— Да? Можете не сомневаться, это частное владение.
— А что они делают? — спросила Хильда, вытягивая шею, чтобы лучше видеть. Какой-то мужчина продирался сквозь кусты поодаль от дороги. — Здесь что, была авария?
— Неважно, что они делают, юная леди. — Повернувшись к Свендсену, человек добавил: — Разворачивайтесь и уезжайте отсюда.
Свендсен секунду смотрел на него, а затем спокойно спросил:
— Чей это приказ?
Не отрывая взгляда от сидящих в машине, человек полез в карман и что-то достал. Они увидели, как в сложенной чашечкой ладони сверкнул металл.
— Прошу прощения, — сказал Свендсен, включая заднюю передачу. Он мгновение поколебался, прежде чем отпустить сцепление. — А чье это имение? Или это секрет?
— Уезжайте!
Свендсен дал задний ход, да так резко, что человек чуть не упал. Они слышали, как он выругался. Выехав на широкий участок дороги, Свендсен развернулся и покатил обратно к шоссе.
Вдруг он щелкнул пальцами и торжествующе заявил:
— Я знаю, где мы.
Хильда посмотрела на него с легким любопытством.
— Мы примерно в миле от имения Бэчфелдеров. Черт возьми, интересно, в чем может быть замешана леди Бэчфелдер!
Краем глаза он наблюдал за девушкой. В тусклом свете ее лицо сделалось мертвенно белым. Затем, без всякого предупреждения, она схватилась за ручку и распахнула дверцу. Он услышал, как Хильда блюет прямо на дорогу.
10Позже в тот же вечер
Свендсен остановил машину. Костяшки пальцев, сжимавших руль, побелели, резкие складки пролегли от крыльев носа к губам. Он замер, вслушиваясь в отвратительные звуки, издаваемые девушкой.
Кроме этих звуков, ничто не нарушало безмолвия темной пустынной дороги. Люди с фонариками уже не могли их видеть. Хильду еще долго сотрясали судороги даже после того, как тошнота прекратилась, и шофер неподвижно ждал, не глядя на нее. Постепенно приступы делались все реже, пока, наконец, не прекратились совсем.
Ослабевшая и дрожащая Хильда забилась обратно в свой угол. Когда Свендсен протянул руку, чтобы закрыть дверь, девушка отпрянула от него и отвернулась. Он достал носовой платок и протянул ей, но Хильда лишь покачала головой и попыталась отодвинуться. Ее всю трясло.
Крепко обняв девушку за плечи, Свендсен привлек ее к себе и начал растирать ей руки.
— Жаль, что у нас нет никакой выпивки, — бормотал он. — Ради Бога, перестаньте же так дрожать!
Хильда закусила посиневшие губы, и он почувствовал, как она напряглась, пытаясь подавить судороги. Ее маленькие белые зубки неприятно клацали.
Закрыв окно, Свендсен распахнул пальто и наклонился к ней. Хильда опять отпрянула, резко выдохнув, и сказала:
— Не надо.
Он решительно отвел ее дрожащие руки и распахнул шубку. Обняв Хильду, он изо всех сил прижал ее к себе.
— Перестаньте, — сурово сказал Свендсен, как будто она все еще сопротивлялась. — Постарайтесь взять себя в руки. — Крепко обнимая девушку, шофер начал растирать ей спину и плечи. Его теплое дыхание тоже согревало ее.
Хильда перестала отбиваться и устало прильнула к его груди. Постепенно тепло его тела начало согревать ее, и дрожь утихла, дыхание мало-помалу выровнялось.
В неярком свете лампочек Свендсен видел, что лицо Хильды понемногу обретает былые краски. Наконец она медленно открыла глаза, но тотчас зажмурилась, как от боли. Он застегнул ее шубку и поднял воротник, потом спрятал в карманы ее вялые безжизненные руки.
— Как ваши ноги?
Хильда устало посмотрела на него. Зная, что надо хоть как-то отреагировать, она попыталась выпрямиться и пригладить волосы.
— Должно быть, я слишком много выпила, — произнесла она, стараясь не встречаться с ним взглядом.
Шофер сидел без движения, и наконец любопытство заставило Хильду взглянуть на него. На лице Свендсена было выражение, увидеть которое она никак не ожидала. Жалость. Жалость, смешанная со злостью. Он смотрел на нее, нахмурив брови.
— Понимаю, — сказал он.
Он запустил мотор, и вскоре они выехали на шоссе. Он сразу же наддал ходу.
— Как ваши ноги? — повторил он.
— В порядке. — Ее голос был едва слышным.
— Снимите туфли и подожмите ноги под себя.
Словно марионетка, она автоматически подчинилась и, сбросив туфли, спрятала ноги под норковую шубку.
— Никогда не видел вас такой покладистой, — он грустно улыбнулся. — Вам надо почаще пить. — Хильда не отвечала, и он притянул ее к себе свободной рукой. — Сейчас теплее?
Она кивнула.
Они молча ехали по темной дороге. Склонив голову ему на плечо и поджав ноги, Хильда сделалась похожей на спящего ребенка. Ее волосы растрепались и рассыпалась по лицу.
По дороге домой Свендсен ни разу не взглянул на нее. Стиснув зубы, он смотрел вперед. Один раз он чуть было не потянулся за сигаретой, но тотчас вспомнил, что у него заняты руки.
Девушка не пошевелилась, когда он свернул на подъездную дорожку. Даже когда машина въехала в гараж и мотор перестал работать, она продолжала сидеть без движения. Некоторое время Свендсен не будил её; он курил сигарету, выдувая дым в окно. Прошло минуты две. Выкурив вторую сигарету, он шевельнул рукой, на которой покоилась голова Хильды.
