Песня “Room Full of Mirrors” рассказывает о человеке, который застрял в мире саморефлексии, настолько сильной, что она преследовала его даже во снах. Он смог спастись, лишь разбив все зеркала, и теперь, раненный осколками стекла, ищет «ангела», что подарит ему свободу. Помня о физическом воплощении этой идеи – разбитом зеркале, которое отец Джими держал в подвале, – нельзя не задуматься о том, насколько глубоким человеком был создатель этой песни, и не подумать о дне, когда Джими Хендрикс глядел на пятьдесят осколков собственного отражения в этом произведении искусства. «Всем, что я мог видеть, – пел он, – был я сам».
– Чарльз Р. Кросс
Сиэтл, Вашингтон
Апрель 2005
ПрологКомната, полная зеркалЛиверпуль, Великобритания9 апреля 1967
«Я жил в комнате, полной зеркал,
Всем, что я мог видеть, был я сам».
– Простите, парни, но я не могу вас обслужить. Правила, сами понимаете.
Эти слова сорвались с губ старого сварливого перечника за стойкой, чьи руки дрожали во время разговора. Сказав это, он тут же отвернулся и стал наливать пинту пива (около 0,57 л. – Прим. пер.) другому посетителю. Он бросил на них такой беглый взгляд, скорее окинул краем глаза, что двое мужчин, стоявших перед барной стойкой, понятия не имели, почему не могут выпить. Это было странно, потому что паб, в котором они оказались, был типичным английским пабом, готовым обслужить каждого: детей, пьяниц, что уже не держатся на ногах, сбежавших каторжников в кандалах. Главное, чтобы в руках у них был фунт стерлингов.
Одним из мужчин, которым отказали в обслуживании, был 21-летний Ноэль Реддинг, басист группы The Jimi Hendrix Experience. Ноэль родился в Фолкстоне, городе на юго-восточном побережье Великобритании, и провел всю свою жизнь в пабах среди раздраженных барменов. Ему никогда не отказывали при заказе напитка, разве что после закрытия. Но закрываться еще было рано, и Реддинг не мог понять, что заставило бармена так отреагировать. «Честно говоря, в какой-то момент я подумал, что этот малый ненавидит наш сингл “Hey Joe”», – вспоминал он годы спустя.
И у Ноэля, и у его компаньона, Джими Хендрикса, вокруг шей были обернуты фиолетовые шарфы, а на головах, подобно ореолу, громоздились кипы вьющихся волос. Ноэль носил ярко-фиолетовые расклешенные брюки, а Джими – обтягивающие штаны из винно-красного бархата. Еще Джими был одет в вычурную свободную блузу с пышными рукавами и оборками на груди, а поверх куртки был наброшен черный плащ. Так одевались лишь актеры исторических драм XVIII века и рок-звезды. Тем не менее и Ноэль, и Джими выглядели достаточно эпатажно в сотне других пабов, но их ни разу не выставляли за дверь. В Лондоне обычно было наоборот: как только их узнавали, с ними обращались как с особами королевских кровей, как с объектами обожания.
Великобритания определенно начинала влюбляться в Джими, которому в том году исполнилось двадцать четыре года. За шесть месяцев, что он прожил в Англии, он стал почетным гостем многих пабов, и даже любимый всеми Пол Маккартни однажды купил ему пинту пива. Джими наблюдал, как легендарные музыканты, которых он долгое время боготворил, – Эрик Клэптон, Пит Таунсенд и Брайан Джонс из The Rolling Stones – приняли его в свое ближайшее окружение не только как равного, но и как друга. Пресса трубила о нем как об одной из восходящих звезд рока, дав ему прозвища «Дикий человек с Борнео» и «Черный Элвис». Достать пинту пива между сетами, что они с Ноэлем сейчас и пытались сделать, было проблемно лишь тогда, когда их окружали многочисленные поклонники Джими. Как раз чтобы избежать толп фанатов, многие из которых считали Джими сексуально неотразимым, Ноэль и Джими остановили выбор на этом захолустном пабе. Они были в Ливерпуле, местные жители которого, естественно, славились своей верностью The Beatles, но все же отказ в обслуживании в заведении Великобритании оказался неожиданностью для восходящей суперзвезды. «Это был типичный английский паб, забитый работниками доков, владельцами магазинов и им подобными», – отмечал Ноэль.
