их мест». Кроппер спросил, работал ли Джими над какими-нибудь сессиями, и тогда Хендрикс назвал ему свои партии для The Isley Brothers и рассказал, что играл в “Mercy, Mercy” Дона Ковея, которая стала первой записью с участием Джими, попавшей в топ-40. Кроппер был впечатлен: «Ты участвовал в ее записи? Это одна из моих любимых песен. Рад познакомиться».
Довольный тем, что у него есть молодой поклонник с очевидным талантом, Кроппер пригласил Хендрикса на ужин. «В итоге я вернулся с ним в студию, – вспоминал Кроппер. – Мы проговорили несколько часов, и я показал ему парочку риффов». Джими использовал гитару Кроппера, чтобы показать лик из “Mercy, Mercy”.
Для любого профессионального музыканта Кроппер был идеальным образцом для подражания: он был не только успешным сессионным музыкантом, исполнявшим аутентичный благородный блюз, но и автором “Green Onions”, главного хита его группы Booker T. & the M.G.’s. Хендрикс был удивлен, обнаружив, что Кроппер белый. Как и многие поклонники, Джими думал, что так на гитаре может играть только чернокожий. В каком-то смысле они оба были аутсайдерами, пытавшимися бросить вызов общепринятым представлениям о белой и черной музыке.
Когда дело доходило до создания музыки и обмена опытом, оба говорили на одном языке. Той осенью Джими исполнилось двадцать два, и после целого года ежедневных ночных выступлений его игра стала взрослее. Это слышалось во вступительном риффе в “Mercy, Mercy”: он не был подражанием Би Би Кингу или кому-либо еще. «В нем была фанковость, – вспоминал Кроппер. – В этом риффе было что-то особенное».
Гитара Джими начинала говорить.
Опоздав на отправление Великолепного Джорджа, Джими застрял в Канзас-Сити. Он стал ждать, когда через город проедет очередной тур, словно пассажир, ждущий следующего автобуса на остановке. Через неделю его наняла уже другая группа. «У меня не было денег, так что та работа стала способом попасть обратно в Атланту», – объяснял позже Джими в интервью. Он провел с группой несколько недель, но ее название неизвестно – он играл с таким количеством групп, что просто не мог запомнить все названия.
Тем летом в Атланте Джими сидел в ресторане со своей гитарой, и к нему подошел человек. «Я спросил, играет ли он», – вспоминал Глен Уиллингс из The Upsetters, группы Литл Ричарда. Джими ответил, что играет и ищет работу. Тогда Уиллингс отвел его на прослушивание к Литл Ричарду, который тут же его нанял. Мы никогда не узнаем, напоминал ли Джими Литл Ричарду о том, что посещал его проповедь, встречался с ним за кулисами в Eagles Auditorium в Сиэтле и играл в более ранней версии его группы. Однако странно, что, перед тем как официально принять на работу 22-летнего Джими, Ричард попросил Бамса Блэквелла из Сиэтла позвонить Элу Хендриксу и получить его одобрение. «Бамс… позвонил Элу Хендриксу, чтобы узнать, может ли его сын присоединиться к нам, – рассказывал Ричард писателю Чарльзу Уайту. – Эл сказал Бамсу, что Джими просто боготворит меня и с радостью съест десять ярдов дерьма, лишь бы присоединиться к моей группе». Литл Ричард говорил, что в то время Джими играл блюз в духе Би Би Кинга. Позже он попытался приписать к своим заслугам интерес Джими к смешению рока и блюза. Ричард также считал, что именно он повлиял на движения Джими на сцене, на его стиль одежды и даже на усы. Ричард славился хвастовством, но в этих словах была доля правды – он был новатором, исполнителем, непохожим ни на кого, и этим в той или иной степени вдохновил многих музыкантов, чье взросление пришлось на ту эпоху.
The Upsetters были самой известной бэк-группой из всех, с которыми Джими доводилось играть. Тем не менее работа почти не приносила ему творческого удовлетворения, Джими считал Ричарда помешанным на контроле, тот определял даже то, где должны стоять участники его группы. Хотя толпы сходили с ума, когда Ричард исполнял хиты вроде “Tutti Frutti” и “Good Golly, Miss Molly”, одни и те же аккорды, повторяемые ночь за ночью, не составляли для Джими особого труда. Когда месяц спустя турне добралось до Нашвилла, Джонни Джонс, бывший наставник Хендрикса, заметил, что эта работа ему не подходит. «Его игра становилась все лучше, он привлекал все больше внимания, но я знал, что он не задержится у Ричарда надолго, – вспоминал Джонс. – Джими был симпатичным, а Литл Ричард никому не позволял быть красивее него».
Несколько случаев во время работы Хендрикса с Ричардом легли в основу его любимых историй, которые он будет с удовольствием рассказывать спустя годы, подражая пронзительному голосу Ричарда. Одна из них была о ночи, когда уставший от одинаковой одежды группы Джими надел атласную рубашку. После концерта руководитель группы отругал его за дерзость и оштрафовал. «Я Литл Ричард! – вопил он, снова звуча как проповедник. – Я единственный Литл Ричард! Я Король рок-н-ролла, и только мне позволено быть красивым! Сейчас же сними эту рубашку!»
