Ненадежные автомобили были бичом The Rocking Kings. Например, однажды группу пригласили на хорошо оплачиваемый концерт в Ванкувере, но их машина сломалась перед канадской границей. В качестве награды за усилия группа получила только оплату проезда на автобусе обратно в Сиэтл. После этого провального недотура группа в первоначальном составе распалась. Менеджер Джеймс Томас переформировал ее и поставил Джими на более важную позицию бэк-вокалиста. В то время Джими редко пел, утверждая, что его голос слишком слабый. Томас переименовал группу в Thomas and the Tomcats и стал фронтменом. В такой конфигурации группа дала несколько концертов в небольших городах вдали от Сиэтла, но проблемы с машинами продолжали преследовать музыкантов. За одно из шоу на востоке Вашингтона они получили тридцать пять долларов – это означало, что Джими заработал примерно шесть долларов за выходные. Сельской публике понравилась группа, особенно запомнилось соло Джими в песне Эрла Кинга “Come On”, которая стала кульминацией выступления Tomcats. По дороге домой группа находилась в приподнятом настроении, пока не попала в метель к востоку от Сиэтла. «Было около четырех утра, – вспоминал Лестер Экано. – Мы сидели в стареньком «Студебеккере» Джеймса Томаса 1949 года выпуска. Все устали, поэтому решили затормозить и немного поспать, надеясь, что за это время снегопад прекратится». Когда они проснулись два часа спустя, метель переросла в снежную бурю, и все испугались, что замерзнут насмерть, если не поедут дальше. Стоило машине съехала с дороги, как она попала в кювет и перевернулась, за рулем был Экано. Никто не пострадал, но все были сильно напуганы.
Однако Джими был не только напуган. Он заявил, что его уже тошнит от ночных поездок на разваливающихся машинах. «С меня хватит этого дерьма», – сказал он ошеломленным коллегам по группе, лег на землю и стал делать снежных ангелов. Остальные поплелись вверх по дороге в поисках эвакуатора. Когда они вернулись час спустя, Джими все еще лежал в снегу, его голову накрывало пальто, и он казался безжизненным. «Честно говоря, мы испугались, что он замерз до смерти», – вспоминал Экано. Когда Лестер подошел к Джими, чтобы проверить пульс, Хендрикс вскочил и закричал: «Попался! Меня так просто не убить!»
К весне 1961 года почти все друзья Джими окончили школу. Варианты трудоустройства для молодых афроамериканцев обычно ограничивались сферой услуг, но даже в ней многие профессии были недоступны, например работа продавцом в универмаге. С 1950-х годов чернокожие в Сиэтле могли покупать одежду в универмагах в центре города, но им не разрешалось примерять ее. Имея ограниченные перспективы, несколько друзей Джими, включая Терри Джонсона и Джимми Уильямса, присоединились к вооруженным силам. Так поступало большинство чернокожих парней после выпуска.
Из-за того что Джими бросил школу, его карьерные перспективы были еще хуже, чем у окружающих. У него не было никакого опыта работы, за исключением игры в группах и помощи отцу со стрижкой газонов. Когда той весной его спрашивали, есть ли у него работа, он всегда отвечал, что его работа – Tomcats. У него за душой не было ничего, кроме гитары и усилителя, но этих сокровищ было достаточно, чтобы он мог мечтать о карьере гитариста. Когда Hank Ballard and The Midnighters приехали в город с гастролями, Джими достал бесплатный билет и сидел на шоу с гитарой на коленях. После концерта он пристал к гитаристу, чтобы тот научил его лизам, и ходил за ним по пятам, пока тот не сдался. Джими начал всерьез продвигать себя; возможно, ему не хватало финансовых ресурсов, но амбиций и напористости было предостаточно. Тем не менее даже во время самых кассовых выступлений Tomcats Джими зарабатывал меньше двадцати долларов в месяц, и большая часть заработка уходила на покупку снаряжения и сценической одежды. Юридически Джимми был совершеннолетним, но он все еще зависел от своего отца.
Примерно той же весной Джими встретился с другой местной восходящей звездой: Брюсом Ли. «Это произошло в боулинге Imperial Lanes на авеню Ренье», – вспоминал выпускник Гарфилд-Хай Денни Розенкранц. В то время Ли был известен своими демонстрациями карате и склонностью затевать драки на парковке боулинга. Джими пришел, чтобы поддержать друга, – у него самого не было денег на участие в турнире, – так что, вероятно, с будущей легендой боевых искусств его не объединяло ничего, кроме рукопожатия в боулинге.
Отношения Джими с отцом оставались непростыми. Эл считал, что его сын ленив, и теперь, когда Джими стал, по сути, мужчиной, Эл начал критиковать его еще больше. «Отец думал, что идея Джими стать музыкантом была дерьмовой, – вспоминал Леон. – Он буквально говорил, что музыка – это проделки дьявола». Эл по-прежнему хотел, чтобы старший сын работал садовником вместе с ним, а Джими ненавидел тяжелый физический труд, и мысль о том, чтобы стать помощником отца, его ужасала. Совместный труд не сближал отца и сына, и Джими жаловался, что за всю его помощь Эл платил ему всего доллар. Они с Леоном пародировали хриплый голос отца, говоря: «Вот тебе доллар». Весной 1961 года клиент Эла заметил, как тот бьет Джими. Джими упоминал об этом инциденте в интервью 1967 года: «Он ударил меня по лицу, и я убежал». По воспоминаниям Леона, даже когда Джими было восемнадцать лет, Эл продолжал пороть его ремнем.