Как позже рассказывал Джими, его первая мысль в тот день была о том, что его дискриминируют из-за цвета кожи. Как афроамериканец, живший на юге США, Джими прекрасно знал, каково это – когда тебе отказывают из-за расы. Он сталкивался с результатами всевозможных предрассудков: законами Джима Кроу[1], питьевыми фонтанчиками «только для белых» и прочими унижениями. Однажды в его доме в Нэшвилле разбили окна просто потому, что он был черным. Он провел три тяжелых года, выступая на площадках Chitlin’ Circuit[2], состоявших из дешевых забегаловок с музыкальными автоматами, ледников и баров, где ритм-н-блюз звучал в основном для афроамериканской публики. Чтобы попасть на эти концерты, странствующим чернокожим музыкантам приходилось заранее тщательно продумывать такие вещи, как поиск еды и использование туалета – элементарные удобства, в которых афроамериканцам было отказано в некоторых частях белых Штатов. Легенда соула Соломон Берк ездил в автобусном туре по Chitlin’ Circuit с Джими и вспоминал, как однажды группа остановилась у единственного ресторана в сельском городке. Зная по опыту, что это место не будет обслуживать афроамериканцев, за едой отправили белого басиста из группы сопровождения. До автобуса оставалось не больше десяти футов (примерно 3 м. – Прим. пер.), когда коробки с едой на вынос начали предательски выскальзывать из его рук. Джими выбежал, чтобы помочь. «Белые парни-управленцы увидели, кому на самом деле предназначалась еда», – вспоминал Берк. Вместе с Хендриксом он с ужасом наблюдал, как эти мужчины вышли из-за прилавка, размахивая топорами, словно оружием. «Они выхватили всю еду и бросили на землю, – рассказывал Берк. – Мы не сопротивлялись, потому что знали, что при желании они могли бы убить нас, ведь, вероятно, их защитил бы шериф».
В Англии Джими был свободен от большей части расовой дискриминации; он обнаружил, что классовая принадлежность и акцент были более очевидными социальными барометрами в британском обществе. В Штатах его раса была препятствием для карьеры, особенно когда он играл рок и R&B, а не общепринятые «цветные» направления. В Англии же цвет кожи и американский акцент были чем-то вроде диковинок. Как янки и афроамериканец, он был уникальным аутсайдером, и за этот статус его почитали. «Он был первым афроамериканцем, которого я когда-либо встречал, – вспоминал Ноэль Реддинг, – и уже одно это делало его интересным». Музыкант Стинг, подростком посетивший тур The Jimi Hendrix Experience 1967 года, позже писал, что этот концерт был «первым разом, когда я увидел чернокожего мужчину».
Вторая мысль Джими в тот день в ливерпульском пабе была о куртке. На нем был старинный мундир, свидетель славных дней Британской империи, который он купил на лондонском блошином рынке. Куртка была богато украшена: шестьдесят три золотые пуговицы на груди; сложная золотая вышивка на рукавах и спине; а роскошный воротник с меховой оторочкой делал любого, кто носил этот мундир, немного похожим на денди. «Эта куртка и раньше доставляла ему проблемы, – вспоминала Кэти Этчингем, бывшая в то время девушкой Джими. – Пенсионеры видели, как по улицам расхаживает экстравагантный негр в мундире, и прекрасно понимали, что он не был гусаром». Английские ветераны спешили высказать Джими свое недовольство. Очевидно, они не смотрели хит-парад Top of the Pops и понятия не имели, что перед ними рок-звезда. Впрочем, любые конфликты, вызванные курткой, быстро разрешались, как только вежливый Джими извинялся и упоминал, что он ветеран 101-й воздушно-десантной дивизии армии США. Этого было достаточно, чтобы заставить стариков замолчать и получить от них одобрительный хлопок по плечу. Даже в 1967 году большинство британцев помнили, как легендарная 101-я дивизия с бесстрашием настоящих героев десантировалась в Нормандию во время операции «Нептун».
В мундире Хендрикс и правда походил на героя. В нем было всего пять футов десять дюймов (около 178 см. – Прим. пер.), но люди часто считали его выше шести футов (около 183 см. – Прим. пер). Отчасти он казался выше из-за своего гигантского афро. Его худощавая, угловатая фигура в форме перевернутого треугольника только усиливала иллюзию; у него были узкие бедра, тонкая талия, но невероятно широкие плечи и руки. Пальцы были ненормально длинными и извилистыми и, как и все тело, насыщенного карамельного оттенка. Товарищи по группе в шутку называли его летучей мышью из-за того, что он любил зашторивать окна и спать днем, но это прозвище подходило ему и благодаря склонности носить плащи, которые делали его похожим на супергероя. «Когда мы шли по улицам Лондона, – вспоминала Кэти, – иногда люди просто останавливались и смотрели на него, как на привидение». У него были большие миндалевидные карие глаза, они блестели на свету. Джими сразу же стал фаворитом британских журналистов, но фотографы обожали его еще больше за модельную способность выглядеть сногсшибательно с любого ракурса. Его мягкие черты лица помогали каждому снимку с ним рассказывать историю. Даже на сдержанных газетных фотографиях Джими излучал сексуальность, казавшуюся опасной и экзотической.
Эта неземная красота ничего не значила для ливерпульского бармена с холодным взглядом, и Джими не получил ни пинты, несмотря на многочисленные вежливые просьбы и несколько банкнот на стойке. Джими мог бы сообщить старому джентльмену о своей массовой популярности, но у него заканчивалось терпение. Хотя его знали как тихого и хорошо воспитанного молодого человека, Джими обладал вспыльчивым характером, который иногда прорывался на волю, особенно после алкогольной подпитки. И да помогут небеса тому, кто оказывался на его пути, когда это случалось. «Когда он выходил из себя, он взрывался», – замечала Этчингем. К счастью, в тот день он еще не выпил, так что вероятность того, что старик за стойкой окажется на земле, уменьшалась.