Комната, полная зеркал. Биография Джими Хендрикса — страница 44 из 74

Глава 18Космотрясение новой музыкиСиэтл, Вашингтонфевраль 1968 – май 1968

«Хендрикс, как и The Fugs, – настоящий эпицентр космотрясения новой музыки. Если вы игнорируете его дикий дискурс, то вы добровольно отдаете себя воле нового неизвестного смысла, притаившегося в огне первобытного костра».

Тои Роббинс в статье The Helix

Начиная с первого крупного турне по США в 1968 году повседневностью Джими Хендрикса стал странствующий образ жизни гастролирующего музыканта. В рамках одного только этого тура The Experience должны были выступить в сорока девяти городах за пятьдесят один день, причем большую часть времени вне сцены они проводили в поездках. Роуд-менеджер Невилл Честерс подсчитал, что во время тура они проехали восемнадцать тысяч миль (почти 29 тыс. км. – Прим. пер.). И это были лишь первые гастроли из трех, совершенных группой в тот год. Такие расстояния получались из-за того, что им часто приходилось проезжать много миль для одного выступления, а затем ехать обратно для следующего. Они нуждались в деньгах и еле-еле сводили концы с концами, поэтому Майкл Джеффри соглашался даже с внезапными бронированиями, ради которых группе приходилось проводить в дороге всю ночь. Например, однажды The Experience вылетели из Санта-Барбары на шоу в Сиэтл, а на следующее утро вернулись в Лос-Анджелес. Между некоторыми городами тура группа летала самолетами, но в основном путешествовала на машине, и они часто просиживали много часов на заднем сиденье взятого в аренду универсала.

Ни одно шоу за весь тур не заставляло Джими нервничать так сильно, как перед выступлением 12 февраля в Center Arena в Сиэтле. В последний раз он посещал родной город семь лет назад при совсем иных обстоятельствах: тогда, в далеком 1961 году, он носил военную форму, приехав в отпуск из армии. С тех пор в его жизни произошло много событий, многое изменилось и в его семье. После повторного брака отца у Джими появилась мачеха и пять сводных братьев и сестер. Когда он ушел из дома, его брат Леон еще был ребенком. Сейчас это был красивый двадцатилетний юноша, пока еще не вступивший во взрослую жизнь. Леон стал карманником и подрабатывал в бильярдной в центре города – вероятно, такая судьба ждала бы и Джими, останься он в Сиэтле. Несмотря на то что о выступлении The Experience объявили всего за неделю до шоу, все билеты были распроданы.

За неделю до концерта промоутер Пэт О’Дэй позвонил Джими и спросил, не хочет ли он сделать что-нибудь особенное в Сиэтле. Джими сказал, что хотел бы организовать бесплатное шоу для учеников старшей школы Гарфилд. О’Дэй ответил, что попытается это устроить. Из-за этого разговора Джими решил, что ему вручат церемониальный ключ от города, но О’Дэй не помнит, чтобы это обсуждалось. Тем не менее в интервью The Sunday Mirror, которое Джими давал на той неделе, он упомянул об этой предстоящей чести. Хендрикс сказал журналисту, что не может поверить в то, как резко изменилось его будущее в Сиэтле. «Единственные ключи, которые я ожидал увидеть в этом городе, были ключами от тюрьмы», – заметил Джими. Когда он покинул Сиэтл в 1960 году, ему грозил пятилетний тюремный срок за езду на угнанной машине. Спустя семь лет он возвращался домой как герой – чтобы отыграть шоу, все билеты на которое были распроданы.

Их самолет приземлился в дату концерта во второй половине дня. Джими спускался по трапу последним. Леон, как и остальные члены семьи, не видел его много лет и был удивлен внешностью брата: «На нем была огромная шляпа и красная бархатная рубашка. Еще и эта прическа… Он выглядел просто дико!» В отличие от брата, Леон был одет в прямые брюки и шляпу с узкими полями. Джими поразило то, как выглядел Эл, – отец сильно постарел и впервые в жизни сбрил усы. К тому же это был единственный раз, когда Джими видел отца в галстуке. Перед приездом в Сиэтл он сказал одному журналисту, что боится, что отец может схватить его и сбрить волосы. Вместо этого Эл взял Джими за руку, положил другую руку ему на спину и сказал: «Добро пожаловать домой, сынок». Это было теплое воссоединение. Новая жена, казалось, смягчила Эла. Джими познакомился со своей мачехой Джун и сразу же проникся к ней симпатией.

Остальные участники группы отправились в отель, а Джими поехал в дом Эла, где предстал перед судом своих друзей и соседей. В какой-то момент собравшиеся начали пить бурбон Эла. Прежде чем сделать глоток, Джими спросил у отца разрешения. Это показывает, как сильно, даже в двадцать пять лет, он зависел от воли отца. Когда на встречу заглянули тетя Долорес и Дороти Хардинг, Джими начал рассказывать истории о свингующем Лондоне. «Он выглядел таким взрослым, – вспоминала Долорес. – Вылитый хиппи!» Джими расспросил Леона о своих старых друзьях и выяснил, что многие, включая Терри Джонсона и Джимми Уильямса, служили во Вьетнаме. Афроамериканцы составляли непропорционально большой процент солдат во Вьетнаме, и Джими всю жизнь помнил, что он мог бы попасть туда, если бы не уволился со службы.

