Джими впервые оказался в Нью-Йорке в начале 1964 года. Проведя большую часть своей жизни в Сиэтле, где было не так много чернокожего населения, он восхищался динамичностью Гарлема, в котором проживало более полумиллиона афроамериканцев. Как в творческом, так и в политическом плане этот район в то время был настоящей культурной столицей черной Америки. Джими поселился в отеле на 125-й улице, где можно было снять номер за двадцать долларов в неделю. Он решил оставить свой след в этом мире.
Вскоре Джими обнаружил, что предложения о работе, которое привело его в Нью-Йорк, больше нет. В этом городе он никого не знал, поэтому стал ходить по клубам вроде Small’s Paradise и Palm Café в поисках работы сайдменом. В течение первого месяца жизни в Нью-Йорке Джими принял участие в конкурсе, который проводился по средам в театре «Аполло», и занял первое место, выиграв двадцать пять долларов, но победа быстро сменилась глубоким разочарованием: она не открыла дорогу к новым рабочим местам. Несмотря на огромный масштаб музыкальной сцены Нью-Йорка, попасть на нее было непросто. Хендрикса часто не пускали в клубы. Он ожидал, что город будет более открытым, чем Нашвилл, но гарлемская сцена показалась ему ужасно узкой, на ней принимались только R&B, джаз и блюз, при этом стиль исполнения должен был строго соответствовать стилю мастеров-предшественников. «Чернокожие из Гарлема не хотели слышать никакого рок-н-ролла, и в клубах существовал определенный дресс-код, – вспоминал Тахарка Алим. – Если ты не выглядел или не звучал соответствующе, тебя сторонились. По сравнению с остальным городом Гарлем был похож на совершенно другую планету. Мы назвали его сцену «Мир Гарлема», потому что на ней был сосредоточен весь наш мир».
Вскоре после приезда в Нью-Йорк Джими познакомился с Литофейн Приджен, его первой гарлемской девушкой. Фейн, как ее называли, была красивой афроамериканкой, выросшей на улицах и в девятнадцать лет уже бывшей завсегдатаем главных заведений Гарлема. «Фейн была суперпродвинутой групи[7], – рассказывал Тахарка, ставший впоследствии ее мужем. – Она видела Отиса Реддинга и Джеймса Брауна, она знала всех этих парней». Некоторые называли ее «Фейн из Аполло», потому что она часто бывала за кулисами знаменитого концертного зала. На первом свидании Фейн привела Джими на ужин к своей матери. Та любила готовить, а почти голодавший от бедности Хендрикс очень нуждался в еде. Позже Фейн напишет в статье для The Gallery, что познакомилась с ним на оргии, не объясняя при этом, как он смог получить приглашение на такое экзотическое мероприятие. Приджен считала Хендрикса на удивление старомодным: из-за его рассказов о своей бывшей подружке Бетти Джин.
Пара поселилась в отеле «Сейфер», а позже переехала к матери Фейн. В статье для The Gallery Фейн писала, что их отношения с Джими были основаны на сексе: «Мы все время проводили в постели. Он напоминал заготовщика бревен из Миссисипи, набрасывающегося на тарелку с листовой капустой и кукурузным хлебом после десяти часов на солнцепеке. В постели он был таким же изобретательным, как и на сцене, и раз за разом выходил на бис». По словам Приджен, сексуальный аппетит Джими был неутолим: «Порой мне казалось, что еще чуть-чуть – и он разорвет меня пополам». Для Фейн соперницей была не женщина, а гитара, потому что единственной страстью в жизни Джими, сопоставимой с его страстью к сексу, была любовь к игре. Пара часто ссорилась не только по этому поводу, но и из-за других причин. В одном письме, написанном Джими во время редкого гастрольного тура, он умолял девушку не слушать тех, кто оговаривал его: «Не слушай ниггеров на улицах». Еще одна ссора завязалась после того, как Джими однажды отказался пойти с Фейн на свидание. «Ты знаешь, как я ненавижу выходить на улицу, когда мои волосы выглядят не так, как надо», – объяснил он. Джими был одержим своей прической и убивал часы на то, чтобы его кудри выглядели правильно. В то время волосы были для него единственным источником тщеславия: его одежда могла быть жалкой, обувь – потрепанной, а одолженное пальто могло едва согревать, но прическа должна была быть идеальной.
Хотя Джими был без ума от Фейн, многие девушки стремились с ним познакомиться, в том числе подружка Приджен. Желая переключить любовный интерес подруги, Фейн устроила ей двойное свидание с Тахаркой Алимом. Вечер вышел менее романтичным, чем она думала: Тахарка пришел со своим близнецом Танде-Ра. Алимы, которых все называли просто близнецами, родились и выросли в Гарлеме и обладали той уличной жесткостью, которой не хватало Джими. «Он сразу же нам понравился, – вспоминал Танде-Ра. – Несмотря на юный возраст, он был очень проницательным». К концу вечера Джими потчевал Фейн, ее подругу и Алимов историями о своих гастролях на Юге. Спустя месяц после приезда в Нью-Йорк у него появился первый гарлемский фан-клуб.
