Наконец он взял чашку. Я отвернулась, с трудом сдерживаясь, чтобы не вытереть руку о юбку. Наблюдая за моей реакцией, он тихо сказал доверительным тоном:
– Кстати, миссис Макартур, вчера я был в обсерватории, навещал нашего общего друга, мистера Доуза. И мы говорили о вас, моя дорогая миссис М., и о том, чем вы там занимаетесь.
О том, чем вы там занимаетесь! Ему известно! Теперь известно. Но я не должна выдавать свое волнение. Не должна лить чай мимо чашки. Ни один мускул не должен дрогнуть на моем лице! Если что, буду все отрицать. Еще не поздно. Я раздвинула губы в светской улыбке, но мои ноги дрожали, сердце неприятно грохотало в груди. К горлу подступил комок, от которого хотелось избавиться, – комок страха.
– Он говорит, вы делаете большие успехи в изучении астрономии, – продолжал Тенч. – А также проявляете замечательные способности в ботанике.
Я взглянула на него, но он в этот самый момент отвернулся, кладя в чай сахар, после чего аккуратно опустил крышку сахарницы на место. Он что – забавляется со мной, как кошка с мышкой?
– О, я на редкость бестолковая ученица, – сказала я, нарочито шутливым тоном. – Но могу назвать планеты в порядке их удаленности от солнца.
И начала перечислять, рассчитывая обилием фактической информации повернуть ход беседы в сторону от того, к чему вел Тенч. Но я дошла только до Марса.
– Да, Доуз и впрямь не преувеличивал, – перебил меня Тенч. – Вы действительно делаете большие успехи. А вот интересно, он познакомил вас со своими друзьями-аборигенами?
– Да, познакомил, – ответила я. – Они довольно часто приходят к нему в гости.
В памяти сразу же всплыл вопрос «Он тяжелый?», но я его отогнала. И рот теперь боялась раскрыть: вдруг с языка сорвется именно эта фраза? А Тенч спокойно размешал в чашке сахар и осторожно положил ложечку на блюдце, кивая для вида, как обычно кивает человек, который не слушает. Я догадалась, что он заранее продумал этот разговор и свой последний вопрос задал лишь для того, чтобы повернуть беседу в нужном ему направлении.
– А вы случайно не встречали там одну аборигенку, с которой мистер Доуз особенно подружился? – Тенч посмотрел мне в глаза и подмигнул. – Юная девушка? Он выделяет ее среди остальных? Кажется, ее зовут Патти.
Я не очень умею лицемерить и не смогла скрыть своих чувств: возмущения, отвращения, презрения.
– О, капитан Тенч, я просто потрясена! – вскричала я.
Да, я была потрясена. Словами человека, придумавшего столь гнусную ложь.
Уже хотела опровергнуть его слова, в качестве доказательства упомянув сестру мистера Доуза, о которой тот мне рассказывал. Но спор придал бы этой лжи еще больше правдоподобия, и в любом случае я только зря сотрясала бы воздух. Тенч уже забыл, что поначалу с его стороны это была чистой воды спекуляция. Предположение плавно переросло в то, что он считал очевидным фактом. Эта ложь строилась на достоверных сведениях, а потому была убедительной. Что наделяло ее дурной силой, которую никакая правда не могла преодолеть.
Удивительно, как в мгновение ока может переключиться мозг человека! Едва слово «потрясена» слетело с губ, как я вдруг сообразила: зачем что-то оспаривать, когда из этого можно извлечь выгоду? Если Тенч, как он уверен, уже точно знает, что происходит в обсерватории, значит, возможно, он не станет копаться в наших с Доузом взаимоотношениях. Его собственная поганая выдумка может послужить отличной ширмой или отвлекающим маневром. При всей своей изобретательности я не сумела бы придумать более действенный способ отвлечь его от «того, чем вы там занимаетесь».
– Надо же, и это наш добропорядочный мистер Доуз, – посетовала я. – Кто бы мог подумать?!
В моем голосе слышалось явное облегчение. Тенч тоже это уловил – и удивился.
– Да, я видела, что он общается с аборигенами, – продолжала я, под укоризненным тоном стремясь завуалировать свое облегчение. – Мне он сказал, что учит их язык!
– Простите, что так смутил вас, миссис М., – произнес Тенч серьезным тоном. – А девочка-то – совсем еще ребенок.
Он покачал головой, якобы горестно, но видно было, что им владеет возбуждение. Непристойное возбуждение. Тенч ликовал, празднуя победу. С того самого момента, когда он лукаво погладил мои пальцы, именно к этому он и вел наш разговор: как и в случае с прозвищем «Джек Корсет», хотел поделиться со мной скабрезным секретом и вовлечь меня в эту гнусность.
Ну и пусть. Он думал, что связал меня своим секретом. И никогда не узнает, что на самом деле это он угодил в западню моей тайны. Чем чаще капитан Тенч будет рассказывать историю о мистере Доузе и Патьегаранг, тем меньше будет риск для мистера Доуза и миссис Макартур. Пусть теперь сколько угодно гладит мои пальцы и шепчет мне на ухо разные глупости, я его больше не боюсь.