Когда пришло время готовиться к ночному концерту, Джими попросил Эрнестину Бенсон завить ему волосы. «Моя проблема в том, что мне приходится принимать таблетку, чтобы уснуть, и таблетку, чтобы выступать», – сказал он ей. Такие признания, которые ярко показывали оборотную сторону славы, были для Хендрикса редкостью, но он просто не мог врать этой женщине. Когда он стал жаловаться на гастроли, она испугалась, что он может заплакать. Она помогла ему завить волосы и дала совет немного отдохнуть. Хотя Джими выглядел взрослым, Эрнестина ушла с чувством, что он не так уж сильно отличается от того замкнутого мальчишки, за которым она когда-то присматривала. Он показался ей таким же потерянным, как тогда.

В тот вечер вся семья Джими сидела в первом ряду. Линда Джинка, одна из новых сводных сестер Джими, держала в руках плакат с надписью «Добро пожаловать домой, Джими! С любовью, твои сестры». Хотя места в первом ряду были почетными, они находились прямо перед динамиками, поэтому Элу пришлось смотреть оглушительное шоу, периодически затыкая уши пальцами. Группа сыграла стандартный сет из девяти песен. Наибольший отклик у публики вызвали “Foxy Lady” и “Purple Haze”. Джими назвал средние школы района и получил самые бурные аплодисменты, когда упомянул Гарфилд. Том Роббинс, написавший рецензию на шоу для The Helix, назвал Джими «чем-то средним между черным ковбоем-лилипутом, Оскаром Уайльдом и египетским дрэгом», а его голос «таким же неоднородным и слащавым, как малиновое варенье». Тем не менее Роббинс счел, что мастерство Джими заслуживает похвалы: «Несмотря на неглубокость большей части его песен, Хендрикс – невероятно захватывающий исполнитель. То, чего ему не хватает в содержании, он восполняет стилем. На самом деле он мастер исполнения, эпатажный представитель лучшего чернокожего шоуменства. Это Адам Клейтон Пауэлл под кайфом, и он чертовски хорош». Большинство зрителей были менее разборчивы: Джими был просто парнем из родного города, который преуспел, и его похвалили бы просто за то, что он вышел на сцену.

Афтерпати проходило в фешенебельном отеле Olympic. Это был самый шикарный отель в городе, который не шел ни в какое сравнение с жалкими лачугами с единственной газовой горелкой, в которых Джими жил ребенком. Он заказал в номер стейк и настоял, чтобы семья сделала то же самое за его счет, – вероятно, в тот вечер Джими впервые угощал отца, и уже одно это приносило огромное удовольствие. Джими дал Леону пятьдесят долларов и сказал Элу, чтобы дал ему знать, если что-нибудь понадобится. Около полуночи менеджер Джими напомнил ему о выступлении, запланированном в старшей школе Гарфилд в 8 утра. Отказавшись от предложения лечь спать пораньше, Джими вернулся к Элу в час ночи и сыграл партию в «Монополию». Всю ночь Джими и Леон радостно пили бурбон. Джими был разочарован тем, что Леон ворует, и сказал брату взяться за ум, но его увещевания вряд ли произвели какой-то эффект: Джими прекрасно знал, что детство Леона было таким же трудным, как и его собственное, но в отличие от него Леон не имел отдушины в виде гитары. Хотя Леон проявлял музыкальные способности, ему было тяжело из-за постоянного сравнения со старшим, более талантливым братом.

В 7:30 журналист Патрик Макдональд подъехал к дому Эла, чтобы забрать Джими на концерт в Гарфилд-Хай – Макдональда попросили убедиться, что Джими будет там вовремя. Когда они добрались до школы, их встретил промоутер Пэт О’Дэй на лимузине. Джими ожидал увидеть Ноэля и Митча, но машина была пуста. О’Дэю не удалось разбудить ни группу, ни роуди, к тому же он не смог найти инструмент для Джими. О’Дэй был удивлен тем, что Джими одет в ту же одежду, что и на вчерашнем концерте. Хендрикс не принимал душ и не спал, к тому же у него было жуткое похмелье. «Он был не в состоянии не то что играть, но и толком говорить», – заметил директор Гарфилд-Хай Фрэнк Фидлер, знавший Джими еще со времен младшей школы. От идеи выступления отказались, и О’Дэй предложил Джими просто ответить на вопросы учащихся.

Встреча проходила в спортивном зале, единственном помещении, которое могло вместить всех учащихся, которых было больше тысячи. О’Дэй выступил с кратким вступительным словом, рассказав собравшимся, что Джими когда-то был студентом Гарфилд-Хай, но после приобрел международную известность. «Дети уже начинали перешептываться и хихикать, – вспоминал Питер Рич, фотографировавший это событие. – Очевидно, многие из них понятия не имели, кто такой Джими Хендрикс». Многие из выкрикивающих комментарии были афроамериканцами. Они не знали о музыке Джими, потому что она не звучала на черном радио даже в Сиэтле. Кроме того, некоторые ученики сочли его стиль одежды неуместным. «В то время школа была сильно политизирована, среди студентов процветало черное движение, – вспоминала Вики Хантер, учившаяся в то время в Гарфилд-Хай. – Многие были обеспокоены появлением того странного музыканта-хиппи».

Во время интервью и телевизионных выступлений Джими мог быть очаровательным и говорить без подготовки. Но в Гарфилд-Хай – с похмелья и нервничая так, как никогда в жизни, – он не мог подобрать слов. Растерявшись, Джими пробормотал: «Я был тут, потом там и там, и вот как-то так все и получилось». Он сделал долгую паузу, а затем заявил, что написал “Purple Haze” в честь Гарфилд-Хай – официальными цветами школы были фиолетовый и белый. На этом короткая речь Джими подошла к концу. Зрители начали свистеть и гоготать.