ксом, чем с Полом Маккартни, Джими ответил: «Я не Пол Маккартни». «Он всегда был открытым, может быть, даже слишком, – вспоминала Кэти Этчингем. – Если кто-то стучался в дверь, Джими спешил открыть ее, и тогда в квартиру врывалась толпа незнакомцев». У стольких людей был номер Джими, что Этчингем пришлось подключить вторую линию. Когда и об этом номере узнали, Кэти стала снимать трубку с крючка. «Нам постоянно названивали по утрам и ночам», – вспоминала она.
Многие звонки были от жаждущих встречи групи, некоторые – от журналистов. Иногда звонящие были и теми, и теми. Одна журналистка призналась, что хотела сфотографироваться с Хендриксом в нижнем белье, но он ее выгнал. Иногда соблазнителем был сам Джими. Когда журналистка International Times Джейн Мендельсон пришла брать интервью, ей открыл дверь голый Джими. Как только они вошли в квартиру, он забрался в постель. Рядом с кроватью лежали марихуана, гашиш, таблетки и множество бутылок алкоголя. Он предложил ей амилнитрит. На протяжении всего трехчасового интервью голый и обкуренный Джими лежал на постели. У Мендельсон еще оставались вопросы, и он пригласил ее вернуться на следующий день, возможно, в надежде, что наконец сможет соблазнить ее. Он отказался отвечать лишь на вопросы о семье.
Мендельсон спросила Джими об интервью, в котором он заявил, что настало время отказаться от «красивых песен» The Beatles. В ответ он рассказал, что думает о британской прессе, и сказал, что именно СМИ создали его образ «дикаря». «В какой газете это было? Sunday Mirror, – сказал Джими. – Ну, большинство этих газет в любом случае облажались. Журналисты приходят сюда, берут свои интервью. Мы, ну, знаете, угощаем их вином и все такое, а потом они возвращаются в редакцию настолько обкуренными, что не понимают, о чем пишут». Затем он намекнул на факт своей настоящей биографии: «Если бы я не был гитаристом, я бы, вероятно, сидел в тюрьме». На вопрос о том, что вдохновляло его песни, он ответил: «Ну, если честно, в первом альбоме я не знал, о чем пишу. Черновики большинства песен вроде “Purple Haze” и “Wind Cryes Mary” занимали около десяти страниц, но у нас был определенный лимит времени, поэтому пришлось разбить их на части. Из-за этого я не знал, будут они понятными или нет. Возможно, из-за разделения на части некоторые смыслы были утеряны, больше я так не делаю». Он пожаловался на свой график: «У меня не было свободного времени с тех пор, как я появился на этой сцене… Большинство людей [на моем месте] хотели бы завершить карьеру или просто исчезнуть со сцены. Я бы с удовольствием так и поступил, но есть еще кое-что, что я хотел бы сказать. Я бы хотел не считать это таким важным. Хотел бы просто отвлечься от своих мыслей». Те самые черты, которые сделали Джими звездой, – амбиции и талант – не позволили ему отказаться от своей карьеры и вести жизнь вне сцены.
В большинстве интервью Джими спрашивали о политических и социальных волнениях того времени: наркотиках, черном движении и войне во Вьетнаме. Джими обычно обходил эти вопросы стороной, но Мендельсон он сказал: «На этой земле есть люди, обладающие властью делать разные вещи, но они используют ее неправильно… Время протестов прошло. Люди хотят решений». В одном из интервью, данных в том месяце, Джими сравнил дислокацию американских войск во Вьетнаме с высадкой в Нормандии: «Вы отослали американцев, когда они высадились в Нормандии? Это тоже было чисто вмешательством. Нет, но тогда это касалось вашей собственной шкуры. Американцы сражаются во Вьетнаме за полностью свободный мир. Как только наши уйдут, вьетнамцы окажутся во власти коммунистов. Если уж на то пошло, не стоит недооценивать желтую опасность [Китая]. Конечно, война ужасна, но в настоящее время это все еще единственная гарантия сохранения мира». В течение следующего года отношение Джими к войне изменится. Однако в то время, когда критики приписывали его песням антивоенный посыл, его личные убеждения были на удивление милитаристскими. Бак Мангер работал в Sunn Amplifiers и сумел заключить с Джими контракт на бесплатное музыкальное оборудование. И все же, когда Мангер и Хендрикс встретились, Джими и бывший морской пехотинец говорили о Вьетнаме, вместо того чтобы обсуждать усилители. «Он хотел быть в курсе того, какие подразделения несут потери», – вспоминал Мангер. В то время Джими считал, что коммунистическая угроза реальна и что война была необходимой – эту позицию ему внушили во время службы.
Квартира на Брук-стрит находилась рядом с американским посольством в Лондоне, и, по воспоминаниям Эрика Бердона, однажды они с Джими сидели на крыше, пока на улице внизу проходила массовая демонстрация против войны во Вьетнаме. Эрик спросил, что Джими думает о протестующих. «Его реакция была для меня полной неожиданностью, – вспоминал Бердон. – Он сказал, что он все еще солдат и обучен думать как солдат. Протесты его раздражали». По мере того как демонстрация становилась все громче, Джими заметно злился. «Когда красные придут из Китая и захватят Северный Вьетнам и Южный Вьетнам, а затем нападут на Японию и пойдут дальше за ее пределы, тогда вы поймете, почему США сражаются с этими парнями?» – спросил он. Чего Джими никогда не говорил ни одной живой душе – ни Этчингем, ни даже ближайшим друзьям, – так это то, что, если бы он не симулировал гомосексуальность перед армейским психологом, он мог бы быть одним из тех сражавшихся во Вьетнаме.