— Хильда! — Никакого ответа. — Хильда! — чуть громче повторил он. Она пробормотала что-то неразборчивое, и он сказал: — Мы уже дома. Вам пора в постель.
— Что? — Голос звучал испуганно, как будто Хильду разбудили среди ночи.
— Мы дома.
Она резко выпрямилась и заозиралась по сторонам.
— Где мы? — простонала она. В голосе явственно прозвучали истерические нотки. — Я ничего не вижу. Здесь так темно. Я ничего не вижу!
Свендсен обнял ее за плечи и хорошенько встряхнул.
— Не начинайте все сызнова! — резко сказал он. — Вы ничего не видите, потому что мы в гараже. Вставайте. — Он быстро обул ее, открыл дверцу и вытащил девушку из машины, чтобы она смогла увидеть тусклый свет ночного неба.
— Ох! — тихо проговорила Хильда и глубоко вздохнула. Шофер взял ее под руку, вывел из гаража и повлек к дому.
— Просто не знаю, почему я… вела себя так глупо, — растерянно прошептала она. — Я… я заснула. А потом я проснулась, а вокруг было так темно, и я не знала, где я, и так испугалась… Это все равно как ослепнуть. Открываешь глаза, а вокруг — сплошная темнота и…
— Да, знаю. — Помолчав, он тихо, но желчно добавил: — Господи, ну и семейка!
Он почувствовал, как она напряглась и попыталась отшатнуться.
— Вы все со странностями, — безжалостно продолжал Свендсен. — Этот несчастный ребенок, Льюис, настолько зажат, что не может даже говорить нормально. Мальчик чувствует, что в семье что-то неладно. А ваш отец похож на зомби. Даже ваши мать и сестра ведут себя так, словно боятся, что потолок вот-вот обвалится. Ну, и вы. Вы тут хуже всех. Почему вы так смертельно перепугались, когда проснулись в темноте? Черт возьми, да это случается с каждым. Эка невидаль! Вы все чего-то боитесь. И вы слишком плохие актеры, чтобы это скрыть.
Замерев, Хильда слушала его речь. Глаза ее округлились, лицо побледнело и Свендсен испугался, как бы она не упала в обморок. Вместо этого девушка отступила на шаг и оттолкнула его. Ее голос звучал тихо, но твердо.
— Ваша забота очень трогательна, но мне кажется, что у вас разыгралось воображение.
Она повернулась и зашагала по дорожке. Свендсен догнал ее, взял под руку. Не говоря ни слова, он повел ее к задней двери, потом передумал и двинулся к парадной.
— Вот это правильно, — заметила она тем же холодным тоном. — Сегодня вы сопровождаете не служанку. Хотя всего в памяти не удержишь.
— Вас нетрудно различить, — язвительно отозвался он. — Служанки как раз ведут себя нормально. — Оставив Хильду на ступеньках, он зашагал к гаражу.
Парадная дверь захлопнулась. Свендсен не успел вернуться в свою комнату: он вдруг услышал шум в глубине дома. Высокий детский голосок звенел от волнения.
Свендсен бросился назад и увидел свет в окне кухни. Он осторожно заглянул в щель между занавесками. Кухарка и Патрисия, обе в халатах, сидели за столом. Перед ними стояли тарелки с бутербродами и бутылочки с содовой. Обе, замерев, смотрели на дверь столовой. На пороге стоял разгневанный Льюис, босой и в полосатой фланелевой пижаме. Нижняя губа его дрожала, глаза сверкали. Мальчик кричал на обеих служанок, причем так громко, что его голос был прекрасно слышен на улице благодаря приоткрытой форточке.
— Ч-что н-неправда? — возмущался Льюис. — Вы не с-сможете сказать, что это неправда! Я все слышал! Она обязательно п-поправится! Обязательно! А вы — вы ненавидите ее. Я знаю. Вы ненавидите ее, п-потому что она такая… такая к-красивая, и все ее любят. Вы п-просто завидуете.
Его голос звучал все громче, и кухарка встревоженно взглянула на Патрисию.
— Ну, конечно, ваша сестра поправится, — примирительно заворковала она и попыталась положить руку на плечо Льюиса, но он отпрянул и закричал:
— Не надо! Вы говорили п-про нее гадости. — Он резко обернулся к Патрисии, которая отвела глаза и начала убирать со стола. — Вы т-тоже! Вы все ей завидуете! Я с-слышал много раз. Но это неправда… Она не отбивала мужчин. П-просто она всем нравилась. Они ничего не могли сделать. Потому что она п-прекрасная, самая лучшая и… вообще… Они просто не могли… — Льюис выдохся, упал в кресло у стола и закрыл лицо руками. Его плечи сотрясались от рыданий. — Она обязательно п-поправится! — бормотал он сквозь слезы. — Вот увидите!
В комнате слышались только его горькие всхлипывания. Кухарка вздохнула и, беспомощно пожав плечами, начала тихо собирать посуду. Только теперь она увидела Хильду, стоявшую в дверях столовой и обводившую взглядом всех по очереди. Заметив, как застыла кухарка, Патрисия подняла глаза и вспыхнула при виде Хильды. Никто не произнес ни слова.
Рыдания понемногу стихали. Вскоре мальчик поднял голову и отвернулся от служанок. Грязные руки шарили по карманам пижамы в поисках платка. Хильда подошла и протянула брату столовую салфетку. Увидев ее, Льюис поколебался, но в конце концов протянул руку. Он удивленно замер, потом поднял глаза на сестру, но тотчас снова потупился и уткнулся в платок. Опять наступило короткое молчание.