все было будто в тумане, но, даже не видя своих рук, он чувствовал их. И окошко чувствовал тоже. И сотни человек в коридоре. Стекло было толстым, армированным, но прозрачным. Дверь была мощной и несокрушимой, но она открывалась ключами и могла крутиться на петлях. Он лежал на боку, уставившись на сложенные чашкой ладони, наполненные рвотной жижей, на то, как она сочилась сквозь пальцы и капала на койку, стекая по запястьям. Его нос разъедала горькая кислотная вонь. Носоглотку болезненно щекотали маленькие пузырьки стекающей обратно в горло желчной жижи. Он резко дернул головой, когда сопля повисла, щекоча кожу, на кончике носа. Ему захотелось завопить изо всех сил и сорвать ногтями этот чертов нос со своего лица, но его руки были напряжены в попытке удержать мерзкую блевотину, и он лишь стиснул зубы посильнее. Он зарычал, и его глаза наполнились яростью. Он задергал головой и, ткнувшись носом в плечо, тер его снова и снова. Потом, подняв голову, он крепко зажмурился и, скривив губы, завыл, зарычал, будто загнанная в угол крыса. Ааааааааааррррр – булькало в его горле, а тело его скручивалось все больше и голова дрожала, переполненная пронзительным визгом. Рык заполнил его горло, позвоночник между плечами уходил сам в себя, сжимаясь, а его скрученные внутренности поднимались к груди, раздвигая ребра и перекрывая ему дыхание, и тогда рычание стало затихать. Его плоть и глаза словно опалило огнем, а хребет, казалось, вот-вот лопнет, и тогда голова просто упадет ему на грудь. Затем тело внезапно обмякло и подбородок опустился на грудь.
Глаза его закрылись, и он снова почувствовал, как теплая, мокрая жижа просачивается сквозь пальцы.
Рвота потекла на бедра.
Он медленно покачал головой из стороны в сторону, как бы умоляя, нет нет нет нет.
Его тело соскользнуло с койки. Его ладони были крепко сжаты, и он держал их у груди. Он упал и откатился к стене напротив, после чего, дюйм за дюймом, начал продвигаться к унитазу. Добравшись до цели, он поднял крышку и, сунув в толчок руки, наблюдал за соскальзывающей с них в тихую чистую воду жижей. Навалившись всем телом на край унитаза, он наблюдал за рябью на воде, поднимаемой стекающей с рук рвотой, капли которой шлепались, плюхались, подергивались вверх-вниз, потом медленно тонули или расплывались по поверхности.
Он смотрел и чувствовал подкатывающую тошноту, но лишь мотал головой и плакал без слез, пока его не скрутил очередной спазм. Он упал, всхлипывая, на колени перед унитазом, и его голова повисла над дырой. Спазмы вызывали боль и слезы. Прильнув к толчку, он висел головой над дырой до тех пор, пока спазмы не стали утихать, затем, опершись локтями о края унитаза, ронял слюни в воду. И так он простоял на коленях, закрыв глаза и склонив голову, много долгих минут. Глаза его болели, и в них стояли горячие слезы, но было так здорово держать их закрытыми, зарывшись лицом в руки. Тело вроде как существовало, но представляло собой лишь пустую слабость, и единственной его функцией была поддержка головы. Мысленно он продолжал отрицательно кивать головой – нет, нет, – но сама голова оставалась неподвижной, уткнувшись в скрещенные руки. Боже, как хорошо было с закрытыми глазами просто дрейфовать в этом изнеможении. На глаза по-прежнему давило, будто на них жали два больших пальца, но приятно было держать их закрытыми и не видеть ничего, кроме серости, и уплывать все дальше в свое истощение. И чем дальше он туда уплывал, тем отчетливее ощущал свои ноги и живот, свои плечи и скручивающую боль в шее и все продолжал уплывать и погружаться, пока его голова не свалилась с рук, ударившись о стену.