13 марта Джими и группа покинули Лондон для месяца студийных сессий в Нью-Йорке перед началом апрельского тура по США. Джими пригласил Кэти Этчингем присоединиться к ним неделей позже и сопровождать его в турне – это был первый раз, когда с ним в тур ездила девушка. Однако еще до приезда Кэти групи Девон Уилсон предприняла шаги для укрепления своих позиций любимой фанатки Джими. Отношения между ним и Девон были необычными: хотя эти двое иногда спали вместе, их союз больше походил на соревнование двух соперников или двух братьев. Девон постоянно сообщала Джими о других звездах первой величины, с которыми ей довелось переспать, – поскольку она была бисексуалкой, в списке нередко бывали и женщины. В ответ Джими хвастался другими поклонницами, с которыми успел провести ночь. Девон всем говорила, что она девушка Джими, и, наблюдая за тем, как она командовала людьми на его концертах, некоторые и правда думали, что так оно и было. Что важнее, она помогала ему купить наркотики – вскоре эта связь стала более важным звеном их отношений, чем секс. К 1969 году Девон все больше страдала от употребления кокаина и героина, и Джими не отставал от нее в этой зависимости. «Они были похожи как две капли воды, – вспоминал Херби Уортингтон, часто видевший их вместе. – Она была главной групи, но также была очень умной и очень преданной Джими девушкой. Если ты хочешь кого-то контролировать, нет лучшего способа, чем подсесть вместе с ним на наркотики». По крайней мере два раза Девон сопровождала Джими в Англию. Этчингем ревновала Джими к Девон меньше, чем к другим женщинам, – хотя бы потому, что видела, что Джими относится к ней скорее как к сотруднице, чем к любовнице. «Обычно она сидела у нашей кровати и подносила чай, – рассказала Кэти. – Она просто околачивалась поблизости и, очевидно, была одурманена [Джими]. Она была из тех людей, что звонят в дверь до тех пор, пока ты им не откроешь».
Девон была достаточно умна, чтобы удалиться со сцены к тому моменту, когда Этчингем прибыла в Америку и позвонила в дверь номера Джими в отеле Pierre. Как позже напишет Кэти в своих мемуарах «Глазами цыгана», в Нью-Йорке Джими казался другим человеком: «[Его] окружала многочисленная свита, словно он был ведущим какого-нибудь циркового шоу уродов… Казалось, вокруг всегда находилось по крайней мере человек двадцать». По мнению Этчингем, женщины «очевидно были шлюхами, а все мужчины в своих затемненных очках и с маленькими ложечками на шеях казались сутенерами и наркоторговцами». Когда она спрашивала Джими, кто они все такие, он отвечал: «Мои друзья».
Позже в шикарном номере Хендрикса Этчингем лицом к лицу столкнулась с одним из этих «друзей», как оказалось, наркоторговцем. «Он был похож на Коломбо. На нем был плащ, и он хромал. Он сказал, что однажды его ранили в ногу, – вспоминала она. – Ему было около пятидесяти, и нам, двадцатилетним, он казался стариком». Еще более устрашающей, чем его внешность, была спортивная сумка, которую мужчина носил с собой: в ней лежали пакеты с кокаином и револьвер 45-го калибра. Кэти никогда раньше не видела оружия. При виде револьвера и того, что стало с ее Джими, она решила немедленно вернуться в Англию. Этот переезд положил конец их роману, который начался в тот день, когда Хендрикс впервые приехал в Англию. «Я знала, что у нас с Джими нет будущего, – сказала она. – И я ни за что не собиралась его приручать. Я хотела завести приличную семью». Большую часть своей юности Джими провел в ежедневной борьбе за выживание. За исключением нескольких приемных семей, он почти не видел примеров нормальной семьи с двумя родителями. Его собственных отца и мать сложно назвать образцами для подражания. Долгосрочные отношения требовали преданности и близости – с этими двумя чертами Джими был практически незнаком. «Он тоже хотел завести семью, но просто не знал, как это сделать», – говорила Кэти.
За десять недель весеннего тура по США The Experience отыграли двадцать девять концертов перед общей аудиторией в 350 тысяч фанатов и заработали больше 1,3 миллиона долларов. Большую часть времени Джими отнимали передвижения, работа с прессой и промоушен, а в выходные он пытался втиснуть сессию в случайной студии. Ко второму дню тура Джими уже начал жаловаться на усталость и во время интервью был гораздо более раздраженным, чем в Британии. Он подстригся и обнаружил, что большинство журналистов пытаются приписать этому какой-то важный смысл.
Многие выступления в туре омрачались толпами фанатов, осаждавших его место проживания. Кроме того, радикальные афроамериканцы критиковали Джими за использование белых музыкантов и белого промоутера. «Они называли его дядей Томом, – вспоминал промоутер Пэт О’Дэй. – Я напомнил Джими, что мы работали на него, а не наоборот». Джими старался думать о людях так, будто рас не существовало, – этому его научило детство в мультикультурном районе Сиэтла – однако вскоре он обнаружил, что в глазах общественности он никогда не сможет избежать того факта, что он черный, а большинство его поклонников белые. Отчасти по этой причине в том году ФБР начало расследование в отношении Джими. Способность его музыки преодолевать глубокую расовую пропасть в Америке заставляла правительство бояться Хендрикса.