«Она закончила работу, — вздрогнув, подумала Элеонора. — И теперь она придет за мной. Наверно, она услышала стук в дверь, разозлилась и идет сюда!»
Элеонора забилась в угол, скорчившись изо всех сил. В руке она крепко держала три шприца. Стальные острия готовы были вонзиться в первый же незащищенный участок плоти.
Когда она войдет, то первым делом посмотрит на пол и увидит тебя, маленькая идиотка!
Элеонора бросилась обратно на матрас. Может быть, если она будет покорной и послушной, если не будет противоречить… Нет, нет! Она вскочила, потом снова села. Не сопротивляться. Действовать! Не сопротивляться. Действовать! Попытаться рискнуть. Умереть.
Из-за этих противоречивых голосов в голове ей казалось, что она сходит с ума. Она на четвереньках подползла к своей свернутой куртке, потянула ее за рукав и, раскрутив, обрушила на лампочку под потолком, которая разлетелась на мелкие осколки. Все вокруг погрузилось в непроглядную темноту, обостряющую все первобытные инстинкты, которые заставляют человеческое существо цепляться за жизнь.
Ощупью, с трудом сдерживая слезы, Элеонора — тень во тьме, — пробралась вдоль стены, по дороге наступив в лужу собственной мочи, и замерла у двери.
Готовая любой ценой удлинить остававшиеся ей сорок часов жизни…
Глава 18
Ночное дежурство в комиссариате напоминало кардиограмму человека с сильным приступом аритмии, которого пытаются реанимировать с помощью электрошока: точно такое же чередование горизонтальных линий и острых пиков, по которым Люси Энебель вынуждена была карабкаться в период бодрствования — точнее, полудремы — на боевом посту. Несмотря на напряженные события последних нескольких часов, ее одолевал сон. При каждом телефонном звонке или скрипе двери она вздрагивала и резко выпрямлялась на стуле, даже не успев открыть глаза и стряхнуть обрывки бессвязных кошмарных снов. Ей снились волчьи морды, пальцы без кожи, застывшая улыбка на лице мертвой девочки…
Двое молодых людей, явившихся с жалобой на ограбление квартиры, должно быть, приняли ее за зомби или сбежавшую пациентку психушки, одурманенную альдолем. Или за человекообразный экскаватор — так широко она зевала.
Оставалось продержаться еще три часа, а потом можно будет наконец-то нырнуть в постель. Больше десяти тысяч секунд. Как всякий природный рефлекс, потребность в сне, будучи неудовлетворенной, превращается в одержимость. К счастью, близняшек на весь день забрала к себе мать Люси, чтобы дочери после дежурства хватило времени на подзарядку внутренних батареек.
Перед глазами у нее мерцали разноцветные круги. Накануне своего отъезда, уже поздно ночью, комиссар сообщил ей, что Элеонора Леклерк, больная диабетом девочка из небогатой семьи, пропала вчера вечером. Разумеется, сразу же возникла версия, что речь идет о похищении и, более того, совершил его тот же человек, который несколько дней назад похитил Мелоди Кюнар. Но Люси испытывала некоторые сомнения на этот счет. Положение тела малышки Кюнар, придающее убийству отчетливо ритуальный характер, вплоть до того, что жестокость исполнения маскировалась фирменной улыбкой куклы «Бьюти Итон» (Колен узнал, что бежевый халат действительно принадлежал девочке, но красную ленту убийца припас заранее), — все это явно свидетельствовало об извращенном, но в то же время изворотливом уме преступника, таящегося где-то в густых туманах Дюнкерка…
О чем думал убийца, сжимая это хрупкое горло?.. Почему так тщательно расчесывал жертве волосы, почему так долго оставался рядом с мертвым телом, сохраняя полную бесстрастность, в то время как его деньги бесследно растворились в ночи?.. Или последние судорожные вздохи девочки вызывали у него сексуальное возбуждение?..
Он явно преследовал какую-то цель, хотел воплотить в жизнь какую-то свою фантазию… Этим объясняется и одежда, и посмертный вид девочки… Может быть, и запах кожи — тоже какой-то особый знак… Запахи и цвета способны усилить работу болезненного воображения, помочь в создании своей вымышленной вселенной… Потом он… перешел к действию. Может быть, деньги были всего лишь бессознательным предлогом для похищения — просто средством для того, чтобы сделать решающий шаг?.. А теперь, уже переступив черту, он превратился из человека в жаждущего крови зверя… потому и начал снова…
Но Люси очень быстро отвергла эти бредовые идеи. Снова, в который раз. она оказалась во власти вымышленных, литературных схем, прочно застрявших в ее памяти после тонн криминального чтива. Ее обостренная страсть к серийным убийцам со временем переросла в настоящий культ: Эдмунд Кемпер, Ричард Рамирес, Тед Банди были ее мрачными идолами. Как могла она находить что-то… завораживающее в таких отвратительных существах?..
