Вы не даете никому выступать”», – вспоминал Бердон.
Хотя никто не мог представить историческое значение Монтерея, Джими прекрасно понимал, что от выступления The Experience зависело их будущее. «Ему было странно возвращаться. Он уехал парнем из R&B-кавер-группы, а вернулся со своей рок-группой с двумя белыми парнями, – заметил Ноэль. – Для него многое изменилось». До этого Джими не удалось добиться успеха в США, и даже сейчас его слава была шаткой – успех в Великобритании ничего не гарантировал в Штатах. Желая выделиться, Джими провел вторую половину дня, раскрашивая свою Strat психоделическими узорами.
Организация фестиваля в Монтерее оставляла желать лучшего, и точный лайн-ап воскресных выступлений не был определен. Открывать шоу должен был Рави Шанкар, а закрывать – The Mamas and the Papas, но организаторы так и не решили, в каком порядке должны были играть Джими и The Who. «И мы, и Джими отчаянно хотели, чтобы нас заметили, – вспоминал Пит Таунсенд. – Конкуренция была на пределе. Я бы очень не хотел выступать после Джими». Наблюдая за The Who, Хендрикс думал точно так же. The Grateful Dead, которые тоже выступали в тот день, согласились выйти «когда скажут». В конце концов организатор Джон Филлипс решил уладить вопрос подбрасыванием монетки. Победитель жеребьевки выходил на сцену первым, проигравший – следом за ним. В результате удача отвернулась от Джими, и победили The Who. «Раз уж я буду выступать следом, я сделаю все, что в моих силах», – пригрозил Хендрикс Таунсенду и умчался за жидкостью для зажигалок. В это время The Who вышли на сцену и отыграли потрясающее шоу, ставшее началом их победоносного пути по Америке. В конце сета Таунсенд с такой яростью разбил свою гитару, что осколки попали в режиссера Пеннебейкера, стоявшего в тридцати футах (около 9 м. – Прим. пер.) от него.
За кулисами Джими столкнулся с Элом Купером из The Blues Project. Они поговорили о Дилане, с которым играл Купер, и Хендрикс спросил Эла, не присоединится ли он к Джими на сцене для “Like a Rolling Stone”. Купер отказался. Затем Джими отправился в палатку The Mamas & the Papas, где немного поговорил с Касс Эллиот и ее парнем Ли Кифером. «Тут появился Оусли, и Джими закинулся кислотой. Это был неплохой материал для трипа», – вспоминал Кифер. Казалось, что все в Монтерее были под кайфом от ЛСД Оусли. Джими пошутил, что он разочарован тем, что его обставят The Grateful Dead – обкуренная аудитория достигнет пика еще до его выступления. Джими рассчитал свой кислотный трип так, чтобы его кульминация пришлась на середину выступления.
Когда пришел черед The Experience, на сцену вышел Брайан Джонс. «Я бы хотел представить вам своего очень хорошего друга, вашего соотечественника, – обратился он к собравшимся. – Блестящий исполнитель, самый гениальный гитарист из всех, кого я когда-либо слышал. Встречайте: The Jimi Hendrix Experience». Группа начала свое выступление с “Killing Floor”, а затем сыграла “Foxy Lady”. Только после третьей песни, “Like a Rolling Stone”, Джими начал завоевывать аудиторию – его альбом не выходил в США, и это была единственная песня, которую смогли узнать посетители фестиваля. «К тому моменту у всех уже отвисла челюсть, – вспоминал Пол Боди, бывший в тот день среди зрителей. – Мы никогда не слышали и не видели ничего подобного». На Джими была желтая рубашка с рюшами, обтягивающие красные брюки, вышитая жилетка и повязка на голове. Он проделывал все свои обычные трюки: играл зубами, за спиной, между ног. Но все это подкреплялось непохожими ни на что песнями и виртуозной группой, гастролировавшей в течение последних семи месяцев. «Мы уничтожили всех, – сказал Ноэль. – Мы справились. Мы смогли покорить Америку».