Бедность Джими бросалась в глаза даже участникам The Rocking Kings, хотя никто из них не был выходцем из привилегированных слоев общества. Терри Джонсон работал в закусочной прямо напротив Гарфилд-Хай, и Джими часто заглядывал к нему за бесплатной едой. Благодаря Терри Джими узнал, что после закрытия ресторан выбрасывает непроданные бургеры или картофель фри. Даже когда на смене был не Терри, Джими заходил в закусочную перед закрытием и спрашивал, есть ли у них еда, которую собираются выбросить. Сначала сотрудников ошеломляло, что парень, которого они знали по школе, попрошайничал, но вскоре они поняли, насколько плачевным было его положение, и начали ежедневно собирать для него кулек непроданных гамбургеров. Иногда парню удавалось забрать домой с полдюжины бургеров, но чаще всего он быстро съедал все, что ему давали, прямо на парковке, как голодный дикий зверь. Пока он ел, он смотрел на школу, в которую когда-то ходил.
Джими продолжал встречаться с Бетти Джин Морган, хотя редко мог позволить себе сводить ее куда-нибудь, кроме парка. Тем не менее той весной Джими сделал ей предложение. Его поступок был неожиданным, ни Бетти Джин, ни ее родители никогда не рассматривали его кандидатуру всерьез. «Мама сказала, что мне придется подождать до окончания школы, а выпуститься я должна была только в 1963 году», – вспоминала она. Хотя Джими нравился ее родителям, по всей вероятности, они надеялись, что он хотя бы устроится на работу, прежде чем предлагать союз их дочери.
Разговоры о браке прекратились после того, как Джими попал в поле зрения полицейского управления Сиэтла. 2 мая 1961 года его арестовали за езду на угнанной машине. Его отвезли в центр содержания несовершеннолетних, тот самый, что находился через дорогу от квартиры, в которой он жил всего год назад. Когда Эл пришел внести за сына залог, Джими сказал ему, что не знал, что машина была украдена, и что в момент ареста она была припаркована. Эл написал в своей автобиографии, что дело быстро уладили и Джими не пришлось отбывать никакого срока. Полицейские протоколы рассказывают другую историю: так как это было его первое правонарушение, Джими провел за решеткой один день, но всего через четыре дня его арестовали еще раз за езду на другой угнанной машине. Произошедшие друг за другом аресты не были аргументом в пользу снисхождения. Следующие восемь дней Джими провел под стражей. На этом наказание не закончилось: Джими предстояло судебное заседание, на котором его бы официально осудили, ему грозил серьезный срок.
В то время полицейское управление Сиэтла регулярно критиковали за чрезмерное преследование темнокожих мужчин. «Копы останавливали тебя, даже если ты просто шел по улице», – вспоминал Терри Джонсон. В 1955 году мэр Сиэтла создал комиссию для расследования чрезмерной жестокости полиции в Центральном округе. В отчете о результатах расследования были приведены распространенные среди полицейских убеждения: «Все негры носят ножи» и «Любой негр за рулем «кадиллака» – либо сутенер, либо наркоторговец». Джими клялся, что не угонял ни одну из машин и не знал, что они были в угоне, тем не менее ему грозило до пяти лет тюремного заключения по каждому из уголовных обвинений.
Хотя Джими был мечтателем, даже его буйное воображение не могло придумать сценарий, при котором он смог бы зарабатывать на жизнь в качестве музыканта в Сиэтле. Он уже задумывался о том, чтобы пойти в армию, а с приближением даты суда начал рассматривать этот вариант более серьезно, поскольку прокуроры часто скашивали срок за военную службу. Ранее той весной вместе с Энтони Атертоном Джими предпринял попытку вступить в военно-воздушные силы. «Как только они нас увидели, сразу же сказали, что мы не подходим физически, потому что не сможем выдержать перегрузки», – вспоминал Атертон. Вероятнее всего, причиной отказа был цвет кожи молодых людей, в то время в ВВС было мало афроамериканских пилотов.
После этого выбор Джими пал на армию. Он отправился в военкомат и спросил, могут ли его зачислить в 101-ю воздушно-десантную дивизию. Он читал о ней в учебниках по истории и нарисовал в своем блокноте знаменитую нашивку «Кричащий орел». «Он продолжал говорить, что собирается купить себе одну из этих нашивок», – вспоминал Леон. Джими так прикипел к этой нашивке, поскольку она наделяла владельца определенными характеристиками. Этот знак отличия и мужественность, что он символизировал, манили юношу, детство которого прошло в неполной семье.
На слушании 16 мая 1961 года Джими представлял государственный защитник. Прокурор согласился на условный двухлетний срок при условии, что Джими пойдет в армию, однако судимость внесли в его личное дело. На следующий день Джими подписал контракт на трехлетнюю службу в армии. 29 мая он должен был сесть на поезд в Форт-Орд, штат Калифорния, чтобы начать базовую подготовку. При определенном стечении обстоятельств он смог бы стать членом легендарной 101-й воздушно-десантной дивизии, той самой, что десантировалась с парашютом за линией фронта во время высадки в Нормандии. Если не брать в расчет несколько поездок в Ванкувер в детстве, Джими никогда не выезжал за пределы Сиэтла больше чем на двести миль (около 322 км. –