Алимы были музыкантами, но свернули с этого пути и стали торговать наркотиками. Они работали на Толстяка Джека Тейлора, который управлял звукозаписывающей компанией, но зарабатывал на наркотиках, он был главой одного из крупнейших наркокартелей в городе. Как и на Джексон-стрит в Сиэтле, в музыкальных клубах Гарлема процветали наркоторговля, проституция и азартные игры. Джими прекрасно знал об этом мире, но сталкивался с ним в меньших масштабах. В отличие от Сиэтла, в Гарлеме все эти занятия были неразрывно связаны с музыкальной сценой и представляли собой один крупный бизнес. «Толстяк Джек был похож на персонажа Чарльза Диккенса, – замечал Тахарка. – Он устраивал лучшие вечеринки с самыми красивыми людьми, но, конечно же, у этих мероприятий была и темная сторона. В то время мы думали, что это выход из нищеты».
Джими был самым бедным среди выступавших на сцене, и Толстяк Джек предложил ему сбывать наркотики. Джими устоял перед этим искушением и остался непоколебим в своей вере в то, что его единственным призванием в жизни должна быть музыка. Позже в одном из интервью он рассказал о том, что думал о работе вне музыкальной сферы: «Мне говорили, что если я не найду работу, то просто умру с голоду. Но я не хотел устраиваться на работу, которая не была связана с музыкой. Я пробовал сделать это неоднократно, какое-то время даже перегонял автомобили, но с каждой работы увольнялся через неделю». Эта преданность Джими мечте о сцене вдохновила Алимов отказаться от сбыта наркотиков ради музыкальной карьеры. Тем не менее, с точки зрения этики, позиция Джими была как минимум противоречивой: какое-то время он жил с Алимами, и его ни капли не смущал тот факт, что аренда оплачивалась деньгами с продажи наркотиков. Преданность музыке была для него возможна только благодаря покровительству со стороны других, и он этим охотно пользовался. Когда дело касалось сексуальной морали, Джими тоже не был пуританином. Одной из первых работ, которую он получил в Нью-Йорке, были гастроли со стриптизершей по имени Пантера. «Она исполняла эротические танцы со змеей, мы исколесили с ней весь штат, иногда к нам присоединялся Джими и играл на заднем плане», – вспоминал Танде-Ра Алим.
Больше всего на свете Джими хотел принять участие в гастрольном туре известной группы. Благодаря связям Фейн однажды вечером он отправился в «Аполло» на встречу с Сэмом Куком, одним из ее бывших бойфрендов, и попросил его о работе. У Кука уже был гитарист, но эта попытка вдохновила Джими пробовать еще. Удача улыбнулась ему в феврале 1964 года, когда он услышал, что The Isley Brothers ищут нового гитариста. Его первая встреча с этими музыкантами состоялась 9 февраля 1964 года в их доме в Нью-Джерси. В тот вечер The Beatles выступали на «Шоу Эда Салливана». Джими и Айсли вместе смотрели историческое выступление, не подозревая, что это событие навсегда изменит Америку и сделает рок-н-ролл главным музыкальным жанром во всех чартах.
К началу марта Джими стал участником The Isley Brothers. Его первая студийная запись была для проходной песни “Testify”. За весенний тур он объездил все Восточное побережье по Chitlin’ Circuit и даже побывал на Бермудах. Летом, когда группа вернулась в Нью-Йорк, Джими записал с ней несколько синглов, включая “The Last Girl”, за бэк-вокал в которой отвечала молодая Дионн Уорвик. The Isley Brothers были одной из крупнейших R&B-групп той эпохи, но позже Джими жаловался на строгие требования, которых они придерживались как в музыке, так и в одежде. «Я должен был им соответствовать, – рассказывал он в интервью 1967 года. – Мы носили белые костюмы, одинаковые лакированные туфли и одинаковые прически, нам запрещалось выходить на сцену в другом виде. Если у вас были разные шнурки, вас штрафовали на пять долларов. Боги, как же меня это все утомляло!» The Isleys предпочитали ревю-шоу, Джими отводили место в заднем ряду переполненной сцены и давали всего лишь двадцать секунд на соло в каждом сете. Он научился наслаждаться этими секундами славы и использовать их на полную, но на протяжении большей части выступления его не только никто не видел, но и никто не слышал. Когда группа приехала в Нашвилл, Джими уволился и ненадолго присоединился к туру Великолепного Джорджа Оделла.
Как-то раз в свой выходной в Мемфисе Джими отправился в Stax Records. Руководимый наивностью и дерзостью, он вошел через главный вход и заявил, что является гастролирующим гитаристом и надеется встретиться с легендарным Стивом Кроппером. Это был первый раз, когда Джими не взял с собой гитару, возможно, решив, что ему пока не хватает мужества, чтобы принести свой инструмент в гости к Стиву Кропперу. Секретарша сказала Джими, что Кроппер занят и ему следует вернуться позже. Джимми ответил, что позже его не будет в городе.
Кроппер действительно был занят, когда к нему заглянула секретарша и сообщила, что с ним хочет встретиться молодой парень. Гитарист попросил отослать гостя и продолжил работать. В шесть вечера он закончил дела и вышел из студии. Подошедшая секретарша сказала: «Тот парень все еще здесь». Джими ждал Кроппера весь день. «Я понятия не имел, кто он такой, – вспоминал Кроппер, – но решил с ним встретиться». Хендрикс показался ему неожиданно вежливым, к тому же он прекрасно знал всю дискографию Кроппера. Когда гитарист спросил Джими о его карьере, тот скромно ответил: «Я немного играю на гитаре в Нью-Йорке и в паре друг