Головная боль все усиливалась. Люси достала из кармана упаковку аспирина и бросила две быстрорастворимые таблетки в стакан с водой. Заодно она вытряхнула на стол все прочее содержимое карманов: обертки от жевательной резинки, проездные билеты, записную книжку с загнутыми листками, остаток шоколадной плитки, зеркальце…
Не удержавшись, она бросила взгляд на свое отражение. Отекшие глаза, осунувшееся лицо, обтянутые скулы… Украдкой покосившись на дежурных охранников, чтобы убедиться, что никто на нее не смотрит, Люси ощупала грудь. После того как она перестала кормить близняшек, грудь довольно быстро вернулась к прежнему скромному размеру 85В — в отличие от задницы, которая явно не собиралась сдаваться так быстро.
Можно было подумать, что туда автоматически перетекли все килограммы, сброшенные с верхней части тела.
Резким взмахом руки Люси оттолкнула зеркальце в самый дальний конец стойки. С такой физиономией и расплывшейся после родов фигурой ей нечего и думать о том, чтобы понравиться мужчинам и удовлетворить свой сексуальный аппетит, который в последнее время нарастал.
Ты все время сидишь взаперти, ты света божьего не видишь со своими младенцами — как же ты рассчитываешь встретить свое счастье? Если так и дальше будет продолжаться, тебе в конце концов придется пойти в монашки!
Вот это и есть ее жизнь? Днем — пахать как раб на галерах, ночью — не смыкать глаз?..
Однако таблетки сделали свое дело и сняли мигрень, а крепкий кофе помог развеять черные мысли. Поскольку в данный момент работы не было, Люси взялась перелистывать свою записную книжку.
За беспорядочными записями явственно виднелись метания до предела загруженной женщины, которая не знает, за что хвататься: количество литров молока, которое нужно купить, aдреса педиатров, заметки о родах, дата первой детской улыбки или последнего визита к гинекологу… Обо всем и ни о чем. Перечитывание этих торопливых записей оживляло в ее памяти какие-то полузабытые эпизоды, каждый раз вызывая мысли о том, как летит время.
Перелистывая страницы, Люси словно возвращалась по каким-то запутанным, как в лабиринте, ходам в свое прошлое — иногда волнующее, иногда раздражающее. С каждым словом возникали мгновенные ассоциации, воспоминания сопровождались запахами, улыбками, слезами. Она мечтала о простом счастье, о подросших дочерях, о выплаченных кредитах, о садике, где растет ревень, виноградные помидоры и малина, но эти мечты не могли противостоять печальной действительности: одиночество, бессонные ночи, поиски злоумышленников…
А кстати! Я ведь совсем забыла об этих типах! Об этих «свободных художниках», которые, оставшись без работы, решили расписывать стены… Черт, я ведь должна еще написать о них рапорт… Нет, попозже. Может быть, Норман вообще забудет о том, что он мне это поручил… Да и потом, всем на это наплевать!
У этих несчастных, потерявших работу, наверняка еще больше причин жаловаться на жизнь, чем у нее. Регион переживал скверные времена, и безработица прошлась по нему косой. Города Рубе, Армантьер, Валансьен пополнили собой печальную статистику. Специалисты, жонглирующие цифрами, уверяли, что уровень безработицы стабилизировался, тогда как он ракетой взмывал вверх. Люси прекрасно это видела. Волна недовольства докатилась уже и до ворот промышленных гигантов Дюнкерка.
Постепенно Люси впала в дремотное оцепенение, и от внезапного громкого хлопка дверью, расположенной рядом с ее стойкой, у нее едва не выскочило сердце из груди. Из-за двери появилась уборщица со всем своим рабочим инвентарем. Это была женщина неопределенного возраста, густо напудренная — казалось, она побывала в меловом карьере, — в ярко-желтых резиновых перчатках и заношенном пуловере. Икона дурного вкуса, внезапно вынырнувшая из сумрака.
Вот кому действительно есть на что жаловаться! — успокоила себя Люси. — Хотя… У нее красивые глаза, стройная фигура. В конце концов, возможно, что она нравится мужчинам! И уж наверняка занимается любовью чаще, чем ты… Потому что на данный момент ты можешь составить конкуренцию разве что египетской мумии…
Заметив ее, женщина тоже вздрогнула.
— Ох, простите… — пробормотала она, опуская глаза. — Я… я здесь работаю всего несколько дней… Там, где я раньше работала, так рано никто не приходил…
— Здесь у нас ненормированный рабочий день, — улыбнулась Люси, отламывая дольку шоколада. — Преступники работают без выходных.
— Я не очень вам помешаю, если вымою пол с той стороны стойки? Через два часа все должно блестеть, а то мне попадет… У вас такое строгое начальство… Вам, наверно, несладко здесь работать… среди мужчин?..
Люси рассеянно кивнула — поскольку уже не расслышала последний вопрос. Все оставшиеся на данный момент мозговые ресурсы она сосредоточила на двенадцати квадратных сантиметрах листка из записной книжки, где вчера торопливо записала: «Граффитчики осмотрительны. Они закрасили надпись, которая могла навести на их след», трижды подчеркнув эти слова трехцветной ручкой.
Их было двое, напомнила она себе. Лорел и Харди.[19] Когда Лорел забылся, ослепленный своим художественным рвением, Харди, вероятно, решил исправить ошибку с помощью очередной