В канун Нового, 1964 года The Upsetters получили редкий выходной в Лос-Анджелесе. Джими коротал вечер в клубе «Калифорния», наблюдая за ревю Айка и Тины Тернер, когда заметил двадцатилетнюю Розу Ли Брукс, певицу из женской группы. Он сказал ей: «Ты похожа на мою мать». Несексуальные, но, несомненно, правдивые слова. Роза Ли действительно имела поразительное сходство с Люсиль. Посреди ночи они поцеловались, а позже отправились за бургерами в Tiny Naylor’s. У Брукс была «Импала» с откидным верхом. Пока они катались, Джими сидел на заднем сиденье и играл на гитаре, выглядя, словно почетный гость на параде. Еще позже они пошли в его отель. «Мы праздновали Новый год всю ночь напролет, до самого рассвета», – вспоминала Брукс.
Большую часть вечера Джими жаловался на Литл Ричарда. Ему не нравилось унизительное обращение, сексуальные домогательства и шаблонная музыка, которую вынуждали играть каждую ночь. «Я предпочитаю Кертиса Мэйфилда». Он сказал ей, что он начинающий автор песен и работает над материалом для будущей сольной карьеры. Они шутили о создании дуэта. «Мы собирались стать еще одними Микки и Сильвией или Айком и Тиной», – рассказывала Брукс. Хит Mickey & Sylvia “Love Is Strange” был одной из любимых песен Джими.
На той неделе Джими посетил несколько концертов Брукс, и на одном из них встретил Глена Кэмпбелла. Брукс была удивлена, что Джими знал все студийные сессии Кэмпбелла и называл себя поклонником его работы с Beach Boys. Помимо сексуальности, в Брукс Джими привлекало еще и то, что ее мать владела рестораном. Брукс утверждала, что однажды Литл Ричард предложил паре заняться сексом у него на глазах, но Джими отказался.
19 февраля Джими сообщил отцу, что он в Лос-Анджелесе. Открытка содержала примечательную информацию: теперь Джими был известен под именем Морис Джеймс. Это был первый псевдоним из тех, что он использовал в течение следующих трех лет. Откуда взялось «Морис», неясно, но он сказал Розе Ли, что «Джеймс» было данью уважения великому гитаристу Элмору Джеймсу. Смена имени, возможно, означала, что Джими собирался покинуть группу Литл Ричарда, чтобы начать сольную карьеру. Если план был таким, то он не особо удался. После того как Джими ушел из The Upsetters в марте того года, он стал работать с Айком и Тиной Тернер. Айк рассказывал, что Джими пробыл с ними недолго, до тех пор, пока его кричащий стиль не стал «настолько изощренным, что перешел все границы дозволенного». Хендрикса снова быстро уволили, и он вернулся к Литл Ричарду.
В начале марта Роза Ли Брукс записала песню под названием “My Diary” и пригласила Джими сыграть на гитаре. В записи также участвовал Артур Ли, который называл себя первым чернокожим хиппи, и эта совместная работа стала началом долгой дружбы между ним и Джими. В то время Ли знали только как чудака, который разгуливал по Голливуду в одном ботинке и солнцезащитных очках, не дающих ничего увидеть, однако позже он выпустил несколько оригинальных психоделических альбомов со своей группой Love. Та запись трио включала две песни, в которых была заметна гитара Джими. Би-сайд, “Utee”, был довольно проходным, но “My Diary” доказывала, что Джими был достойным учеником Кертиса Мэйфилда и мог создать гитарное соло, которое некоторые ошибочно принимали за соло его учителя. Песня какое-то время звучала на радио Лос-Анджелеса, но хитом не стала.
Хотя Джими вернулся к Литл Ричарду, они по-прежнему часто конфликтовали. Перед апрельским концертом в Хантингтон-Бич Джими заставил Брукс завить ему волосы и назло Ричарду надел на сцену женскую блузку и шляпу c широкими полями. Кроме того, Хендрикс исполнил все запрещенные Ричардом сценические трюки. «Он играл зубами, за головой, крутил гитару, – вспоминала Брукс. – Все в том клубе с ума посходили». Литл Ричард пришел в бешенство и отказался платить Хендриксу за концерт.
Джими должен был зарабатывать у Ричарда около двухсот долларов в месяц, что было неплохо для бэк-музыканта, но из-за всех штрафов его реальная зарплата редко достигала этой отметки. После концерта в Вашингтоне он опоздал на автобус, а когда догнал группу, то понял, что его положение в ней под угрозой. Позже Джими настаивал на том, что уволился сам, но тур-менеджер и по совместительству брат Ричарда Роберт Пениман рассказывал писателю Чарльзу Уайту другую историю: «Я уволил Хендрикса… Он был чертовски хорошим гитаристом, но не ладил с дисциплиной. Он всегда опаздывал, много флиртовал с девушками и все в этом духе».
Что касается Розы Ли Брукс, Джими пообещал ей, что вернется в Лос-Анджелес после того, как покинет группу Литл Ричарда. Но как только он вернулся в Гарлем, Лос-Анджелес показался ему ужасно далеким. Той осенью Брукс получила от Джими письмо с просьбой прислать ему денег, чтобы забрать гитару из ломбарда. Джими часто кормил этой байкой сердобольных девушек в надежде получить денег, эта жалобная просьба неизменно затрагивала струны сердца каждой, кто знал, как сильно он любил свой инструмент. Даже брошенная Брукс, от которой он уехал за три тысячи миль, не смогла устоять перед подобным призывом. Роза Ли отправила Джими сорок долларов вместе со своей фотографией. «Я просто не могла вынести мысли о том, как он будет там без гитары», – вспоминала она. О Джими она больше не слышала.