Единственная осечка случилась с Джими в конце “The Wind Cries Mary”, когда его гитара сильно расстроилась. Сменить инструмент было нельзя: Джими играл на специально покрашенной для выступления электрогитаре. Он продрался через “Purple Haze”, используя фидбэк, для которого настроенная гитара не нужна. Затем он сказал аудитории: «Я собираюсь принести в жертву кое-что, что очень люблю. Не думайте, что я поступаю глупо, делая это. Я не схожу с ума. Это единственный выход». Начав играть “Wild Thing”, он назвал песню «гимном Англии и Америки». Через две минуты после начала номера он схватил банку жидкости для розжига и поджег гитару. Он оседлал инструмент, капая на него жидкостью, и в конце концов опустился на колени, двигая пальцами, словно жрец вуду. Джими проделывал этот трюк и раньше, но никогда не делал этого перед кинокамерами или двенадцатью сотнями журналистов, критиков и репортеров, приехавших в Монтерей. Пит Таунсенд наблюдал за шоу Джими с Касс. Когда Хендрикс разбил свою горящую гитару, Касс повернулась к Питу и сказала: «Он крадет твой номер». «Нет, – съязвил Таунсенд, – он утирает мне нос моим же номером». Когда Джими ушел со сцены, все еще пахнущий жидкостью для розжига, Хью Масекела начал кричать: «Ты их уничтожил!» Энди Уорхол и Нико первыми поприветствовали Джими. До шоу они не обращали на него никакого внимания, но теперь расцеловали в обе щеки и обняли, словно две великосветские дамы, приветствующие дебютантку. Позже Нико описала выступление Джими в Монтерее как самое сексуальное шоу, которое она когда-либо видела.
Монтерей сделал Джими Хендрикса звездой в США, но это произошло не в одно мгновение. Потребовалось почти полгода, прежде чем фильм Пеннебейкера вышел, а армия журналистов распространила репортажи с фестиваля по всей стране. Пит Джонсон написал в Los Angeles Times: «К концу сета будущее было за The Jimi Hendrix Experience, и зрители сразу это поняли. Покинув сцену, Джими превратился из слуха в легенду». Практически в каждом репортаже о фестивале о шоу The Experience упоминали как о самом запоминающемся выступлении Монтерея. Джими задавался вопросом, сможет ли он добиться успеха в Штатах, фестиваль в Монтерее доказал ему, что сможет. «Это был его торжественный выход в свет, – говорил Эрик Бердон. – Он был готов заложить первый кирпич в основание и возвести себе памятник».
Не все отзывы были положительными, но даже отрицательные вызвали разговоры, которые были полезны для неизвестной группы. Роберт Кристгау из Esquire назвал Джими «психоделическим дядей Томом», в то время как Ян Веннер, который позже основал Rolling Stone, написал в рецензии для Melody Maker: «Хотя он управлялся со своей гитарой с ритмичной ловкостью и щепоткой драмы, он не такой великий артист, как о нем говорили». Пит Таунсенд был разочарован тем, что в шоу оказалось так много трюков. «Когда Джими пошел дальше и начал проделывать те же трюки, что и мы (а у него это были всего лишь трюки безо всякого смысла), я понял, что недооценил его готовность валять дурака ради привлечения внимания. Когда я впервые разбил гитару, я вложил в этот акт серьезный художественный смысл, это был манифест». Если бы Таунсенд попытался начать обсуждать «манифесты» с Хендриксом, Джими, по всей вероятности, разбил бы о его голову гитару.