В тот день мой салон Тенч покинул последним. Я проводила его до двери. Он взял мою руку, склонился над ней, и я позволила ему ее поцеловать. Насвистывая какую-то мелодию, Тенч пошел прочь. Я смотрела ему вслед, пока он не исчез в той стороне, где стояли казармы. Тенч был очень доволен тем, что ему известна чужая тайна, хоть и лживая.
История мистера Доуза и миссис Макартур завершилась не так, как обычно завершаются такие истории в любовных романах. Нас не разоблачили. Другая женщина не заняла мое место. Никто не погиб. А то, что на самом деле произошло, было и проще, и загадочней. Просто однажды утром на рассвете, лёжа в постели рядом с мистером Макартуром, я вдруг поняла, что так жить нельзя.
Во время наших встреч с мистером Доузом стала формироваться новая Элизабет Вил. Новый росток, с листиками и корнями, он прятался глубоко в почве, ожидая своего часа, чтобы пробиться сквозь тяжелый грунт на поверхность, к солнечному свету полноценной жизни.
В обществе мистера Доуза я обрела в себе женщину, которая мне нравилась и даже вызывала у меня восхищение. Узнала о себе много нового, о чем даже не догадывалась. Наша дружба показала, что жизнь во мне не погасла. За фасадом учтивых манер супруги Джона Макартура жила совершенно другая женщина, которую я с радостью приветствовала.
Судьба подарила нам короткий отрезок времени, всего несколько месяцев австралийского лета, постепенно переходящего в осень. Это был период не только плотских утех, но и обретения истинной мудрости, которая, возможно, останется со мной до конца моих дней. А ведь я могла и не узнать того, что теперь уже не утрачу до конца жизни: что я – полноценный человек, со всеми своими недостатками и положительными качествами. Что я занимаю определенное место в окружающем мире, и занимаю его по праву.
Обретя женщину, какой я являюсь на самом деле, я не хотела, чтоб она пряталась, словно крыса в водосточной трубе. С мистером Доузом я во всем была сама собой, но мне приходилось существовать в безжалостном свете той жизни, которая была мне дана. Нас связывало честное серьезное чувство. Но мы с ним вращались по разным орбитам. Вселенная сделала нам подарок, позволив соприкоснуться на короткое время. Наша бесценная связь не могла продолжаться вечно, она досталась нам только для того, чтобы мы осознали ее ценность и всегда хранили в своих сердцах.
Я понятия не имела, какое место выделит мне жизнь в будущем. Но, изучая астрономию, я научилась терпению. Уменьшиться до размера отдаленной звезды, сбавить скорость до скорости движения планет, которые исполняют свой безмятежный танец в течение столетий: эти хитрости астронома я сделаю девизом женщины. Мне суждено двигаться по орбите, которую я не в силах изменить, – быть супругой Джона Макартура. Моя задача – найти способ, который позволит мне на этой орбите создать собственное пространство.
Мне не пришлось ничего говорить мистеру Доузу. Объяснения не требовались.
– Нам очень повезло, миссис Макартур, – сказал он. – Я не заслужил такого счастья.
Мы долго сидели в тишине за шатким столиком напротив друг друга, смотрели на огонь в очаге, даривший утешение, словно товарищ, который понимал, что слова не нужны.
Мистер Доуз взял меня за руку и повел из хижины. Мы спустились к воде. Физической близости нам не хотелось. В последний раз это было бы слишком тяжело. Мы просто сидели рядышком на камне в нашем укромном уголке. Отсюда открывался прекрасный вид на восточную сторону, где солнце поднималось над мысами и заливами, и на запад, где светило опускалось за континент. Прилетели чайки. Мы увидели, как одна из них устремилась в воду – врезалась в нее с такой силой, что, должно быть, стало больно, – упустила добычу, взмыла вверх, снова спикировала вниз и неуверенно взлетела вверх. После чайка сделала круг, прицелилась, снова бросилась вниз и на этот раз присела на воду, мотая головой, чтобы проглотить добытую рыбу.
Мы смеялись, наблюдая за птицей, за ее неугомонностью, за тем, как море и небо, рыба и птица, ветер и прилив взаимодействуют слаженно, как им и предназначено самой природой. Да, что-то закончилось, но что-то навсегда осталось с нами: эта жизнь, этот мир и то, что мы дали друг другу.
Стояли чудесные деньки ранней осени. Мы с мистером Доузом в последний раз сидели в нашем укромном уголке. К началу следующего лета корабль «Горгона» готовился доставить морских пехотинцев в Англию. Еще до нашего второго Рождества в Австралии все, с кем я общалась, должны были отбыть в Англию: и мистер Доуз, и капитан Тенч, и мистер Уорган, и все офицеры морской пехоты, с которыми я подружилась. Губернатор пока оставался с нами, но все знали, что скоро уедет и он, а его обязанности до прибытия нового губернатора будет исполнять майор Гроуз.
Среди новых колонистов были весьма приятные люди, которые с радостью продолжали традицию чаепития в доме мистера Макартура. Полковник Патерсон – учтивый джентльмен, заместитель майора Гроуза, и, как и губернатор, протеже сэра Джозефа Бэнкса – привез с собой очень милую супругу, однако Патерсоны посетили мой салон лишь пару раз, а потом их направили в поселение на острове Норфолк.