На следующий день после Монтерея Хендрикс столкнулся с Таунсендом в аэропорту. В попытке снять напряжение предыдущего дня Пит сказал: «Слушай, не держи зла. Я бы с радостью получил кусочек той гитары, что ты разбил». В ответ Джими смерил его ледяным взглядом и обозвал крэкером[12]. Он редко употреблял расистские ругательства в адрес белых, но когда он злился, с его губ могли сорваться непристойности. Таунсенд был поражен поведением Джими: в Англии они часто обсуждали роль расы в музыке. «Мы шутили о том, что он вернул черный блюз на законное место после того, как белые артисты вроде The Rolling Stones и Клэптона украли его у Штатов и стали продавать американцам как ни в чем не бывало, как если бы это направление было британским и белым, – вспоминал Таунсенд. – Конечно же, мы видели в этом только добрую иронию». Через несколько месяцев после Монтерея Таунсенд и Хендрикс помирились, и их отношения переросли в длинную крепкую дружбу, но в тот день они расстались на враждебной ноте. Хотя Джими успешно выступил и у него были все поводы для ликования, в самолет он сел с недовольной миной, все еще остывая после встречи с Таунсендом. Тогда он, возможно, впервые осознал, что рука об руку со славой приходят соперничество, зависть и обман.
Монтерей привлек к Джими внимание прессы, но известность не всегда обозначает финансовый успех. После концерта они заключили контракт с Sunn Amplifiers, по условиям которого получали бесплатное оборудование, и контракт с Майклом Гольдштейном, ставшим их пиарщиком в Америке. Однако у группы по-прежнему не было заказов. Единственный заказ поступил от Билла Грэхема, который попросил их сыграть на разогреве на нескольких концертах в клубе Fillmore в Сан-Франциско. Они отыграли всего один вечер, но отклик публики был настолько хорошим, что их на неделю перевели в разряд хедлайнеров – и это несмотря на то, что на афише красовались Big Brother and the Holding Company. Во время этой серии выступлений Джими познакомился с Дженис Джоплин. Легенда гласит, что в перерывах между сетами они занимались сексом в туалете. Хотя никто из главных действующих лиц никогда напрямую не подтверждал эти отношения, все их коллеги по группам уверены, что это правда. Джими все еще жил с Кэти Этчингем в Лондоне, но во время путешествия вел себя так, будто был холост. Дженис была любительницей случайных связей, и идея о том, что две восходящие звезды трахаются у стены за кулисами, стала такой же неотъемлемой частью истории клуба Fillmore, как и музыка, исполняемая на сцене.
Июль начался с концерта в Санта-Барбаре и первого выступления группы в Лос-Анджелесе в клубе Whisky A Go Go. Шоу в LA собрало звездную толпу зрителей, в числе которых были Мама Касс и Джим Моррисон. Легендарная рок-групи Памела Де Баррес тоже была в тот вечер в Whisky, и она почувствовала, что это выступление ознаменовало восхождение Джими к звездному небосклону Лос-Анджелеса. «До концерта никто в Лос-Анджелесе не знал, кто он такой, – рассказывала она, – а после узнали все». Позже Джими приударил за Де Баррес, которая, к удивлению, сочла его сексуальность слишком сильной даже для нее, начинающей групи. «Он источал сексуальность, у него был природный магнетизм, – вспоминала она. – В то время я просто не была к этому готова. На вечеринке в Лорел-Каньоне Джими встретил более сговорчивую партнершу в лице Девон Уилсон, высокой привлекательной афроамериканки. Уилсон была одной из первых «супергрупи». Ее настоящим именем было Ида Мэй Уилсон, но в пятнадцать лет, работая проституткой на улицах, она взяла имя Девон. К 1967 году она дослужилась до звания групи, и в течение следующих трех лет время от времени становилась партнершей Джими в постели. Девон была исключительно красива и необыкновенно умна; она была немного похожа на более пышную версию Джозефины Бейкер. Если бы не ее постоянная борьба с наркотической зависимостью, которая придавала болезненный оттенок ее лицу, Девон могла бы стать моделью. Вместо этого она обрела заветную независимость, привязываясь к крупнейшим рок-звездам того времени. Как только Джими попал в ее поле зрения, она начала преследовать его с безжалостностью охотника.